Кстати, когда большевиков в первый раз прогнали из Киева, то открылись жуткие «расстрельные подвалы на Садовой». Именно с этого момента, как считает биограф Вернадского Г. Аксенов, вопрос о социализме, даже как об идейном течении, для Вернадского навсегда отпал. То, что нужно вбивать, писал ученый, с помощью «неслыханного, средневекового насилия над людьми, не имеет права называться идеей».
Осенью 1919 г. вместе с белыми Вернадский возвращается в Киев, но в конце ноября вынужден вновь с Добровольческой армией Деникина бежать от наседавших большевиков на юг. Маршрут такой: Полтава, Ростов, Новочеркасск, Екатеринодар (Краснодар), Новороссийск. На черноморское побережье Вернадский прибыл в канун 1920 г.
В самом начале 1920 г. Вернадский на перегруженном пароходе «Великая княгиня Ксения» перебирается в Крым, последний клочок российской земли еще не заселенный большевиками. В феврале его свалил популярный в те годы сыпной тиф, о котором мы упоминали в предыдущем разделе этой главы. Три недели он был на грани жизни. А выжив, заносит в дневник цитированные нами мысли о своем великом предназначении.
Вот как расценил эти строки Г. Аксенов: «Как тысячи искренних и живущих внутренней жизнью людей до него, углубляясь в себя, он вдруг встретился со всеми сразу, перешел в другое измерение. Он понимает теперь, что одиночество его кончилось. Он больше не отделен. Уже не сам он говорит, а как вдохновенный пророк, чувствует, что какая-то сила, демон говорит через него. Он стал частью великой могучей силы. Кончились все сомнения, страхи и неуверенность, так ясно видные в поведении окружающих. Чувство безграничной уверенности и правоты держит его. Все, что с ним происходило ранее, правильно, только он не знал этого. И отныне будет правильно, только теперь он будет знать о правде. Его несет присоединившая к себе сила».
Не правда ли, это выдержка из речи высококлассного адвоката? А Вернадский именно в те годы крайне нуждался в обосновании своей правоты. Ему было трудно творить на необитаемом острове, каковым с некоторых пор стала Советская Россия, ибо идеи, кои большевики вколачивали в жизнь, были органично несовместимы со свободной научной мыслью, а потому были глубоко чужды Вернадскому.
Перенесенный сыпняк «связал» Вернадского, он был еще слаб, чтобы куда-то двигаться, но уже достаточно здоров, чтобы начать работу. И он принимает предложение руководства Таврического университета в Симферополе и с 18 марта 1920 г. становится его сверхштатным профессором.
Однако в то время было уже прозрачно ясно, что и этот последний клочок земли скоро падет под напором красных. 20 апреля 1920 г. Вернадский заносит в дневник отчаянные слова: «Россию пропили и ее интеллигенция, и ее народ. Сейчас на поверхности вся эта сволочь – правая и левая, и безразличная… Хочется уехать скорее в Англию или Америку и отдаться всецело научной работе». На семейном совете решили: уезжать. Вернадский написал в Англию президенту Королевского общества (Академии наук), он был его иностранным членом. Ответили: ждите, вызовем…
В Ялту прибыл английский корабль «Стоунхедж», Вернадскому выделили каюту, и они уже начали паковаться, как вдруг в судьбу ученого вновь вмешался случай.!9 сентября 1920 г. умер ректор Таврического университета Гельвиг. К Вернадскому явилась депутация профессоров и, конечно, уговорила его остаться и возглавить университет. С 28 сентября он – ректор. Но ненадолго.
Как только стало ясно, что большевики со дня на день займут Крым, сын Вернадского Георгий отплыл с остатками армии Врангеля в Константинополь. После долгих колебаний Вернадский все же решил остаться: во-первых, отход с Добровольческой армией – это эмиграция, значит Россию он более не увидит, во-вторых, он – ректор и не мог поэтому бежать даже в виду очевидной опасности. И Вернадский остался в Крыму.
Уже в ноябре 1920 г. большевики приступили к «зачистке» Крыма: сняли с ректорского поста Вернадского, а на его место назначили своего сторонника физика-теоретика Я.И. Френкеля. В начале 1921 г. его сменил на ректорском посту другой активный большевик металловед А.А. Байков.
В феврале 1921 г. по ходатайству Академии наук Вернадский уезжает из Крыма в Москву. И вновь – вовремя. Через месяц в Крым прибыл наместник большевистского ЦК Г.Л. Пятаков. Его бригада зарегистрировала тех, кто либо служил Врангелю, либо сотрудничал с ним, затем вывезли всех в чисто поле и за одну ночь расстреляли. Варфоломеевская ночь – это детская шалость в сравнении с классовой ненавистью верных ленинцев.
В апреле 1921 г. Вернадский вернулся в Петроград. Знал уже твердо – эмигрировать не будет. Хоть и уехало много дельных ученых, но еще больше осталось. Здесь его ученики, здесь его книги, здесь та академическая аура, с которой он сроднился и без которой не мыслил ни жизни, ни работы, даже в «коммунистическом рабстве», как он записал в дневнике в сентябре 1921 г.
Большевизм Вернадский чувствовал как никто и, как немногие, прекрасно видел рыхлость его идейного цемента. «Большевизм держится расстройством жизни. – Записывает Вернадский. – При налаженной культурной жизни в мировом масштабе он не может существовать и так или иначе должен измениться. Это форма низшего порядка даже по сравнению с капиталистическим строем, так как она основана на порабощении человеческой личности».
С весны 1922 г. начинается Парижская одиссея Вернадского: его пригласили в Сорбонну прочесть курс лекций по геохимии в весенний семестр 1922 г. Вернадский согласился. Академия наук дала ему командировку на пять месяцев. Затем продлила ее аж до мая 1924 г.
Вернадский рассуждал трезво: он уже далеко не молод и далеко не все из задуманного выполнил. Поэтому отпущенный ему Свыше срок он обязан использовать с максимальной пользой для науки: он будет работать там, где будут лучшие условия для него. Поэтому он пишет в США, в институт Карнеги, думая создать там лабораторию живого вещества. Но ему отказали. Что делать? Эмигрировать он категорически не хочет. На жизнь русской эмиграции он понасмотрелся. Но и работать в Советской России вряд ли сможет. Поэтому Вернадский предпринимает отчаянные усилия, чтобы добиться продления командировки и успеть закончить главную книгу своей жизни еще здесь, во Франции.
Вернадский пишет непременному секретарю Академии наук С.Ф. Ольденбургу: «Я не хочу эмигрировать и рвать связь с Россией. От политики я стою совершенно в стороне… Я думаю, что решился бы проводить это дело (работу над проблемой живого вещества. – С.Р.) в России только в крайнем случае, так как условия русской современной жизни для меня после свободной жизни здесь были бы очень тяжелы».
Более Академия наук была уже не в праве продлевать командировку Вернадскому. На нее активно наседали в Наркомпросе: пусть Вернадский, наконец, определяется: кто он? – эмигрант или нет. 1 сентября 1924 г. ему направили ультиматум: или он возвращается или его будут вынуждены исключить из Академии наук, Академия не может выплачивать «содержание» эмигрантам.
Вернадский не принимает ультиматум. В ответном письме он объясняет свою позицию коллегам: он принял вызов природы, он уже почти постиг то, ради чего трудился все последние годы. У ученого всегда должен быть выбор. Если его нет, то он и в мыслях своих не сможет быть свободен, а значит и в науке ничего путного не сделает.
5 июня 1924 г. Вернадский получает «дотацию» Розенталя. Это 30000 франков, целый год спокойной работы.
Летом 1925 г. Вернадского в Париже навестили академики П.П. Лазарев и А.Ф. Иоффе. Вернадский познакомил их со своей работой. Вернувшись в Ленинград, они дали ей высочайшую оценку. Академия наук постановила: «Просить Наркомпрос сохранить за Академией право при возвращении В.И. Вернадского в Ленинград включить его вновь в число действительных членов Академии без новых выборов» [9]. В это время отмечали 200-летие Академии наук, и власти помягчали, пошли навстречу просьбе академической конференции.
