Словом, зверюша стояла, боясь вздохнуть, и изо всех сил соблюдала технику безопасности. Техника безопасности зверюши по отношению к зверьку заключается в том, чтобы вовремя промолчать.

Антошка, наконец, справился с клапаном и шариком, а зверюше велел стоять и завязывать шарики. Они надули уже три, и тут вернулись веселые зверьки с целым ворохом цветных шариков. Зверек стал надувать, зверюша — завязывать, а завязанные шарики они отдавали самому маленькому зверьку…

— Ой, — сказал вдруг самый маленький и ужасно вытаращил глаза, — меня уносит…

И углы его рта поехали вниз, а сам рот стал ужасно открываться, а сам зверек поехал вверх, но Антошка поймал его за штаны, отобрал всю связку и проворчал писклявым от гелия голосом:

— Ну ничего никому доверить нельзя!

Зверюша залилась хохотом. Голос у нее тоже сел, и таким смехом могли бы смеяться комары, если бы у них было чувство юмора.

— Становись сама надувай. А ты, — Антошка кивнул на старшего из шестерых, — завязывай. И мне будешь отдавать. Потом поделим.

Они надули еще два десятка шариков. Антошка с ужасом чувствовал, что его приподнимает, но цеплялся лапой за землю, очень хорошо помня свою реплику насчет «никому ничего доверить нельзя». Он решил делать все сам до последнего, по-мужчински нахмурил брови и смешным голосом сказал:

— Ну что рты-то поразевали?

Шестеро маленьких зверьков и одна зверюша устроили целый насекомый взрыв хохота.

Пока они смеялись, шарики качнулись от налетевшего ветерка и медленно пошли вверх. Антошка молчал, потому что звать на помощь ему было стыдно.

— Улетает, — хихикнула зверюша, которая еще не могла успокоиться, но сразу посерьезнела и всплеснула лапками. — Ахти!

Шестеро зверьков провожали улетающего Антошку завороженными и голодными глазами, в которых, однако, поблескивали слезы обиды, поскольку они уже успели понадеяться на шарики. Впрочем, зрелище улетающего зверька было так захватывающе, что они быстро перестали обижаться и заверещали от восторга. Зверюша тем временем, бросив свою корзинку, прыгала и пыталась поймать зверька за ноги. Но шариков было слишком много, а весил Антошка сравнительно мало, так что он очень быстро набрал высоту и скрылся за соседней крышей.

Зверюша побежала было туда, потом обратно, но совсем потеряла его из виду. Поэтому она остановилась, закрыла глаза и очень убедительно сказала про себя: «Прости меня, Господи, что я не смогла его удержать, и спаси его, пожалуйста, и пошли ему навстречу зверька или зверюшу, чтобы они помогли ему, и чтобы никто не оставил его в беде, и еще ему мягкой посадки. И пусть у него все будет хорошо». В полном убеждении что теперь-то зверек будет в безопасности, зверюша быстро надула маленьким зверькам оставшиеся шарики и отправилась к больному приятелю, не забывая поглядывать на небо.

По дороге ей встретилось несколько больших зверьков.

— Дяденьки зверьки, — робко сказала зверюша. — Мы там нашли баллон с гелием, надули шарики, и один зверек на шариках улетел…

— Совсем-совсем? — спросил один дядя-зверек.

Зверюша закивала в ответ.

— Так прям и улетел? — изумился второй.

— На шариках? — поддержал третий.

— Ай да зверюша! — грохнули все разом. — Ну и врать горазда!

— Правда, правда, — подтвердил пробегавший мимо самый маленький зверек с большим синим шаром. — Дядя Федя, дядя Семен, это Антошка улетел! Стоял-стоял, и вдруг… фьюить!

— Ну вот, — сказал усатый толстый зверек в тренировочных штанах, тот, которого называли дядей Семеном. — А ты говоришь (хотя именно это зверюша и говорила). У нас это очень даже запросто. Мы вообще тово… постоянно летаем. Мы ежели захотим, то и без шариков полетим, свободная вещь. Силой одного воображения. Зато зверюша никогда не полетит, потому что рожденный прыгать летать не может.

— И вообще все девчонки дуры, — поддержал дядю Семена дядя Федя.

— Она не дура, она мне вот дала, — запищал самый маленький зверек.

— А ты и рад, — сурово сказал дядя Семен. — Берешь у кого ни попадя что ни попадя. У тебя что, своих нет? Да у тебя дома небось тыща таких шариков…

— Ни одного нету, — пискнул маленький зверек, который вообще всю жизнь играл исключительно с щепками и стружками, а большую надувную вещь получил впервые.

— Приходят всякие с ушами и дают чего самим негоже, а потом лучшие из нас вот так и улетают, — с пьяной слезой в голосе сказал дядя Федя.

— В общем, это я все к тому, — сказала зверюша, твердо решившая не обижаться на глупых зверьков, — что если вы потеряете вашего Антошку, так вы его не ищите. То есть, конечно, ищите, но не тут. Я думаю, с ним все благополучно, вот увидите. Господь его хранит.

И, не слушая гогота, доносившегося ей вслед, важно пошла дальше, гордо подняв хвост.

— Однако, — почесал в затылке дядя Федя. — Если малец не врет, так это что же получается? Приходят эти, а потом лучшие люди пропадают!

Эта проблема, честно говоря, была для зверьков довольно болезненной, поскольку многие из них действительно тайно перебирались к зверюшам, где создавали здоровые семьи и даже иногда, страшно сказать, копались в огороде. Обратная ситуация случалась куда реже: зверюши иногда переселялись к зверькам, но начинали наводить порядок сначала в доме, потом на улице, потом принимались разбивать на главной площади клумбу, потом устраивали детский сад… короче, молодой семье чаще всего приходилось подобру-поздорову убираться в зверюшливый городок.

— Действительно, — поддержал дядя Семен. — Написано же на входе: зверюша не пройдет! Нет, они шастают и шастают. И после этого, изволите видеть, уже имеют место факты летания. Ведь унесет черт-те куда, и поминай как звали…

Надо заметить, что в этот момент дядя Семен был недалек от истины. Антошку как раз проносило над речкой, разделяющей два города, и он с некоторым ужасом, закрыв один глаз, другим смотрел на проносящиеся внизу маленькие лодки и два песчаных пляжа, расположенные друг напротив друга. На зверюшливом пляже стояли аккуратные грибки и тенты, вдоль берега серой полоской тянулся ряд крохотных лежачков, казавшихся с высоты не более спичечной коробки каждый, и виднелись пестрые пятна ковриков и пледов, на которых зверюши чинно загорали, разложив всякую снедь и поставив охлаждаться бутылочки с газировкой. На зверьковом берегу не было ни тентов, ни лежачков. В песке барахтались грязные и визгливые маленькие зверьки и зверки, а их отцы в семейных сатиновых трусах стояли у самой воды, вооружившись биноклями и подзорными трубами. Они рассматривали зверюш. Антошка не видел со своей высоты ни биноклей, ни труб, но об этом воскресном развлечении сограждан знал очень хорошо, потому что сам не раз проводил выходные именно таким образом, высматривая на том берегу зверюшу посимпатичнее. Зверюши тоже знали об этих развлечениях и украдкой показывали зверькам кукиши или длинные розовые языки.

За речкой виднелся Паленый холм. Невзирая на всю зыбкость и шаткость своего положения, Антошка успел сообразить, что, если его затекшие лапы разожмутся, у холма запросто может появиться еще одно название — например, Пробитый. Он ясно вообразил себе, какую грандиозную выбоину оставит на склоне, и изо всех сил вцепился в веревочки, твердо решив не доставлять девчонкам этого удовольствия.

— Глумиться будут, — обиженно сопел он. — Придут пальцем показывать. Мол, летать и то не могут. Нет, мы можем! мы все можем! — и даже несколько раздулся от собственного достоинства, так что его подняло чуть повыше и понесло еще быстрее.

Вот мелькнули в последний раз ржавые крыши родного городка, блеснула река, потянулись ровные черепичные крыши и газоны зверюш, рядом с их уютными домиками сохло белье, а крошечные пушистые шары катались вокруг шаров побольше — это зверюшата помогали матерям копаться в огороде. Несколько шаров имело серо-бурый оттенок, и зверек с завистью узнал в них недавних перебежчиков.

— Ну ничего, — сказал он себе гордо, хотя и не так бодро, как раньше. — Подумаешь, огородики… садики… Физический труд унизителен. Зато мы летаем. Будем как птицы, и войдем… то есть я хотел сказать, влетим… (по контексту следовало добавить что-то про царствие небесное, но в положении зверька думать о таких вещах не хотелось). В историю влетим! В светлое будущее!