– Ничего такого я не предлагаю, – сказал Никодимус, не отводя взгляд от меня. – Дрезден посчитал бы это за ничего не стоящую монету, а его мнение – единственное, что действительно имеет значение в этой специфической ситуации. – Он протянул ко мне руки. – Разговор, Дрезден. Пять минут. Я уверяю тебя, если бы я желал причинить тебе вред, даже репутация Адского Пса – он сделал паузу, чтобы поглядеть на Кинкейда с откровенным презрением во взгляде – не заставила бы меня заколебаться даже на мгновение. Я уже убил бы тебя.

Кинкейд холодно улыбнулся Никодимусу, и в воздухе сгустилось потенциальное насилие.

Я поднял руку и сказал спокойно:

– Полегче там, Дикий Билл. Я поговорю с ним. А потом мы начнем наше заседание. Все хорошо и цивилизованно.

Кинкейд поглядел на меня и выгнул косматую, темно-золотую бровь.

– Ты уверен?

Я пожал плечом.

– Хорошо, – сказал он. – Через пять минут я вернусь. – Он сделал паузу, а затем добавил, – Если любой из вас начнет насилие за пределами правил формального поединка, он нарушит Соглашение. Кроме того, тем самым он оскорбит репутацию и целостность Архива – тогда я приму меры для возмещения.

Зимний холод в его синих глазах был главным образом для Никодимуса, но и я получил часть его также. Кинкейд имел в виду именно то, что говорил, и я видел его в действии прежде. Он был одним из самых страшных людей, которых я знал; даже более того, потому что он вел дела с безжалостной практичностью, вне связи с личным эго или гордостью. Кинкейд не заботился бы, как он будет выглядеть в моих глазах, убивая меня, если бы именно это он намеревался сделать. Он мог бы всадить пулю мне в голову, или подложить бомбу в мой автомобиль и читать о моей смерти в Интернете следующим утром. Невзирая ни на что работа сделана.

Такое отношение не поможет вам, когда дело доходит до обнаружения роскошных или драматических способов покончить с вашими врагами, но чего не хватает в эстетике, то возмещается в экономике. Марконе, вокруг которого заварилась вся эта каша, тоже применял этот метод, и это далеко его завело. Пересекаться с такими людьми очень опасно.

Никодимус издал тихий чарующий смех. Не похоже было, что Кинкейд произвел на него впечатление. Возможно, это и хорошо. Слишком большая гордость может убить человека.

С другой стороны, судя по тому, что я знал о нем, возможно, именно Никодимус был более жесток.

– Беги вперед, Адский пес, – сказал Никодимус. – Честь твоей любовницы не пострадает. – Он нарисовал X на своей груди. – Пересеки мое сердце.

Видимо, это была цитата. Глаза Кинкейда вспыхнули чем-то горячим и разъяренным прежде, чем снова стали ледяными. Он кивнул мне, точно так же, как Никодимусу, и ушел.

Я совершенно уверен, что на самом деле комната не стала более темной и более страшной и более угрожающей, когда я остался в ней с самым опасным человеком, с каким я когда-либо сталкивался.

Но также совершенно уверенно чувствовал, что стала.

Никодимус обернул ко мне улыбку зубастого хищника, а его тень начала скользить вокруг стен зала . Кружить вокруг меня. Как акула.

– Итак, Гарри, – сказал он, подходя ближе, – о чем мы будем говорить?

Глава 29

– Это ты хотел побеседовать, – сказал я. – И не называй меня Гарри. Так меня называют друзья.

Он поднял ладонь.

– А кто сказал, что я не могу быть твоим другом?

– Это я сказал, Ник. И еще скажу, – заявил я, – Ты не можешь быть моим другом.

– Если я должен называть тебя Дрезден, было бы только справедливо, если б ты называл меня Архлеоне.

– Архлеоне [59]? – спросил я. – Как тот, «кто ищет, кого он может пожрать»? Несколько претенциозно, не так ли?

В течение половины секунды его улыбка превратилась в нечто почти подлинное.

– Для безбожного язычника ты слишком хорошо знаком со священным писанием. Ты знаешь, что я могу убить тебя, не так ли?

– Ну, это не так просто, – сказал я. – И кто знает? Мне могло бы повезти.

В самом деле, просто повезти.

Никодимус сделал подтверждающий жест.

– Но удача ненадежна.

– Да, – сказал я.

– И все-таки ты выказываешь такую беззаботность?

– Привычка, – сказал я. – Это не специально для тебя и все такое, правда.

– О, я выбрал правильную монету для тебя. – Он начал медленно двигаться вокруг меня, примерно так, как рассматривают автомобиль в магазине. – Есть слухи, что некий Страж бросал Адский огонь в своих противников. Как тебе это нравится?

– Ну, мне как-то больше нравится «Сосновая свежесть» или, например, «Новая машина», а вот «Тухлое яйцо» лучше не надо.

Никодимус закончил свой кругооборот вокруг меня и выгнул бровь.

– Ты не взял монету.

– Я мог бы, но она находится в моей свинье-копилке, – сказал я, – а я не могу сломать поросенка. Он такой симпатичный.

– Тень Ласкиэли, должно быть, уменьшилась, – сказал Никодимус, качая головой. – У нее были годы, чтобы разговаривать с тобой, и тем не менее ты отказываешься от наших подарков.

– У него маленький хвостик завитком и большие, грустные карие глаза, – сказал я, как будто он ничего не говорил.

Одна из его пяток стукнула по полу с ненужной силой, и он остановился. Он вдохнул и выдохнул через нос, один раз и другой.

– Определенно, эта монета для тебя. – Он заложил руки за спину. – Дрезден, у тебя искаженное понятие, кто мы такие. В первый раз, когда мы встретились, мы действовали в противоположных интересах, а потом, вероятно, все знания о нас ты получил от Карпентера и его соратников. У Церкви всегда была превосходная пропаганда.

– Ну, знаешь ли, убийства, пытки и разрушения, которые совершали твои люди и ты сам, тоже довольно громко доносили информацию.

Никодимус закатил глаза.

– Дрезден, пожалуйста. Ты тоже иногда проделывал все эти вещи. Бедный Кассиус рассказал мне все о том, что ты сделал с ним в гостиничном номере .

– Черт возьми, – сказал я, усмехаясь. – Ты ждешь, что я покраснею, или что?

Он уставился на меня в течение секунды, и эмоции исчезали с его лица, как росинки, исчезают под восходом солнца пустыни. То, что осталось, было немногим больше, чем опустошение.

– Гарри Дрезден, – сказал он, так тихо, что я еле мог разобрать. – Я восхищаюсь тем, как ты присваиваешь себе большие полномочия, чем должен иметь. В самом деле. Но tempus fugit . Для всех нас.

Я моргнул.

Для всех нас? Что, черт возьми, он подразумевал под этим?

– Разве ты не видишь признаки вокруг себя? – спросил Никодимус. – Существа, действующие против своей природы? Создания, ведущие себя так, как они не должны? Отбрасывая старые соглашения и обычаи?

Я сузил глаза на нем.

– Ты говоришь о Черном Совете.

Он слегка наклонил свою голову в сторону. Потом уголок его рта дернулся, и он чуть-чуть кивнул.

– Они действуют в тени, манипулируя марионетками. Некоторые из них могут быть и в вашем Совете, да. Такое же хорошее название как любое другое.

– Прекрати играть в невинность, – рявкнул я на него. – Я видел последствия нападения Черного Совета на Арктис Тор. Я знаю, как пахнет Адский огонь. Один из ваших был там.

Никодимус.

Заморгал.

Потом он бросился вперед. Настолько быстро, что к тому времени, когда я понял, что он движется, моя спина уже уперлась в стену, которая была в двадцати футах позади меня. Он не пытался причинить мне боль. Если бы он хотел, мой затылок уже был бы сломан. Он только прижал меня к стене, держа одной рукой за горло, рукой более напряженной и более твердой, чем стальные тиски.

– Что? – потребовал он, его голос снизился до шепота. Его глаза были широко раскрыты. Оба набора их. Второй набор, пылающий светло-зеленым, открылся выше его бровей. Эндуриэль, предположил я.