Теперь, я думаю, понятна подоплека «интеллектуального контакта» академика Н.И. Вавилова и агронома-заочника Т.Д. Лысенко. Лысенко ведь не уставал повторять, что «советское сельское хозяйство не может ждать из-за какой-то академической привередливости». Ситуация, сложившаяся в сельском хозяйстве из-за ускоренной непродуманной коллективизации, оказалась критической, и «этот отчаянный момент предоставил ему исключительную возможность, с помощью широковещательных заявлений о решении сельскохозяйственных проблем, завладеть вниманием властей» [425].

С задачей этой он справился блестяще. А что же было у него содержательного за душой? Ничего, кроме злобы и непроходимой серости.

В 1932 г. Лысенко был в Одессе на Украинской конференции по проблемам генетики. В прениях взял слово и вдруг его… понесло: основные принципы формальной генетики – вздор и белиберда, хромосомная теория наследственности – полный бред, а теория гена – из ряда вон по своей наглости: кто видел это чудо-юдо хотя бы под микроскопом? Никто. То-то.

Публика приуныла. Многим стало не по себе. Ведь сказать такое, все равно, что заголиться на сцене перед полным залом. Но не всем. Лысенко сошел с трибуны под гром оваций биологов советской выучки.

А вот что не постеснялся написать Лысенко по поводу «тео-рии» другого корифея обезмысленной советской науки В.Р. Вильямса: «Учение Мичурина [426] и учение Вильямса – это разные стороны единой материалистической биологии… Это единая агробиологическая наука и является сейчас теоретической основой деятельности Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук им. В.И. Ленина. В противовес реакционной теории убывающего плодородия почвы, теории выноса, учение В.Р. Вильямса о развитии почв и основного ее свойства – плодородия, диалектически правильно отражая законы развития почвы, дало агрономической науке возможность находить способы восстановления и улучшения условий плодородия. Это учение является теоретической биологической основой травопольной системы земледелия» [427].

Против этого набора агрономических приемов, выдаваемых за некую «теорию», уже в те годы выступали Д.Н. Прянишников, Н.М. Тулайков, А.Г. Дояренко и др. Но демагогия и нахрап оказались и на этот раз сильнее разума [428].

Не забудем «достижения» и самого Лысенко. Их можно свести к трем основным (базовым) положениям «мичуринской биологии»:

1. Самопроизвольное порождение одного вида другим (пше-ница Þ рожь, курица Þ утка и т.п. чудеса).

2. Вегетативная гибридизация (если привьем к березе ветку ольхи, то растение, развившееся из семян этой ветки, будет и ольхой, и березой одновременно – березоольха).

3. Наследование потомками свойств родителей, возникших в процессе их жизни: руби хвосты крысам, и через несколько поколений детки будут рождаться без хвостов. Свойством наследуемости обладает клетка или даже организм в целом. Никаких генов, никаких хромосом [429].

Когда Н.И. Вавилов понял, какой вредный джинн, несущий к тому же откровенный бред, выскочил из открытой бутылки, он забил во все колокола. Но было поздно. Джин уже взял в свой смертельный полон тех, у кого была власть. Весной 1940 г. Вавилов пишет письмо секретарю ЦК ВКП(б) А.А. Андрееву:

«Высокое административное положение Т.Д. Лысенко, его нетерпимость, малая культурность приводят к своеобразному внедрению его, для подавляющего большинства знающих эту область, весьма сомнительных идей, близких к уже изжитым наукой (ламар-кизм). Пользуясь своим положением, т. Лысенко фактически начал расправу со своими идейными противниками». И далее: «Заседания Президиума (ВАСХНИЛ. – С.Р.) под председательством президента нередко превращаются в экзекуцию над академиками, снижая уровень Президиума и его авторитет. Грубое обращение, постоянные наставления по вопросам, в которых президент разбирается весьма слабо, настолько уже надоели, что один за другим руководящие работники начинают отходить, по существу, от академии» [430].

Летом 1940 г. Вавилов даже пробился на прием к Андрееву. Вернулся мрачный: «Наше дело плохо. Даже Андреев боится Лысенко» [431].

6 августа 1940 г. Н.И. Вавилов был арестован.

Хорошо известно непременное требование большевиков: все множество наук водрузить на марксистско-ленинский философский постамент. Не была исключением и биология. Лысенко оказался на коне: он – материалист, он – диалектик, он решает нужные стране задачи, опираясь на «самое передовое в мире марксистско-ленинское учение». Не хотел отставать от него и Вавилов – он также свои научные результаты старался завернуть в диалектический фантик.

Но все это – самооценки. А большевикам было важно, чтобы диалектическую стену между генетикой и «мичуринской биологией» построили проверенные партией философы. С этой целью старались выбрать наиболее уязвимые места так называемой формальной генетики и рассмотреть их через бдительную диалектическую лупу. Таким узким местом генетики в 1935 г. считалась проблема наследственности и изменчивости организмов. Генетики в те годы придерживались хромосомной теории наследственности.

Однако в 1935 – 1936 гг. Лысенко и Презент выдвинули свою «теорию» наследственности.

Началась философская (? – С.Р.) битва. Сначала она шла на страницах журналов «Яровизация» и «Социалистическая реконструкция сельского хозяйства». В те годы за Лысенко шли еще немногие авторитетные биологи. Его активно поддерживали С.С. Перов и В.Р. Вильямс. Оппонентами выступали Н.И. Вавилов, Г.К. Мейстер, П.Н. Константинов, А.С. Серебровский, Н.К. Кольцов, А.А. Сапегин, М.М. Завадовский, П.И. Лисицын, М.С. Навашин, А.Р. Жебрак, Н.П. Дубинин, Г.Д. Карпеченко, А.А. Филипченко, Г.А. Левитский, С.Г. Левит и др. [432].

Что-то многовато ненавистников у любимца Сталина. В 1936 г. Лысенко решил дать решительный бой сторонникам классической генетики. Для этого была избрана IV сессия ВАСХНИЛ, прошедшая с 19 по 27 декабря 1936 г. Вел дискуссию А.И. Муралов, сменивший Н.И. Вавилова на посту президента ВАСХНИЛ. С основным докладом «Пути советской селекции» выступил Вавилов. Его пытались критиковать, нашлись, как водится, и примиренцы.

На этой сессии вновь разыгрывали карту ламаркизма. Но если раньше ею били лысенковцев, то теперь этой же картой стали крыть генетиков. Многие генетики почувствовали, что сила побьет-таки знания, и дрогнули. Н.П. Дубинин напоминал комсомольского вожака, он с легкостью наклеивал ярлыки идеалистов и на Вавилова и даже на сторонников Лысенко. Н.К. Кольцов обвинил Вавилова в том, что тот… не знает генетики. Г.К. Мейстер восхищался «силой доводов» Лысенко и бил ими своих же товарищей. Это, как пишет Э.Д. Маневич, «не укладывается в голове» [433].

Отчего же? Очень даже укладывается. Философская подкладка советской притащенной науки приучила молодых ученых к беспардонности и самодостаточности. Даже талант, а Дубинин был безусловно талантливым генетиком, также стал служить не науке, а политическому моменту.

Лысенко был разъярен ходом дискуссии. Но Вавилов в драку не полез. Разбить генетику на сей раз не удалось. Но сами-то генетики должны были насторожиться. Однако они чувствовали себя чуть ли не победителями.

Наблюдая внутренний раскол в лагере генетиков, партийные надзиратели за этой псевдофилософской возней вправе были сделать вывод: «Эта реакционная заумь вообще никому не нужна». В дело вмешались «органы» – расстреляли двух президентов ВАСХНИЛ: А.И. Муралова и Г.К. Мейстера. Президентом был назначен Т.Д. Лысенко. Он посчитал это своим звездным часом.