Гондола медленно скользила по Большому Каналу, мимо теснящихся друг к другу древних палаццо. Все дома в Венеции были построены на столбах, вколоченных в морское дно много веков назад.

Неужели и вправду Венеция опускается под воду? – подумала Ванесса. Увы, это установленный факт. Медленно, очень медленно, но опускается, хотя и принимаются всевозможные меры, чтобы воспрепятствовать неизбежному.

Ванесса смотрела на дворцы, в которых были собраны коллекции бесценных сокровищ, работы старинных художников, скульпторов, золотых и серебряных дел мастеров, гобелены, антикварная мебель. Неужели все это уйдет под воду? Ванесса вздрогнула. Неужели эту трагедию никак нельзя предотвратить?

Билл обнял Ванессу покрепче, она прижалась к нему всем телом. Ванесса была по уши в него влюблена. Не следовало, конечно, терять голову, но тут уж ничего не попишешь, теперь она была уже не властна над своими чувствами.

Они сидели в баре «Палаццо Гритти» и пили горячий шоколад, ели крошечные бутербродики и тающие во рту пирожные. Уже начинало темнеть, золотистый свет превратился в свинцово-серый, задул холодный ветер. Но в баре было тепло и уютно. Влюбленные наслаждались обществом друг друга, они были счастливы уже только оттого, что они вместе.

Вдруг Ванесса тихо спросила:

– Ты так и не сказал, куда отправишься отсюда, Билл. Неужели снова в Боснию?

Он помолчал, потом коротко кивнул, лицо его сразу помрачнело.

– Я только закончу дела. Больше трех-четырех дней я там не пробуду, слава богу.

– Как это, должно быть, ужасно… Я видела репортажи по телевизору – это же просто ужас. Неужели все действительно так, как показывают? В это невозможно поверить.

– Там настоящий ад, это правда.

– Ты никак не можешь забыть… Я слышала, ты говорил Фрэнку.

– Да, война здорово на меня подействовала, она изменила мой взгляд на мир. Я был свидетелем страшного геноцида… Понимаешь, со времен второй мировой войны это первая война и первый геноцид в Европе. С тридцатых годов, когда нацисты начали преследовать и уничтожать евреев, цыган и некоторые другие нации, недостойные, по мнению фашистов, жить. Я не мог вообразить, что такое может случиться снова и мир будет смотреть на это сквозь пальцы. – Билл покачал головой и пожал плечами. – Однако мир – цивилизованный мир! – допускает подобные зверства. Прости, Ванесса, я сразу начинаю заводиться. Не могу говорить спокойно. Я зря употребил этот термин. Ни черта мы не цивилизованные люди, вот в чем я убедился. В каждом под тонкой кожей живет зверь. Чуть царапни – и монстр вырывается наружу. – Он мрачно взглянул на нее и закончил: – Я – журналист, я должен быть бесстрастным наблюдателем, объективным и взвешенным. Должен просто следить за событиями, вот и все.

Ванесса понимающе кивнула.

– Но для тебя это, наверное, очень трудная задача.

– С некоторых пор да. Были времена, когда я запросто вел репортажи из «горячих точек», не тратя при этом столько нервов и душевных сил. Босния все переменила. Жестокость, истребление невинных людей. Господи, временами это было просто непереносимо… Чего я только не навидался! Нет таких слов, чтобы описать весь ужас того, что там происходит.

Ванесса молча погладила его по руке. Этот жест был красноречивее любых утешений.

Через некоторое время Билл наконец справился с бушевавшими в нем эмоциями. Он сказал:

– Я собираюсь сделать спецрепортаж о терроризме. У меня в запасе есть два месяца. Мы начнем снимать в январе и в марте сможем выпустить готовую передачу.

– Поэтому ты не собираешься задерживаться в Сараеве?

– Да. Я буду снимать на Ближнем Востоке.

– А мы… – Она крепко сжала его руку и чуть наклонилась вперед. – А мы сможем встречаться?

– Надеюсь, дорогая. Во всяком случае, я тоже очень этого хочу.

– Давай сделаем Венецию местом наших встреч! Как думаешь, это возможно?

Он легонько сжал ее пальцы.

– Блестящая мысль.

– Ты собираешься в декабре приехать в Нью-Йорк?

– Где-нибудь числа пятнадцатого. Компания задолжала мне двухнедельный отпуск. А мы сможем увидеться в Нью-Йорке? Проблем не будет?

– Конечно, нет. Позволь и мне задать вопрос.

– Сделай милость.

– Ты познакомишь меня с твоей дочерью?

– Твой вопрос так неожидан! Ты действительно этого хочешь?

– Да, Билл, хочу.

– Тогда назначай дату. Я поведу вас обедать. Хелену, маму и тебя. Это будет восхитительно: я выведу в свет трех моих любимых женщин.

Нью-Йорк, декабрь 1995 года

Ванесса Стюарт гордилась своей порядочностью и честностью. Она была честна не только с окружающими ее людьми, но и сама с собой. Сколько она себя помнила, она презирала лжецов и даже тех, кто просто не всегда до конца говорит правду.

Но в этот промозглый декабрьский день она была вынуждена признаться себе, что уже довольно давно она изменила своим правилам. Во всяком случае, в том, что касалось ее личной жизни.

Ее семейная жизнь была вовсе не так безоблачна, как Ванесса старалась себя убедить. И Питеру она лгала: не давала понять, что их брак катится под откос, не является браком ни в каком смысле.

Я лгала хотя бы потому, что молчала, говорила себе Ванесса, вспоминая слова Билла, сказанные им десять дней назад в Венеции. Я только усугубила наши проблемы, когда не решалась откровенно поговорить с Питером. Я так же виновата, как и он. Вот в чем проблема.

Осознав до конца всю правду, Ванесса вдруг испугалась. Рассуждай по-взрослому, увещевала она себя, принимай вещи такими, какие они есть. Все в жизни меняется, отношения между людьми не могут оставаться прежними.

Она рассеянно смотрела в зеркало и думала о своем замужестве, забыв о рисунках, разложенных перед нею. Они с Питером уже давно не близки, совсем. Откровенность и доверие прежних лет, особенно в год перед свадьбой, давно забыты. Сексуальных отношений как таковых между ними тоже практически не существовало. Они занимались любовью только после ссоры. Питер считал, что это – лучший способ примирения. И самый легкий для него, подумалось Ванессе сейчас. Но, кроме всего прочего, они уже давно почти не жили вместе. Как-то все время получалось, что они находились в разных городах. Или ей только так казалось?

И интересы их больше не были общими. Они жили словно параллельными жизнями, ни в чем не пересекаясь.

Разве это можно назвать браком? – спросила себя Ванесса. Сплошной обман. Они продолжали жить вместе, потому что… Почему? Внезапно Ванесса поняла, что не может дать ответа на этот вопрос. По привычке? Из лени? Из-за былой привязанности? Или потому, что некуда уйти? Не к кому? Какова же истинная причина и в чем она? Или к такому финалу привела целая цепь причин?

Отложив карандаш, Ванесса откинулась на спинку высокого рабочего кресла и стала смотреть в окно. Теснящиеся в голове мысли мешали работать.

Ее студия располагалась в центре города, в Сохо.

Квартира находилась на пятнадцатом этаже огромного дома, окна выходили на юг. Ванесса влюбилась в эту квартиру с первой минуты, как только увидела. Квартира и впрямь была замечательная – просторная и светлая.

Вид из окна не переставал восхищать Ванессу. Ей никогда не надоедало любоваться открывающимся из ее окна великолепным видом Манхэттена. Прямо перед ее глазами поднимались прекрасно сохранившиеся здания девятнадцатого века, за ними виднелся Центр мировой торговли. Его строгие башни-близнецы из темного стекла и металла вонзались в яркое голубое небо.

Вот оно – единение прошлых веков и нового, часто думала Ванесса. Прошлое. Настоящее. Будущее.

Будущее. Вот какое слово вертелось у нее в голове.

Каково ее будущее?

И дальше она будет жить с Питером? Тогда будет продолжаться ложь. Брак? Да какой это брак, всего лишь его жалкие развалины.

Значит, надо уйти от Питера?

Каким тогда может быть ее будущее? Жизнь без Питера Смарта, единственного мужчины в ее жизни, кроме Билла Фицджеральда? Ну, если уж быть до конца честной, то у нее был еще один мужчина. Стивен Эллис. Приятель в колледже. Ее первый любовник, единственный, потом она встретила Питера и вышла замуж.