Алиса вздохнула, проводив ее виноватым взглядом: три недели уже прошло, а Люция
все в себя прийти не может — злится, бурчит всем недовольная, и смотрит, словно
Сталеску специально в тот тоннель ее затащила, физиономией в маховик сунула.
— Люсь, я тебе яблок принесла…
— Нужны мне твои яблоки, — фыркнула та, сев на постель к подруге спиной. —
Шла бы ты, откуда пришла.
— Слушай, Маликова, перестань дуться. Я-то тебе что сделала? В чем виновата? —
села Алиса рядом.
— Ни в чем. Так, до кучи.
— Не надо меня в чужую кучу, я в твоей обособленно. Ты вот дуешься на меня, а я,
может, последний раз к тебе пришла. Завтра увольнительная, а послезавтра…
тоннель.
— Опять? И пойдешь?
— А есть выбор?
— Выбор всегда есть, как и выход.
— Угу, — Алиса облизнула губы, искоса поглядывая на подругу. — Люсь, я…
посоветоваться хочу. Как раз насчет выбора. Есть три варианта: губа за отказ
выполнять приказ, потом трибунал и еще два года в полном дерьме со всеми
вытекающими… Второй — рапорт о переводе в СВОН. Тоже не климат для меня.
Передышка, ужин перед казнью. Ну, а третий… Вывести Стокмана из строя на пару
недель, а там еще что-нибудь придумается.
— Последнее в подробностях, пожалуйста, — воззрилась на нее Люция.
— Ты сможешь завтра в шесть утра на стреме постоять?
— Зачем и где? — все интересней и интересней — насторожилась Маликова.
Алиса вытащила из кармана две гильзы и патрон с красной полосой.
— Пугач, — скривилась презрительно Люция.
— Почти. Увечий, конечно, не будет, обожжет немного да форму испортит. Но смеха
будет на весь дивизион. Начнет сержантик оружие чистить, а гильза и выстрелит, и
дом его превратиться в арену для шоу. Заряд на полчаса фейерверка. А в гильзах
краска. Боек нажмет и весь квадрат лица, одежда и окружающие предметы будут в
фосфорной синьке. Недели две не смоет — проверено.
— Детство, — прошипела Маликова.
— Может быть. Но две недели мы выигрываем…
— Ты, — отрезала Люция.
— Хорошо — я, — вздохнула Алиса. — Две недели покоя — рай.
— Да даст он тебе после этого покоя, как же!
— Не будет же он с синей физиономией по дивизиону бегать? Возьмет отпуск,
отгулы, больничный, в конце концов.
— Ага, а потом за прежнее с новыми силами.
— Ну, не убивать же его? — загрустила Сталеску — данный вариант был бы
оптимальным, но категорически не подходил из морально-этических соображений.
Хотя… очень, очень хотелось Алисе плюнуть и на этику, и на мораль, особенно,
когда на лицо и спеленатую руку подруги смотрела.
Та о чем-то задумалась, с угрюмым выражением исподлобья глядя перед собой. План
Сталеску ей нравился в другом варианте, криминальном. И сердце радовалось от тех
кровавых картинок, что рисовало воображение: разбросанные останки Стокмана по
всему периметру холостяцкого жилья, или сам жив, но изувечен так, что и пластика
не поможет — рука в мойке, нога на люстре…
— Давай наоборот, — предложила очнувшись.
— Что наоборот? — не поняла Сталеску.
— Я подменю заряды. Мне до его домика сто метров. Никто не заметит, на меня не
подумает. А тебя в первую очередь потянуть могут. Составь алиби, с девчонками в
клозете покури, светись везде и весь день, чтоб на каждую минуту был свидетель.
Короче, давай свои патроны, — протянула здоровую руку.
— Люция, не надо тебе в это лезть. Одно дело покараулить, другое в дом офицера
вломиться.
— В том-то и дело, что мне уже хуже не будет, спишут, даже если возьмут. Но не
возьмут, у меня больше возможностей, чем у тебя. Время опять же не меряно. В
любую секунду к нему забегу, а потом на процедуры, и докажи, что я из лазарета
выходила.
— Принято… Примерно без двадцати шесть он выходит, чтоб размяться на плацу,
потом идет домой, приводит себя в порядок и на подъем в казарму, — сообщила
Алиса, вручая подруге гильзы и патрон. — Будь у его дома полшестого. Я подойду,
покараулю. Как будет возвращаться, свистну. Меняй заряды во всех пистолетах,
автоматах, что найдешь. Он аккуратист, оружие исправно чистит, авось до тоннеля
успеет повеселиться. Вставит после чистки обойму и… с Новым годом. Печалью
меньше.
— Угу, — кивнула Маликова, с отрешенным видом зажимая гильзы. — Завтра…
Она вышла на улицу и села на лавку. Настроение было отвратительным: Люция
вызывала острое чувство жалости, а ее угрюмость навевала мысль об окончании поры
дружбы и финише доверительных отношений. Думать об этом не хотелось, но думалось.
— Привет, — качнул ладонью Игнат, подходя к Алисе, и опустился рядом на
скамейку, — Скучаешь.
— Наслаждаюсь передышкой.
— Насчет рапорта не надумала?
— Нет, я уж как-нибудь по-пластунски до финишного окончания срочной. На
сверхсрочную дыхалки не хватит, и так нервы уже не к черту.
— А я слышал другое. Нервы-то у подружки твоей сдали. Как мордочку подправили,
так и….
— Тебя бы туда! — сверкнула глазами Сталеску.
— Ладно, ладно, не шипи, я ж не со злом.
— Тогда не лезь в душу и Люську не трогай…
— А то и мне фейс подправишь, да? — улыбнулся парень примирительно. Взгляд
кристально честный, чистый и доверчивый. Ангел в ботах!
Алиса фыркнула успокаиваясь.
— Гильзы-то пригодились?
— Ага, уже запаковала, отправлю домой с оказией, на память о светлых днях.
— Ну, и хорошо… Ладно, потопал я за фельдшером. Начсвязи что-то приболел.
Бывай.
— Ага, ага, попутного ветра вам в солдатские шаровары.
— Ох, и язва ты, — хохотнул парень, вставая.
Несмотря ни на что, Маликова не подвела. Сталеску лишь подивилась ее ловкости и
профессионализму по вскрытию дверных замков. Хотя после года практики по
вскрытию энергоблоков и банковский сейф ерундой покажется.
Девушка замерла на углу, чутко прислушиваясь к звукам, оглядывая местность.
Минуты текли на удивление быстро, прошло три, четыре, пять. На шестой Люция
выплыла из дома сержанта и, не взглянув на притаившуюся за углом подругу,
направилась в лазарет партизанскими тропами.
