Здание библиотеки в Геттингене.

Задолго до пришествия славы, одаренность юноши отметил и Гете. Однако характер у него был трудный. Старик это понял и держался на расстоянии. Хотя и Шопенгауэр не очень-то преуспел в уразумении «учения о цвете», которым так гордился его знаменитый друг. Когда же Шопенгауэр написал собственный «Опыт о зрении и цветах», Гете не выдержал и воскликнул: «Крест педагога нес бы, видят боги, когда бы ученик не рвался в педагоги». Сестра Шопенгауэра, Аделаида, часто бывала у Гете, и с ее помощью оба чаще общались. Известна и фраза, которую Гете впоследствии написал в альбом философа: «Чтоб быть достойным человеком, признай достоинство других!». Шопенгауэр сохранил эти слова великого мужа.

Конечно, то обстоятельство, что в доме Шопенгауэров (а они после смерти отца переехали в Веймар, «столицу муз») два раза в неделю бывали такие люди, как Гете, Виланд, Гримм, братья Шлегели и другие, не могло не оказать на будущего мыслителя серьезного влияния. Поселившись отдельно от матери, которая не могла вынести вечной ипохондрии сына, он, наконец, к великой своей радости, поступил учиться в славный Геттингенский университет.

Вначале он записался на медицинский факультет, слушая лекции по естественной истории. Затем сова Минервы, не покидавшая его ни днем, ни ночью, внушила, что и для него настал час божественной философии (1809–1811). Вскоре Шопенгауэр перебрался в Берлин, где прилежно посещал лекции Фихте и даже вступал с ним в диспут, слушал лекции Шлейер-махера по истории средневековой философии, посетил курс скандинавской поэзии, читал классиков Возрождения (Монтеня, Рабле и др.). В бурные времена заката наполеоновской славы стала восходить его звезда. Йенский университет на основании присланной им диссертации заочно провозгласил его доктором философии. Отношения с матерью были, как мы бы сказали, прагматичными. Мать позволила ему устроить свою жизнь, как будто бы ее «вовсе нет» (однако пожелала ежедневно видеть его на обедах). Предоставив сыну полную независимость, она дала ему возможность затвориться в башне философии. Пребывание в ней, правда, казалось ей тюремным затворничеством.

А разве каждый из нас не выстраивает себе свою собственную тюрьму, вовсе и не предполагая, что та является таковой?! Что же касается меланхолии сына, то и тут Артура можно было понять. Кстати, еще Э. Берк заметил: «Люди острого ума всегда погружены в меланхолию». Любовные страсти обошли его стороной. Он увлекся одной актрисой и даже не прочь был жениться на ней, но план сей почему-то расстроился. Наш философ остался холостяком. Может, оно и к лучшему, ибо он прекрасно понял, что о собственной воле в этом случае придется забыть. Ему принадлежит фраза: «Жениться – это значит наполовину уменьшить свои права и вдвое увеличить свои обязанности». Мы с ним категорически не согласны. Жениться – это значит втрое увеличть возможности, ничуть не поступаясь своими правами. Во всяком случае у умных и волевых мужчин именно так и бывает. Единственно, чего не следует делать, – жениться на актрисах и политических деятельницах. Шопенгауэра же ожидали альпийские вершины философии, восхождение на которые требует отваги и терпения.

Отныне он ведет жизнь эстета и свободного художника, живя почти анахоретом, посещая Дрезденскую картинную галерею, путешествуя по Италии, искусство и поэзию которой он очень любил (Петрарку, Боккаччо, Ариосто, Тассо, Альфиери, Россини). Увы, жизнь вскоре подтвердила правоту некоторых его слов. Расточительность матери, небрежность к деньгам привели к тому, что она потеряла все свое состояние (торговый дом, где она держала капитал, обанкротился). Состояние же осторожного Шопенгауэра почти не пострадало. Он сделал вывод: женщины постоянно должны находиться под мужской опекой.

Вскоре он становится профессором кафедры философии в Берлинском университете. К тому времени труд «Мир как воля и представление» увидел свет (1818), имя его стало известным. Иные даже ставили его в один ряд с Фихте и Шеллингом. Увы, философия Шопенгауэра пришлась не ко двору. Молодые умы были увлечены Гегелем, Кантом, Шлейермахером. Вряд ли кому-то могло понравиться и то, что философ указывал на усилившиеся в немцах обывательские настроения. Бывают времена, когда нацияжаждет пороков. Но, если вдруг кто-то начнет ей колоть глаза, говоря о том, что она состоит в основном из идиотов или воров, и что вскоре в этой стране явится «мститель» и «судья», она начинает тихо ненавидеть такого философа. Вскоре он закрыл курс, отказался от карьеры профессора и покинул Берлин, поселившись во Франкфурте-на-Майне, где и прожил безвыездно 28 лет (Э. Ватсон).[591]

Впрочем, и самому Шопенгауэру была свойственна противоречивость… Биограф отмечал: «Шопенгауэр принадлежит к тем людям, в груди которых живут две души. Он принадлежит к числу великих раздвоенных натур, способных погружаться в себя на такую же тревожную глубину, как Августин, Абеляр, Петрарка, Руссо, Вагнер, Ибсен». Сам человек науки, он терпеть не мог ученых фарисеев. Да и что можно ожидать от «этих бездельников, профессоров философии»! (Письмо Шопенгауэра Фрауэнштедту.) Он считал необходимым поставить истинную философию на место той ничтожной, полной самомнения, мнимой и извращенной «мудрости», что ныне повсюду господствует в немецких университетах.[592] Разумеется, не только к Германии обращена шопенгауэровская фраза-молния, выхватывающая из мрака рабского бытия облик современного нам «интеллектуала», – этакого холеного холуя с золотым пером!

В своем главном сочинении «Мир как воля и представление» Шопенгауэр говорит о том жалком и позорном положении, в котором оказалась в современном обществе философия – эта наука наук. Правители видят в философии лишь средство для достижения своих целей. Профессуру заботит ремесло, которое обеспечивает их куском хлеба. Они идут в науку, ручаясь за благонамеренность. Они готовы служить любой власти и любым идеям. Их интересуют «не истина, не ясность, не Платон, не Аристотель, а те цели, на службу которым они наняты, – вот что является их путеводной звездой, а затем и мерилом…» Поэтому они и меняют убеждения с легкостью. Но если это так, то чего ждать от подобной философии, истории, политологии, любой другой социально-политической науки? Низведенная до уровня хлебного ремесла, она непременно вырождается в софистику. Ведь правило «Чей хлеб ем, того и песенку пою» действует с давних пор. Именно поэтому зарабатывать философией деньги было у древних признаком «софиста». Но раз в этом мире царит посредственность (в том числе и во власти), то она, естественно, и востребована в первую очередь. Мы не раз испытывали на себе враждебность толпы («духовной черни каждой эпохи»), равно как и элиты, к прекрасному и возвышенному! Мы видим, говорит философ, «во всех немецких университетах милая посредственность силится создать собственными средствами еще не существующую философию и притом, согласно предписанной мерке и цели, – зрелище, глумиться над которым было бы почти жестоко».[593]

Артур Шопенгауэр.

Его считают идеологом пессимизма. Он относился с предубеждением ко всему, что многие считали прекрасным (наука, культура, женщины). Мир существует лишь как представление. Академии и вузы казались ему ложными призраками мудрости, «которая сама здесь и не ночевала, а находится где-нибудь далеко отсюда». Мир порочен, а человек руководствуется в жизни слепыми порывами и инстинктами. Поэтому деятельность его чаще всего бесцельна. В итоге все надоедает и осточертевает. Такая жизнь становится настоящим мучением. Но ничтожество и пустота «предпочительнее беспросветного страдания и бесконечных мучений».