обуявшую ее ярость. Варны смотрели на нее и улыбались.
— Новая игра? — спросила Тесс, подплывая к ней.
— Да, — прорычала Лесс и кинулась на сестру, желая загрызть ее и утолить свою
ярость. Та засмеялась, падая на осколки посуды. Рыч, решив принять участие в
затеянной сестрами игре, взвился к своду и с победоносным криком камнем ринулся
на них вниз. Но Смайх опередил его, стряхнув девушек на пол. Варн рухнул на стол,
так что затрещали дубовые ножки, и рассерженно рыкнул, сверкнув глазами на брата.
Тот с улыбкой пожал плечами, и как только обиженный Рыч кинулся к нему, резко
ушел влево, толкнув ему навстречу Урва.
В это время Лесс оставила сестру и поднялась, а Урва, встретившись с кулаком Рыч,
полетел на пол и сменил ее на теле Тесс. Пока они барахтались, то ли дурачась,
то ли пытаясь подняться, Май толкнула Лесс в спину, отправляя ее в объятья Мааон.
Началась потасовка. Крики, визги, воинственные кличи. Лесс только успевала
уворачиваться и раздавать ответные шлепки и удары. Тесс зависла над столом и,
посмеиваясь, глядела на драчунов. Туазин и Майгр с невозмутимой отстраненностью
пили нектар и тихо переговаривались, словно не видели и не слышали идущего
вокруг них боя. И тем не менее ловко избегали встречи с летящими в их сторону
осколками, стульями, блюдами, а так же кулаками, ступнями.
Лесс разошлась. В азарте боя ее покинули странные чувства и непонятные желания.
Она, смеясь, гонялась за Мааон, отбивалась чеканным блюдом от Май и Смайх и
норовила укусить Рыч. В итоге тот покусал ее, а Май вовремя подставила другое
блюдо, в которое с размаху и влетела Лесс. Падая, она придавила выползшего из-под
стола Урва и благополучно пристроилась на его туловище.
— Слезь, — зашипел он. Лесс хихикнула и неожиданно для себя укусила его в щеку.
Варн взвился и откинул нахалку на колени Бэф. Рука вожака тут же накрыла ее
горло и чуть сдавила его:
— Хочешь и меня укусить? — спросил он вкрадчиво, склоняясь над ней. Его лицо
ничего не выражало, но глаза весело блестели и ждали. На что ты способна? -
вопрошал его взгляд.
На все! — резцы сомкнулись на предплечье вожака.
— Ах, ты! — задохнулся он то ли от восторга, то ли от возмущения и попытался
оттолкнуть ее, но Варн извернулась и выскользнула из рук. Бэф засмеялся, и Лесс
замерла, зачарованно глядя на вожака. Раж игры сменился восторгом и жгучим
плотским желанием.
Смех Бэф смолк, он замер, исподлобья глядя на Варн. Их взгляды скрестились и
считали мысли. Губы Бэф тронула легкая усмешка, губы Лес дрогнули, призывая.
Минута, другая ожидания и главный Варн медленно встал и закружил по зале,
подходя все ближе к Лесс. Брачный танец Варн в исполнении вожака насторожил всю
компанию. Братья перестали дурачиться, сестры замерли. Ойко приподнялась с
кресла, готовая вмешаться и помешать. И лишь Лесс не понимала, что происходит.
Она пристально следила за Бэф, ждала и манила, но не делала и шага навстречу.
И вот вожак остановился напротив нее, откинув рубашку. За его спиной была ночь и
луна, что царствовала в это время суток, признала Бэфросиаста равным себе,
окружив его голову нимбом света. Пепельные волосы вожака стали серебряными,
сильное тело обмыло лунное сияние.
Да, он был прекрасен, но именно поэтому и оттолкнул Лесс, превратившись в ее
сознании из реального, могучего Варн в яркий, но глупый, никчемный постер. Но
вожаку не откажешь…
Бэф мгновенно понял, что настроение Варн сменилось, но уже не мог и не хотел
отступать. Его руки рывком освободили Лесс от одежды и прижали обнаженное тело к
груди, не встретив сопротивления. Казалось, можно идти дальше, но Бэф медлил,
всматриваясь в угасшие глаза, в равнодушие лица.
— Зачем же звала? — спросил тихо.
— Не знаю, — так же тихо ответила она, отводя взгляд. Бэфросиаст медлил минуту
и вот, разочарованно скривившись, оттолкнул Варн: он слишком хорошо помнит ту
ночь, с той Лесс, чтоб брать эту. Лесс подхватил Смайх, Урва подал ей одежду,
Тесс разочарованно вздохнула и обвила руками шею Рыч. Бэф вернулся к Ойко, Мааон
отвесил подзатыльник Коусту — веселье продолжилось.
Все уже давно угомонились и разбрелись по своим спальням, а Лесс все сидела на
подоконнике и наблюдала в открытое окно, как рассвет окрашивает небо в розовые
тона.
— Так и быть, я готов пустить тебя в свой саркофаг вновь, — пропел Мааон,
зависнув рядом с Варн у стены. Она лишь пожала плечами — ей было абсолютно все
равно, где спать, с кем, когда и как. И на него, и на себя, и на Бэф, и на этот
рассвет ей было ровно.
Пусто вокруг, почему же так пусто вокруг?
— Хи-и-и, — не сдержала ехидного смешка Люция, заметив черные зубы сержанта
Стокман.
Алиса криво усмехнулась: древняя, как развалины Пелопоннеса, шутка удалась. И
хлопот не много — заменить обычную зубную пасту и эликсир — специальной. Одна
окрасит, другой закрепит недели на две, минимум — ни смыть, ни стереть, разве
что — спилить…
Дело пяти минут, а сколько удовольствия?
Сержант шагнул к строю, встал напротив подруг и, вперив в лицо Люции колючий
взгляд, спросил:
— Вы что-то сказали, рядовая Маликова?
— Никак нет! — гаркнула та с подобострастием, вытаращив глаза для
подтверждения.
Алисия с трудом сдержала наползающую на губы улыбку.
Сержант повернулся к ней:
— А вы?
— Никак нет.
Стокман одарил разгильдяек злобным взглядом и качнул головой:
— Выйти из строя! Два шага вперед!
Раз, два!
— Пятьдесят отжиманий каждой, начали!
Смех тут же пропал. Девушки начали отжиматься, мысленно пообещав сержанту
отомстить на этот раз глобальнее и злее.
После полуночи на весь городок раздался грохот. Сержант напоролся на учебную
электро мину, встав на придверный коврик своей берлоги.
Алисия и Люция услышав взрыв, синхронно подняли головы с подушек и улыбнулись
друг другу, протянув ладони. Хлопок — класс, подруга!
И обе опять безмятежно спали. А кто там и на что напоролся — Аюрведа ведает…
Стокман бился в припадке: врач не мог подойти из-за высокого напряжения, что
гнуло в дугу его тело. Через час он пришел в себя и отполз в дом, чтоб в тишине
холостятского жилища придумать страшную кару шутникам.
Сержант, конечно, прекрасно понимал, чьими молитвами увеличиваются досадные
случайности и неприятности в его жизни, но поделать ничего не мог, кроме как
загонять двух отмороженных девиц до полусмерти, чтоб и мысли дурной не возникло,