— Тебе осталось отлетать всего два задания, — урезонивал его Йоссариан вполголоса. — Почему бы тебе не попробовать выполнить норму?

— Двух боевых вылетов тоже вполне достаточно, чтобы сложить голову, — ответил Доббс дрожащим от возбуждения голосом. — Мы должны кокнуть его завтра утром, когда он будет возвращаться с фермы. У меня с собой пистолет.

Йоссариан вытаращил глаза от удивления, когда Доббс выхватил из кармана пистолет и помахал им в воздухе.

— Ты сошел с ума! — исступленно прошипел Йоссариан. — Спрячь! И не голоси, как идиот!

— А чего ты беспокоишься? — обиделся Доббс. — Нас никто не слышит.

— Эй, кончайте там! — прозвенел голос из дальнего угла палаты. — Не видите что ли, люди задремали.

— Это еще что за умник сыскался? — гаркнул в ответ Доббс, оборачиваясь на голос, стиснув кулаки, готовый к драке. Потом он круто повернулся к Йоссариану и, не успев выговорить ни слова, громоподобно чихнул шесть раз подряд, в интервалах раскачиваясь из стороны в сторону на гнущихся, будто резиновых, ногах. Веки его глаз покраснели. — Кого он из себя строит? — сердито вопрошал он, судорожно шмыгая и вытирая нос тыльной стороной здоровенной ладони. — Полицейского или еще кого?

— Он контрразведчик, — спокойно уведомил его Йоссариан. — Их здесь уже трое и еще пачка на подходе. Но ты не бойся. Они разыскивают мистификатора, подделывающего подпись Вашингтона Ирвинга. Убийцы их не интересуют.

— Убийцы? — Доббс оскорбился. — На каком таком основании ты называешь нас убийцами? Только потому, что мы собираемся убить полковника Кэткарта?

— Да тише ты, черт тебя побери, — сказал Йоссариан.

— Ты шепотом говорить умеешь?

— Я и так шепчу. Я…

— Ты орешь во все горло.

— Нет, я не…

— Эй, заткнись ты там, слышишь? — загомонила вся палата.

— Я вас перестреляю! — взвыл Доббс и вскочил на рахитичный деревянный стульчик, неистово размахивая пистолетом. Йоссариан схватил его за руку и стянул вниз. Доббс снова расчихался. — У меня аллергический насморк, — извинился он, кончив чихать. Из носа у него текло, глаза слезились.

— Эх, Доббс, Доббс. Не будь у тебя насморка, ты бы стал величайшим вожаком народных масс.

— Полковник Кэткарт — убийца, — хрипло жаловался Доббс, запихивая в карман мокрый скомканный носовой платок цвета хаки. — Полковник Кэткарт погубит нас всех, если мы сами ничего не предпримем.

— Может быть, он больше не увеличит норму вылетов? Может, дальше шестидесяти он не пойдет?

— Он всегда повышает норму, и ты это знаешь лучше, чем я. — Доббс проглотил слюну и наклонился вплотную к Йоссариану. Лицо его напряглось, под бронзовой кожей на каменных челюстях заплясали желваки. — Скажи «валяй», и я завтра утром все сделаю. Ты понимаешь, что я тебе говорю? Я ведь говорил шепотом, правда?

Йоссариан отвел глаза, чтобы не видеть устремленного на него взгляда Доббса, полного жгучей мольбы.

— Почему, черт возьми, ты один не пойдешь? — запротестовал Йоссариан. — Перестал бы трепаться со мной об этом, а пошел бы сам да и сделал.

— Один я боюсь. Я вообще в одиночку боюсь действовать.

— Тогда не впутывай меня в это дело. Я был бы последним кретином, если бы сейчас влип в подобную историю. Моей ране цена миллион долларов. Меня хотят отпустить домой.

— Ты в своем уме? — воскликнул Доббс. — Кроме шрама, ты ничего не приобретешь. Едва ты высунешь нос из госпиталя, Кэткарт тут же пошлет тебя на боевое задание. Разве что нацепит перед этим «Пурпурное сердце».

— Вот тогда я действительно убью его, — поклялся Йоссариан. — Я отыщу тебя, и мы сделаем это вместе.

— Давай провернем все завтра, покуда у нас еще есть возможность, — взмолился Доббс. — Капеллан говорит, что Кэткарт опять добровольно вызвался бросить наш полк на Авиньон. Меня могут убить до того, как ты выйдешь из госпиталя. Посмотри, как у меня дрожат руки. Я не могу управлять самолетом. Не гожусь.

Йоссариан не рискнул сказать «да».

— Я, пожалуй, обожду. Посмотрим, что будет. А там что-нибудь сделаем…

— Ты вообще ничего не будешь делать, вот в чем беда! — громким взбешенным голосом сказал Доббс.

— …Я делаю все, что в моих силах, — кротко объяснил капеллан Йоссариану после ухода Доббса из госпиталя. — Я даже ходил в санчасть, чтобы переговорить с доктором Дейникой: не может ли он вам чем-нибудь помочь.

— Да, я вижу, что вы ходили в санчасть, — Йоссариан подавил улыбку. — И что же из этого вышло?

— Они намазали мне марганцовкой десны, — застенчиво ответил капеллан.

— И пальцы на ногах тоже, — добавил Нейтли с возмущением, — да еще дали слабительного.

— Но сегодня утром я снова отправился, чтобы повидать доктора Дейнику.

— А они снова намазали ему десны марганцовкой, — сказал Нейтли.

— Но я все-таки поговорил с ним, — жалобно запротестовал капеллан. — Доктор Дейника показался мне таким несчастным. Он подозревает, будто кто-то строит козни, чтобы его перевели служить на Тихий океан. Все это время он, оказывается, собирался обратиться ко мне за помощью. Когда я сказал ему, что сам нуждаюсь в его помощи, он поинтересовался, неужели нет другого капеллана, к которому я мог бы обратиться. — Опечаленный капеллан терпеливо подождал, пока Йоссариан и Данбэр отсмеются.

— Я всегда считал, что быть несчастным — безнравственно, — причитал он. — Теперь я даже не знаю, что и думать. Я бы посвятил теме безнравственности мою проповедь, назначенную на это воскресенье, но я не уверен, пристойно ли проповеднику появляться перед прихожанами с деснами, вымазанными марганцовкой. Подполковник Корн был бы очень этим недоволен.

— Капеллан, а почему бы вам не лечь в госпиталь? Побыли бы с нами несколько деньков и отдохнули бы душой, — пригласил Йоссариан. — Здесь вам будет удобно и хорошо.

На какое-то мгновение это нахальное, противозаконное предложение показалось капеллану соблазнительным.

— Нет, думается, не стоит, — нехотя решил он. — Я собираюсь предпринять путешествие на материк, чтобы повидаться со штабным писарем по фамилии Уинтергрин. Доктор Дейника говорит, что он может помочь.

— Да, Уинтергрин, пожалуй, самая влиятельная личность на всем театре военных действий. Он не просто штабной писарь. У него есть доступ к гектографу. Но он никому не помогает. Вот потому-то он далеко пойдет.

— Тем не менее мне хотелось бы с ним поговорить. Должен же сыскаться на свете человек, который сможет вам помочь.

— Сделайте это не для меня, а для Данбэра, капеллан, — поправил его Йоссариан барским тоном. — У меня рана на ноге, цена ей миллион долларов. С такой раной меня не вернут в строй. Но если и рана не поможет, тогда вся надежда на психиатра, который считает, что я не пригоден для службы в армии.

— Это я не вполне пригоден к службе в армии, — ревниво проскулил Данбэр. — Это был мой сон.

— Не в сне дело, Данбэр, — объяснил Йоссариан. — Твой сон ему нравится. Дело в моей личности. Он думает, что она у меня раздвоенная.

— …Ваша личность раскололась на две равные половинки, — сказал майор Сэндерсон. Ради такого случая он завязал шнурки на своих неуклюжих солдатских ботинках и прилизал черные, как смоль, волосы с помощью какой-то удушающе-благоухающей дряни. Стараясь показаться здравомыслящим и приятным, он наигранно улыбнулся. — Я это говорю не потому, что хочу быть жестоким и оскорбить вас, — продолжал он жестоким, оскорбительным тоном. — Я это говорю не потому, что питаю к вам злое, мстительное чувство из-за того, что вы оттолкнули меня и наплевали мне в душу. Я медик и всегда смотрю на вещи трезво и объективно. Так вот, у меня для вас очень скверные новости. У вас хватит мужества выслушать их?

— Не надо, бога ради, пощадите! — завизжал Йоссариан. — Меня хватит удар. Майор Сэндерсон разъярился.

— Вы хоть изредка можете вести себя по-человечески? — взмолился он. От злости лица его стало красным, как свекла, а кулаки обрушились на крышку стола. — Ваша беда в том, что вы ставите себя выше всяких условностей. Вы, вероятно, ставите себя даже выше меня только потому, что половая зрелость у меня наступила слишком поздно. Так вот, знаете, кто вы на самом деле? Вы — неудачливый, несчастный, разочарованный, недисциплинированный, не приспособленный к жизни молодой человек. — Протараторив эту серию нелестных эпитетов, майор Сэндерсон как будто бы немного оттаял.