Вдруг самолет ударило, взрыв подбросил машину так, что она чуть не перевернулась брюхом кверху. В носовую часть повалили клубы сладковатого голубого дыма. Что-то горело! Йоссариан рванулся к выходу и уперся в Аарфи, который преспокойно чиркая спичкой, зажигал свою трубочку. Йоссариан в полном замешательстве уставился на усмехающегося круглолицего штурмана. Кто-то из них, вероятно, сошел с ума.

— Боже мой, да что же это такое! — с удивлением и мукой в голосе завопил Йоссариан. — Убирайся ты к чертовой матери из носа! Ты спятил, что ли? Убирайся!

— Что? — спросил Аарфи.

— Убирайся! — истерично взвизгнул Йоссариан и начал колотить кулаками Аарфи, стоявшего заложив руки за спину. — Убирайся!

— Я тебя все равно не слышу! — с мягкой укоризной отозвался Аарфи. Вид у него был самый невинный и чуточку озадаченный. — Говори, пожалуйста, погромче!

— Убирайся из носа! — завопил Йоссариан, совсем отчаявшись. — Нас убьют! Неужели тебе не ясно? Нас хотят убить.

— Как держать, черт возьми? — рассвирепев, крикнул Макуотт по переговорному устройству страдальческим, срывающимся голосом. — Куда курс держать?

— Поворачивай влево! Левее, проклятый, вонючий сукин сын! Круто влево!

В это время Аарфи незаметно, но пребольно ткнул Йоссариана под ребро кончиком трубки. Ойкнув, Йоссариан подскочил и рухнул на колени, бледный как полотно и дрожащий от ярости. Аарфи ободряюще подмигнул ему и, показав большим пальцем через плечо на Макуотта, спросил со смехом:

— Какая блоха его укусила?

Йоссариану показалось, что все это происходит в каком-то нереальном, призрачном мире.

— Ты уберешься отсюда? — простонал он и изо всех сил толкнул Аарфи. — Ты оглох или что? Уходи в машину! — И крикнул Макуотту: — Пикируй! Пикируй!

Внизу они снова попали в треск и уханье плотного зенитного огня, и Аарфи еще раз украдкой ткнул Йоссариана под ребро концом трубки. Снова ойкнув, Йоссариан испуганно отпрянул.

— Я все равно тебя не слышу, — сказал Аарфи.

— Я сказал: «Убирайся отсюда!» — крикнул Йоссариан и расплакался. Он начал обеими руками изо всех сил бить Аарфи в живот: — Убирайся от меня! Убирайся!

Лупить Аарфи было все равно что бить слабо надутую кислородную подушку. Аарфи не оказывал сопротивления, его мягкая бесчувственная туша никак не реагировала на удары. Йоссариан в изнеможении опустил руки. Его охватило унизительное чувство бессилия, хотелось плакать от жалости к самому себе. — Что ты сказал? — спросил Аарфи.

— Уйди от меня, — сказал Йоссариан теперь уже умоляющим голосом. — Уйди в машину!

— Я тебя все равно не слышу.

— Это неважно, — продолжал Йоссариан. — Это неважно. Просто оставь меня одного.

— Что неважно?

Йоссариан начал колотить себя кулаком по лбу. Потом ухватил Аарфи за грудки, покрепче уперся ногами и швырнул его к лазу, как битком набитый неуклюжий мешок. И тут, когда он полз обратно в переднюю часть носа самолета, точно чудовищной силы пощечина прозвенела у него над ухом — это разорвался снаряд. На миг в сознании Йоссариана вспыхнуло: «А я все-таки жив!» Машина снова набирала высоту. Снова выли моторы, точно мучась от адской боли. В самолете едко запахло машинным маслом, завоняло бензиновой гарью. А потом Йоссариану показалось, будто идет снег.

Тысячи крошечных кусочков бумаги, как белые хлопья, медленно плавали в самолете, кружились над головой Йоссариана, порхая, влетали ему в ноздри и в рот при каждом вдохе. Пораженный, он замотал головой, в то время как Аарфи, улыбаясь во весь рот гордой улыбкой деревянного божка, держал перед носом Йоссариана изодранную в клочья карту. Крупный осколок зенитного снаряда пробил пол кабины, прошел сквозь толстую пачку навигационных карт и вылетел через потолок. Аарфи был вне себя от радости.

— Ты посмотри! — воскликнул он и, просунув два пальца сквозь дыру в карте, сделал Йоссариану «козу». — Ты только посмотри!

Бурная радость совершенно ошарашила Йоссариана. Аарфи был похож на страшного великана-людоеда из кошмарного сна — его нельзя было ни обойти, ни столкнуть с места. Йоссариан панически боялся Аарфи по многим причинам. Ветер со свистом врывался сквозь рваную пробоину в полу, и мириады кусочков белой, как гипс, бумаги порхали в самолете, отчего у Йоссариана еще больше усилилось ощущение, будто вся эта фантасмагория происходит в каком-то нереальном, подводном царстве. Все казалось странным, бутафорским, гротескным. Голова у Йоссариана раскалывалась от шума, в ушах гудело и пищало: это рассвирепевший Макуотт настойчиво требовал указаний курса. С болезненным интересом Йоссариан продолжал изучать лунообразную физиономию Аарфи, который в свою очередь уставился на него сквозь бумажную метель таким сияющим, безоблачным и бессмысленным взглядом, что Йоссариан окончательно убедился, что имеет дело с ненормальным. В это время один за другим справа разорвались восемь зенитных снарядов, потом еще восемь — левее, и еще восемь — еще левее.

Последняя восьмерка взрывов оказалась прямо по курсу самолета.

— Круто влево! — заорал Йоссариан Макуотту.

Аарфи захихикал. Макуотт взял круто влево, но и зенитные разрывы вместе с ними перекинулись влево, быстро нагоняя самолет.

— Я говорю: круче, круче, круче, круче, паскуда, круче! — завывал Йоссариан.

Макуотт еще круче развернул самолет, и вдруг точно произошло чудо — они ушли из зоны огня. Обстрел кончился. Орудия перестали палить в них, и они остались живы.

А там позади еще умирали люди. Растянувшись на целые мили потрепанной, истерзанной, извивающейся цепочкой, другие звенья совершили столь же рискованное путешествие над целью и теперь прокладывали себе путь сквозь разбухшие клубы новых и старых разрывов, подобно стае крыс, пробегающих мимо кучек собственного помета.

Один подбитый самолет горел, одиноко болтаясь в воздухе, точно его несла невидимая крутая волна. Он то взмывал, то проваливался, похожий на чудовищную кроваво-красную комету. Потом Йоссариан увидел, что горящий самолет завалился набок и медленной спиралью пошел вниз, описывая сначала широкие, а потом все более узкие и неровные витки. За ним, развеваясь, как красно-черный плащ, тянулось гигантское рыжее пламя, отороченное черным дымом. В воздухе раскрылись парашюты: один, другой, третий, четвертый… А самолет вошел в штопор и весь остаток пути до земли извивался, как труп в пылающей поленнице погребального костра, пока не упал на землю комочком сгоревшей папиросной бумаги.

В другой эскадрилье погибло целиком одно звено. Йоссариан перевел дух: теперь уже можно ни о чем не думать, он свое дело сделал. Он сидел безучастный, весь мокрый от пота. Гул моторов казался ему музыкой. Макуотт, сбавив скорость, сделал круг, чтобы дать время подтянуться остальным самолетам его звена. Неожиданно наступившая тишина казалась недоброй, странной, чреватой подвохом. Йоссариан расстегнул бронекостюм, снял шлем, глубоко вздохнул, закрыл глаза и попытался расслабиться. Но покоя не было.

— А где Орр? — раздался чей-то голос в переговорном устройстве.

Йоссариан вскрикнул, вскочил. Он мог дать только одно разумное объяснение загадочному появлению зенитных батарей в Болонье: Орр! Он подался вперед и приник к прицелу, пытаясь разглядеть сквозь плексиглас какие-нибудь следы Орра — человека, обладающего способностью, как магнит, притягивать к себе зенитный огонь. Наверняка это он привлек в Болонью весь противовоздушный дивизион Германа Геринга, который немцы перебросили сюда прошлой ночью черт знает откуда. Секунду спустя Аарфи подскочил к Йоссариану и острым краем шлема ударил его по кончику носа. Из глаз Йоссариана брызнули слезы, и он рявкнул на Аарфи.

— Вон он! — похоронным тоном объявил Аарфи, указывая трагическим жестом вниз на фургон с сеном и двух лошадей, стоявших близ каменного амбара. — Разбился вдребезги. Наверное, весь экипаж уже на небесах.

Йоссариан обругал Аарфи и продолжал тщательно рассматривать землю. Он был спокоен, но в душе переживал за своего хвастливого и чудаковатого соседа с зубами торчком, который ухитрился до смерти перепугать его.