— Сорок две минуты, Мицукава-сан.

— А Камиданоми, это что? — спросил Уэйнрайт.

— Ядерный грузотепловоз — двести миль в час… Но это будет стоить дороже, мистер Уэйнрайт, — уточнил Мицукава. — Десять тысяч долларов, половина вперед, чеком на банк Урудзима.

— Согласен, — сказал Уэйнрайт нетерпеливо. — Но груз должен быть застрахован.

— О да, конечно, — Мицукава улыбнулся.

— От любой утраты, — сказал Уэйнрайт.

— Но у нас давно нет аварий по техническим причинам, мистер Уэйнрайт… Страховая сумма выплачивается клиенту только в случае утраты груза, происшедшей вследствие стихийного бедствия или преднамеренного уничтожения груза кем бы то ни было, кроме самого клиента или лица, действовавшего по его поручению.

— Кем бы то ни было — в том числе и гэнкаевцами? — осведомился Уэйнрайт.

— Разумеется…

— Пятьсот тысяч долларов, — сказал Уэйнрайт. — Где полис?

— Вот ваш договор и полис, сэр, — у Дзаэмона все было подготовлено.

Уэйнрайт молча подписал.

— Дзаэмон, организуйте приемку груза, отправление немедленно… А теперь, мистер Уэйнрайт, я буду рад показать вам прекрасные хризантемы моего сада, — Мицукава излучал радушие.

Во взгляде Дзаэмона, упершемся в спину Уэйнрайта, блеснула свирепая, непримиримая ненависть. Выждав, пока патрон и гость скрылись за дверью, он подошел к телефону и пабрал номер.

Зеленеющее рисовое поле, аккуратно расчерченное на квадраты, утопало в жарком мареве. Над синеющими вдали горами белела вершина Фудзи. С поля доносилось пение — там по колени в нагретой солнцем воде, согнувшись, передвигались женщины в широкополых соломенных шляпах. На площадке у станционных сооружений разъезда Таруэгава-эки звенели детские голоса.

— Наками, Наками, твоя очередь искать! — маленький Ити с разбегу обхватил девятилетнюю Наками.

— Нет, нет, я не хочу… идите все сюда, давайте считаться… Тосио! Куда ты?

Но Тосио не слушал. Он спрячется так, что Наками его никогда не найдет! Там, за полотном, где в густых зарослях бамбука проходит старый тупиковый путь… Мальчик потихоньку пятился, припадая на ногу, искалеченную полиомиелитом.

А в полумиле от разъезда среди поросших зеленью развалин старой часовни лежал человек, наведя бинокль на рельсы. Человек знал: когда командный импульс его микропередатчика достигнет шпиля небольшой серой башенки, стоящей у стыка главного пути с тупиковым, Камиданоми устремится в тупик и обратится в черный фонтан земли и обломков, а предатель, согласившийся везти американский груз, — в бесплотную тень. Но нужно было ждать последнего момента, чтобы послать импульс. Момента, когда Камиданоми окажется над самой стрелкой; ее нужно перевести буквально под. колесами, иначе Электронный Князь успеет вмешаться и вернет стрелку на место… Человек спокойно ждал…

Издалека, со стороны Иокогамы, донесся знакомый глухой рокот экспресса. “Ничего, я успею”, - подумал Тосио и заторопился, раздвигая руками колючий кустарник: чтобы попасть к тупиковой ветке, надо было перебраться через полотно главного пути. Вот и насыпь. Тосио вскарабкался наверх, ступил на рельсы — и вдруг услышал, что поезд рокочет уже совсем невдалеке, — по стене бамбуковых стволов мчалась его черная тень. Не поезд, а демон, ведь поезда не могут ходить так быстро.

Тосио, замирая от страха, побежал через рельсы, но споткнулся и упал. Он лежал, скорчившись и крепко охватив голову руками, чтобы не слышать рева летящего демона.

И тут прозвучал щелчок — резкий, как удар бича. Это сработал мощный электромагнит в нижней части серой башенки, на полном ходу Камиданоми проскочил стрелку и ринулся в двухсотметровый тупик, заканчивавшийся огромной бетонной надолбой. Через мгновение раздался глухой удар, от которого дрогнула земля, потом грохот и скрежет металла, раздиравший душу. Вскоре все стихло. Черное облако взметенной земли медленно оседало на верхушки бамбука. Со всех сторон сбегались женщины, горестно восклицая: “Ма! Кавайсода!” А Тосио все лежал, прижавшись к рельсам, не смея поднять голову… Кто-то спас его — наверно, бабушка Наоси сотворила молитву.

Было тринадцать часов одиннадцать минут по дальневосточному поясному времени.

Ракетообразная вершина небоскреба Цуру-Кюку-Умпан была резиденцией Дэнси-Дайме, Электронного Князя. Внутри, заполняя всю эту двадцатиметровую вышку, переплетались провода, ассоциаторы и рецепторы. Ажурными кольцами, одно над другим, висели нейристорные сети, хаотически соединявшие тысячи, рецепторов с ассоциирующими панелями, — Дэнси-Дайме был сконструирован по последнему слову современной нейродинамики. Здесь не было ни лампочек, перемигивающихся красными огоньками, ни тысячеликих приборных панелей, ни монотонных рядов кнопок. Тишина и полумрак, в котором миллионами путей пробегала электронная мысль, скрещиваясь в узлах возбуждения и отступая перед закрытыми шлагбаумами заторможенных входов.

Дэнси-Дайме не нуждался в помощи людей, в их неверном интеллекте и обманчивых эмоциях. Рецепторы извещали его о каждом движении на рельсовых путях Цуру-Кюку-Умпан. Телевизионные камеры и термолокаторы на локомотивах были его глазами, линии телеманипулирования — руками.

Он все видел, все знал и все делал сам, накапливая в памяти по бесконечно малым крупицам драгоценный повседневный опыт.

И все же здесь сидел человек, удобно откинувшись на спинку кресла. Дежурство было однообразным, как всегда: не случалось ничего, что требовало бы вмешательства. Если б не внеочередная проводка Камиданоми, можно было бы обалдеть от скуки: регламент компании не разрешал даже читать на дежурстве. Можно только курить. А тишина… как в сурдокамере для тренировки космонавтов!

Стряхнув дремоту, человек встал и направился к контрольному экрану участка Таруэгава-эки, но что-то заставило его остановиться. Ему послышался тончайший писк — или это был звон в ушах от надоевшей тишины? Но звук стремительно нарастал. Вот он достиг необыкновенной силы — и вдруг оборвался. Переход к привычной тишине был так разителен, что человек застыл на месте. Потом кинулся к аварийному пульту.

Глаза его расширились: контрольный огонь погас. Это означало, что Дэнси-Дайме выключился. Это была его смерть, смерть как личности, ибо нейроид, выключаясь, полностью очищает свою память. Его можно, разумеется, включить снова, но это будет уже не та машина. Она станет чистой и невежественной, как молодой пастух с гор.

Разбив круглое стеклышко, человек набрал условный шифр телекоманды “Таками”, сменявшийся каждые сутки. Повсюду на путях Цуру-Кюку-Умпан, там, где их застал сигнал, водители поездов — встревоженные люди или нерассуждающис автоматы — включали стоп-краны. Поезда, мчавшиеся с сумасшедшей скоростью, провизжав тормозами, останавливались так резко, что пассажиров швыряло друг на друга. Это было единственное средство избежать катастрофического хаоса на те полчаса, которые понадобятся для перехода на ручное управление.

И лишь после этого дежурный заметил красные вспышки сигналов на контрольной мнемосхеме. На разъезде Таруэгава-эки произошла катастрофа.

Пестрый поток экипажей всех видов — от моторикш до “империалов” новейшей марки — бурлил на залитой солнцем Кэйдай-авеню, кружась водоворотами у магазинов, кафе и стоянок. Расплатившись с водителем, Уэйнрайт вышел на площади перед Дворцом Правосудия — Сайбанкан.

Здание походило на огромный шар, накрытый плоской, слегка вогнутой чашей. Шар был опоясан, словно планета Сатурн, наклонным кольцом внешних эскалаторов.

Дорис весело замахала рукой из-за ближайшего столика, едва Уэйнрайт вошел в просторный шестигранный зал кафе.

— Присаживайтесь, Кит, рада вас видеть.

— Мне здорово повезло, что я вот так сразу поймал вас по телефону, — сказал Уэйнрайт, садясь на удобно изогнутый, почти невесомый стул. — Я улетаю вечером. Отправил один срочный груз — кстати, при помощи того самого Электронного Хозяина, или Князя, что ли, о котором вы писали. Это вы его имели в виду?

— Дэнси-Дайме? — Ее зеленовато-серые глаза улыбались. — О нет. Это уже старо… Тут, — она обвела рукой зал, — есть кое-что поинтересней. То есть не в кафе, разумеется, а во Дворце Правосудия. Аманоивато, Электронный Судья, представляете? До такого еще не додумались ни мы, ни русские. Да, кое в чем японцы нас здорово обскакали.