Звуки, доносившиеся с канапе, не оставляли места для сомнений, а серебрящиеся волосы в отсвете ночного света трудно было спутать с чьими-то другими так же, как и хрупкую фигурку, бившуюся в сладких конвульсиях. Крис, близкий друг короля Ричарда, собственной персоной и достопочтимая скромница, чистая и непорочная королева Мидона, как два похотливых зверька бесстыдно совокуплялись на диване, в безлюдной половине дворца.

Кирилл отпрянул за угол, стиснув кулаки, и зажмурился, сжал зубы, пытаясь сдерживать крик отчаянного возмущения, ярости и обиды. `Ах да скромница! Ах, умница! Лихо! Когда же ты успела-то, а? Дурак, идиот!! Не Криса — тебя ширмой сделали!! Болван!! А Анжина-то!.. Почему?! За что?!

Он, тяжело дыша, пытался справиться с навалившимися эмоциями: презрением, горечью обиды, разочарованием, разрывающей душу болью, безумной яростью, но они душили его и рвались наружу, как кипящая лава, грозя смести и бесстыдных голубков, и этот коридор вместе с дворцом, чтоб и памяти не осталось.

Еще несколько минут назад для него не было того, что он не мог бы простить Анжине, и вот теперь появилось. Все, что он увидел, услышал, не имело оправданий, аналогов по своей беспринципности, подлости и низости, не имело права на прощение, выходило за рамки всех норм и законов, и отпечаталось в памяти, как тавро на крупе лошади — не вытравить. Он чувствовал себя марионеткой, доверчивым олухом, которого использовали без его ведома и согласия. Ему не просто плюнули в душу, ему вырвали ее вместе с сердцем ласковыми и в тоже время равнодушно — жестокими руками, с фальшивой улыбочкой на устах, лживыми извинениями и притворными оправданиями. Анжина была для него все равно, что икона, святая мадонна. Он молился на нее, благословляя каждый вздох, каждый взгляд, вздохнуть в ее сторону боялся.

И эта богиня оказалась хитрой, извращенно порочной и расчетливой шлюшкой!

Кирилл вновь вынырнул из-за угла, желая разорвать этот стонущий от наслаждения страстный клубок тел, но не двинулся и с места, лишь смотрел не в силах оторвать взгляд, как его королева извивается в руках Войстера, стремится навстречу, и кривился от острого, почти осязаемого отвращения и брезгливости, чувствуя как рот наполняет горечь, а к горлу подкатывает тошнота.

Если б она сопротивлялась, если б он видел, что она отдает свое тело по принуждению, он убил бы Криса здесь же и сейчас. Но тот, при всей своей циничности, не был способен на насилие, тем более над Анжиной. И она, без сомнений, желала графа, рвалась навстречу его рукам, страстная, необузданная, податливая.

Кирилл обреченно отпрянул, привалился к стене, сдерживая уже не стоны боли и ярости, а слезы горькой обиды, стоны истерзанного сердца, исковерканной по прихоти жестокости возлюбленной души.

Он и сам не знал — почему скрывается, не выйдет, не даст понять, что застал их, что они не одни. Почему не раскидает их в разные стороны, не поднимет охрану, слуг, не разбудит Ричарда, не убьет двуличную тварь — графа Феррийского?!

Почему он не заснул? Какой черт или ангел заставил его прийти сюда, ткнул носом в лживую гадкую суть игры этих двух низких подленьких душонок?! Почему он не дождался утра? А охранник? Неужели он знал, что происходит?! Неужели не в первый раз? Неужели видел?! Слышал?!

Но если так, то зачем Анжине завлекать наместника Энты? Выдумывать, фальшивить, играть бездушно, жестоко, как с собачкой или пластиковым роботом? За что?!! Почему?!!

Душа не стенала, она вопила, не в силах примириться с подобным вероломством. Анжина и Крис?…

Он не удивил Кирилла, правда, при всех своих отрицательных качествах казался не способным на предательство. Впрочем, не столько предательство, сколько низкая, грязная, беспринципная подлость!

Странно, что Ричард лишь напился. Кирилл в эту минуту готов был застрелиться, но сначала застрелить Войстера и… Анжину! Нет… Да! Нет. Не смог бы, ее не смог.

Кирилл совершенно оглушенный, раздавленный отделился от стены и, шатаясь, поплелся к себе. Он не заметил, как прошел мимо охранника, оказался у своей двери, зашел в гостиную. Его преследовали иступленные стоны и вскрики Анжины, как загнанного зверя, а перед глазами мерещилось увиденное.

Мозг отказывался понять Криса, Анжину, найти причину их низких игр за спинами близких им людей. Они посмеялись и над ним, и над Ричардом. Друг…и жена.

Какая грязь!

Неужели нельзя было поступить как нормальные люди — честно, открыто? Ладно он, никто по сути, блюститель царственного инсайта, исполнитель королевских прихотей, пешка не стоящая внимания, не заслуживающая элементарного уважения, возомнившая о себе бог знает что, посмевшая считать себя близким другом!..

Но Ричард…

Сколько они с Крисом вместе? Сколько он терпел его скарабезность, желчность? Сколько король прощал его, помогал? Друг, верный товарищ, доверенное лицо, фактически брат… оказался хуже врага. Те хоть, как правило, с открытым забралом выступают, они не имеют обязательств, привязанности, возможно и уважения, но это враги, а здесь — друг! Кирилл никак не мог взять в толк — как можно считаться другом и подличать? Предавать, глумиться над чистым открытым сердцем, рвать многолетние узы и унижать тем самым себя и другого, оскорбляя в лучших чувствах. Ради Анжины? О-о-о, да! В таком случае они пара! Сколько лет она играла роль этакой ранимой невинности, чистой, честной, преданной… идеал… Впрочем, если опустить ее нечистоплотность по отношению к Кириллу, можно сказать, что она поступила честно, во всяком случае поставила мужа в известность о своих планах на будущее, а у Криса отчего-то смелости не хватило на прямой разговор, спрятался за спину возлюбленной. `Герой — любовник`! Мразь!

Шерби мерил шагами гостиную, метался из угла в угол, прижимаясь лбом к оконному стеклу, пытался успокоить кипящую от ярости кровь, нервно впечатывая кулаки в стену. Его лихорадило от гнева и бессилия, тошнило от коварства двух тайных любовников, которые забавлялись, не считаясь с чувствами других, хитрили для достижения своих низких целей и безжалостно давили то, что достается не каждому, но для любого почитается за счастье: преданность, тепло, любовь, заботу, доверие.

Он попытался пойти путем Ричарда и напиться, но вино лишь обожгло пересохшее горло и не пожелало оставаться в желудке. Холодная вода не смыла горечь и отвращение к двум лицемерам. Кирилл посмотрел на свое отражение в зеркале и вдруг понял — каково Ричарду. Он-то лишь воздыхатель, глупый романтик, сентиментальный, недалекий человечишка, готовый принимать за истину любую ложь, которой пожелает его насытить любимая. Но Ричард другой. Он тоже романтик, мечтатель, но при этом реалист и очень умный человек, его ложью накормить сложно.

Кирилл вспомнил разговор с королем и только сейчас понял — он знал! Может, не был уверен, но подозревал — точно! И что? Что теперь делать?

Рассказать? А смысл, если он и так в курсе? В курсе чего? Вот! Вот в этом-то и дело — наверняка Ричард не допускает мысли, что у Анжины и Криса все зашло так далеко, а если открыть глаза…

Понять, что будет, не сложно. При бурном темпераменте и вполне естественной обиде король запросто положит обоих, и если Крис, по мнению Кирилла, за свой сволочной поступок и пули не стоит, то Анжина…

Подлость, конечно, что и говорить, но она женщина и какой с нее может быть спрос? Ответственность за подобную низость должна лежать на плечах мужчины, Криса. Это он должен был думать, что творит и к чему приведет подобное пренебрежение и оскорбление не просто королевской чести, а чести друга. Он забыл обо всем, что их связывает с Ричардом, перечеркнул одним махом многолетнюю дружбу, предал и себя, и его, ему и отвечать.

Кирилл уселся в кресло в гостиной и тупо уставился перед собой.

Анжина! Она словно раздвоилась в его сознании: та, которую он знал почти 7 лет, и эта, которую знал неделю. Нет, бывает всякое, иногда люди меняются за день, но не столь радикально, как в этом случае. Да и что могло повлиять на нее, чтоб так изменить? Любовь? Вздор!