— Ничего. Вопрос не ко мне. Переверни — что хочешь ты?
— А ты джин?
— Почти, — Гнездевский всем корпусом развернулся к девушке и начал вещать. —
Давай реально посмотрим на ситуацию: положение твое с любой стороны смотри — не
позавидуешь. Стокман мертв, и все улики, показания свидетельствуют против тебя.
По ним следует, что ты задумала убийство, давно и планомерно шла к его
исполнению. Причина ясна, и в общем-то… с точки зрения тех, кто был в курсе
ваших трений с сержантом, понятна, даже в какой-то степени, возможно, и
оправдано. Но трибуналу сентенции не нужны, у них на руках будут факты: ты
спланировала убийство человека, который исполнял свой долг и усиливал контроль в
ответ на твои эскапады. В свете всяческих бумажек: показаний и характеристик
следует, что он — ангел, а ты — исчадие ада. Отмороженная девица, хамка,
хулиганка. У него чистый послужной список, благодарности и прочее, у тебя —
приводы, характеристика… на вурдалака приятственее будет. Короче, приговор
ясен еще до начала слушанья дела: нарушение территориальной собственности
гражданина и должностного лица, издевательство над старшим по званию,
игнорирование его приказов, срывы занятий, грубость по отношению к сослуживцам,
воровство — где вы прибамбасы брали? Ага, с оружейного склада, из учебки…
— Ты дал…
— Я? Да ни боже мой! Я вообще в природе не существую. Далее — сознательное
уничижение авторитета служащего ОНВ и подрыв в его лице лучезарного облика всех
национальных войск, соответственно. Всего перечисленного хватает на двадцать лет
штрафных исправительных работ без смягчения приговора. А если добавим
сознательное, хорошо спланированное убийство… — Игнат развел руками. —
Расстрел однозначно, вне зависимости, признаешь ты себя виновной или нет. Вина
все равно уже доказана, зафиксирована и лежит под моей ладонью.
Алиса угрюмо молчала — а что скажешь?
— Давай так — сейчас ты отправляешься в камеру и думаешь. Крепко думаешь… дня
два. Больше дать не могу, этот срок — фантастика. И мыслишь в одном направлении
— хочешь ли ты умереть во цвете лет из-за гнилой подружки и дурного сержанта?
Что тебе милей в свете данного выбора — превратиться в постановление о расстреле,
в уведомление о, прямо скажу, паршивой смерти, что уйдет в родной дом, или
написать рапорт о принятии тебя в ряды СВОН, где тебя научат, не размениваясь на
мелочи, применять силы на благо Отечества. А чтоб не возникало сомнений, и ты не
навесила мне еще одно внеочередное звание — мастера по развешиванию макаронных
изделий на уши, я советую тебе ознакомиться с одним документом.
Игнат порылся в ящике стола, куда скидал бумаги и флэши, вытащил пластиковую
папку:
— Вот он, милый! Возьми, почитай. Весьма поучительная информация.
Девушка нехотя взяла листы, принялась читать, и чем дальше вчитывалась, тем
сильнее менялась в лице:
`- Лиса, извините, Алиса Сталеску, давно задумала убить сержанта. Мне трудно
вспомнить, когда она первый раз сказала — `я его убью! Но это точно произошло в
первый год службы под его началом. Алису выводило из себя буквально все, чем нам
приходилось заниматься. Она постоянно ворчала, критиковала и службу, и
начальство, и устав, а сержанта возненавидела за одно то, что он не давал нам
послабления. Я не придавала значения ее выпадам, думала — устала, постепенно
втянется в режим и все пройдет, но постепенно разговоры об убийстве стали
напоминать паранойю. Она говорила об этом каждый день и даже не раз просила меня
помочь. А потом попросила постоять на углу дома сержанта, чтоб она могла в его
отсутствие беспрепятственно проникнуть в дом и заложить взрывчатку. Я отказалась
и… подумала, что она бредит. Я и мысли не допускала, что ее угрозы воплотятся
в жизнь. Поэтому не доложила сержанту о том, что задумала Сталеску… Да, и
откуда она могла взять взрывчатку?…
— Вы знаете, отчего погиб сержант Стокман?
— Говорят, от взрыва…
— Он чистил оружие. Вставил обойму и ушел к праотцам. Один патрон в связи с
несоответствием калибра и особым видом детонатора сработал, как мина. Началась
цепная реакция. Весь арсенал в доме сержанта взорвался.
— Вы хотите сказать, что она все-таки поменяла патроны и заложила мину в доме
сержанта?
— Именно. Ваша подруга…
— Какая же она мне подруга после подобного преступления?
— Не верю! — Алиса брезгливо отбросила листы от себя. — Сочинение рядового из
особого отдела. Практикуются юнцы, да? Или подобный пасквиль прерогатива
тренировочных занятий СВОН?
— Алисия, а какой мне смысл чернить твою подругу? — поддался к ней Гнездевский.
— Не знаю, — совершенно расстроилась она.
— Может, Маликова замешана в преступлении, а? — подозрительно прищурился
капитан.
Алиса сжала челюсти, опустила взгляд.
— Ясно-о-о, — протянул тот, — женская солидарность. Хор-рошая вещь. Одна
топит, другая в ответ и `мяу' не скажет. Ну, дело твое.
Игнат нажал кнопку, вызывая караульных:
— Двигай в камеру думу думать. Ежели раньше в ум войдешь, позовешь. Я не гордый
— приду, — широко улыбнулся ей в лицо и, придвинувшись, положил ладонь на
колено девушки.
— За что ж такая честь-то, а? — в упор посмотрела на него Сталеску.
— О-о! Ну и взгляд — валькирия! Не пугай ты меня, а то ведь энурез заработаю,
спишут, — замахал тот ладонью, улыбаясь во всю зубную наличность.
— Что ж ты такой веселый? И заботливый. Что хочешь? — качнулась к нему Алиса.
— А сама не понимаешь? — качнулся к ней и Игнат: во взгляде больше не было
смеха. Он стал острым, пристальным.
— Тела? — выдохнула ему в лицо Сталеску.
— Зачем мне твое тело? У меня этих тел — три взвода. Живу, как падишах.
— Тогда что? Только не говори мне, что у тебя врожденная доброта и альтруизм в
генах из поколения в поколение передаются и вообще ты святой бессеребренник.
— Почти в цель. Да, и что с тебя возьмешь, кроме того самого тела, что мне без
надобности? Нет, фигурка, конечно, у тебя… — Игнат задумчиво погладил колено
девушки, — симпатиш-шная. Но я лучше видал и имал, — вскинул взгляд, в котором
непонятная тоска смешалась с почти осязаемой нежностью. — Нравишься ты мне,
Лиса, есть в тебе то, что не в каждом и при тщательной проверке найдешь —
стержень. С виду юная чаровница, барышня — гимназистка, а на деле зубы сломаешь.
— Вот и побереги премоляры.
Игнат хмыкнул:
— Давай дружить, а, Алиса? Я тебе в такую сказку устрою, что все маликовы и
