– При чем тут он? – рассердилась Луиза.

Джек хитро прищурился.

– По-моему, на него твоя неприязнь не распространяется. А?

– Да пошел ты к черту! – рассердилась Луиза и выскочила из каюты, напоследок от души хлопнув дверью. Канарейка в клетке жалобно запричитала.

Джек ухмыльнулся, нащупал под боком плед и закутался в него. Пять минут спустя он уже крепко спал.

Джек проснулся внезапно, будто разбуженный неведомым толчком. Он поднял голову и огляделся. Квадрат окна застилала мгла, усыпанная сверкающими звездами. Канарейка спала, спрятав голову под крыло. Тревожное предчувствие кольнуло Джека. Капитан бесшумно поднялся и вышел на палубу.

На часах стоял невысокий человечек с унылым невыразительным лицом, на котором красовались такие же унылые обвисшие усы. Это был Блант, личность в своем роде необычная для пиратского корабля. Во-первых, он был священником. Да еще каким! Сначала Блант служил англиканским пастором, но в один прекрасный день его одолели сомнения в правильности собственной веры, и он, недолго думая, сделался католическим монахом. Через несколько лет, точно таким же образом разочаровавшись в католицизме, Блант вернулся в лоно англиканской церкви, однако сейчас вновь начал подумывать о переходе в католичество, потому что англиканская религия опять перестала его устраивать. Во-вторых, странный священник был неутомимым обожателем прекрасного пола, и на «Королеве волн» он оказался лишь потому, что ему чрезвычайно приглянулась Луиза, которая знать его не желала. Но Блант не терял надежды, усердно молился богу на католический и на протестантский лад и терпеливо поджидал своего часа. Несмотря на свой сан, это был превосходный товарищ, не раз выказавший смелость в абордажных атаках, и Джек уважал его не меньше, чем старинного приятеля Фергюсона, с которым был знаком, как тогда говорили пираты, от первой выпивки до виселицы.

– Все в порядке, отче? – спросил Джек, приближаясь.

– Да вроде бы, – отвечал тот. – Днем на траверсе[10] заметили неизвестный корабль, но он быстро исчез.

– А… – Джек поколебался, ему было неловко признаваться, что он проспал столько времени. – Как новый помощник?

Блант смущенно повел плечами, и Джека охватили самые мрачные предчувствия.

– Как вам сказать, капитан… Ничего, словом.

Джек вздохнул с облегчением. Честно говоря, он уже опасался, что француза вместе с его слугой в отсутствие капитана пустили на корм акулам.

– То есть ребята его слушались?

– Более или менее, – кивнул священник, подумав. – Конечно, им трудно было к нему сразу привыкнуть. Француз, да еще из образованных…

– Я тоже в университете когда-то учился, к твоему сведению, – сухо заметил Джек.

– Да я не о том, капитан. Просто не всем его обхождение пришлось по вкусу, но он, надо сказать, живо заставил себя уважать. А вы знаете, Хендрикс из-за него сегодня искупался.

– Как это?

– Ну, – протянул Блант, – помощник велел ему починить якорную цепь, где одно звено держалось на честном слове, а Хендрикс его… – Священник умолк, подыскивая подходящее слово.

– Послал, – с готовностью подсказал Джек.

– Что-то вроде того, – кивнул Блант. – Тогда француз обернулся к боцману и обратился к нему так спокойно, не повышая голоса: «Мистер Фергюсон, сделайте мне одолжение, выбросьте мистера Хендрикса за борт. Ему нужно срочно промыть мозги».

Джек оторопел.

– И что?

– Ну а Фергюсону только прикажи. Сгреб он Боба в охапку да и кинул в волны. А тот плавает еле-еле, чуть лучше камня. Команда сбежалась, хохочет, Боб внизу…

– Орет благим матом, – снова подсказал Джек.

– Поминает всех святых, – согласился священник. – А француз ему: «Так как насчет цепи, мистер Хендрикс?» В общем, Боб понял, что деваться некуда. Когда выудили его из воды, он был злой, как сто чертей, но цепь починил.

– Та-ак, – протянул Джек. – Еще что-нибудь было?

Блант замялся.

– С мисс Мэнсфилд помощник малость повздорил. На кливере[11] углядел дырку и велел мисс Мэнсфилд ее залатать.

Джек невольно поежился. Хорошо зная характер Луизы, капитан отлично представлял себе, что могло за этим последовать.

– И что?

– Мисс Мэнсфилд ответила, что она не швея, а полноправный член берегового братства, и что если его так волнует эта дырка, он может залатать ее сам.

– А Сент-Илер?

– А француз ей и отвечает, вот его точные слова: «Дорогая, если бы вы не были женщиной, я бы велел протянуть вас под килем.[12] Но коли вы не способны даже на такую мелочь, как зашить кусок ткани, идите себе с богом». Мисс Мэнсфилд сделалась вся красная.

– Могу себе представить, – тоскливо промолвил Джек. – После замечания француза над ней только ленивый не потешался… Да, за словом в карман парень не лезет. А кливер кто залатал?

– Я, капитан. Вместе со слугой помощника.

– Ясно. Теперь все?

– Нет. В трюме обнаружили течь, откачали воду и заделали дыру. Потом мы со слугой играли в карты.

– И кто выиграл?

– Я, – признался Блант после небольшого колебания.

Джек вздохнул и покачал головой. Помимо того, что Блант был священником и юбочником, он еще и являлся одним из самых ловких шулеров, каких только видел свет.

– Сколько Анри продул? – спросил Джек.

– Все, что у него было, капитан.

– И заплатил?

– Как честный человек. Да, и вот еще что. – Священник замялся. – Он и помощник заняли каюту на корме. Ту, где прежде жил Фелтон.

Фелтон был прежний помощник Джека. Капитан слегка поморщился при упоминании его имени. Помощника сгубила жадность: после одного особенно удачного рейда он попытался поднять против капитана бунт, но у него ничего не вышло. Луиза хотела убить Фелтона собственными своими руками, однако Джек, не любивший кровопролития, поступил проще: ссадил его на пустынный остров и забыл о нем.

– Ну а ты сам о нем что думаешь? – спросил он у Бланта, чтобы отогнать неприятные мысли. – Я о Сент-Илере говорю.

Священник глубокомысленно подергал себя за ус.

– Мне кажется, капитан, из него может выйти толк. Если бы он еще не был так груб с женщинами…

– Да, – рассеянно подтвердил Джек, – это самое главное.

Он попрощался с Блантом и вернулся к себе. Стоя у клетки и глядя на спящую птичку, капитан сосредоточенно размышлял.

Вначале все выглядело почти как шутка. Доверить расфуфыренному напыщенному французу одну из самых важных должностей на пиратском корабле… Однако суровый боцман Фергюсон, на которого Джек полагался как на себя самого, безоговорочно принял нового помощника, о чем свидетельствовала быстрота, с которой он выполнил необычное приказание – бросить провинившегося матроса за борт. Да и Блант, хоть и не одобрял методы Сент-Илера, не спал на ночной вахте, а ведь было прекрасно известно, что он их терпеть не может.

Джек яростно потер виски.

Дисциплина – самое уязвимое место на любом пиратском корабле. Попробуй-ка приведи к повиновению пятьдесят или даже сотню здоровых мужиков, за плечами у каждого из которых – тяжелая жизнь и не одна загубленная человеческая душа! Будешь нянчиться с ними – начнут тебя презирать. Будешь чересчур суровым, перегнешь палку – и получишь на свою голову бунт команды со всеми вытекающими. Джек слышал массу историй о капитанах, которые не сумели удержаться на своем месте. Он помнил рассказы о таких, которых высаживали на необитаемые острова, о таких, которые запирались в каюте и отстреливались до последнего, о таких, которых живьем швыряли в воду, привязав к ногам пушечное ядро… Есть многое в мире флибустьеров, друг Горацио, что не снилось никакому философу. Практика же показывала: надо быть уступчивым, когда того требуют обстоятельства, и жестким, если не жестоким, когда обстоятельства вдруг меняются. Но, по совести говоря, капитан Джек Везунчик был слишком ленив, чтобы быть по-настоящему жестоким. Нет, слабохарактерным бы его никто тоже не назвал, но три года, проведенные в университете, научили его невысоко ставить грубую силу, а хитрость, разум и тщательный расчет ценить больше всего на свете. Жестокость же есть одно из проявлений именно грубой силы.