Нет в Пределе Северном большей чести, чем стать одним из избранных, потому – трудно ее заслужить. Если хочешь ты попасть в их число, мало тебе быть сильным, ловким и отважным. Никогда не станет избранным сын бога и знатных родителей, ибо не дают богатство и знатность истинной силы, но напротив – отнимают силу ту и заставляют служить себе даже самых достойных. Знай также, что если тверд ты в желании своем, то должен отец твой найти не иного сына, ибо не будет для тебя иного отца, кроме одного меж Четырех. Должна жена твоя найти себе иного мужа, ибо не будет иной жены для тебя, кроме битвы. Должны дети твои найти себе иного отца, ибо не будет для тебя иных детей, кроме послушников Братства. И как только войдешь ты в Цитадель, перестанет слово твое быть твоим, ибо не будет для тебя отныне иного слова, кроме слова всех избранных. Не будешь ты владеть ничем, кроме данного тебе избранными, и ничьих приказов не услышишь, кроме приказа избранных, его же да исполнишь всегда живым или мертвым. Ждут тебя великие испытания, долог будет срок послушания и многие тяготы должен ты будешь перенести, но труднее всего – последнее. Высоко в горах, в руинах заброшенного Города Без Имени, над которым всегда висит непроницаемый туман, произойдет оно, и не будет тебе иной помощи, кроме желания выжить и всего того, чему научили тебя в Цитадели. Безоружным придешь ты в Город Без Имени, и безоружным встретишься в бою с четырьмя принятыми, вооруженными мечами. Если потерпишь ты поражение, если не добудешь себе оружие, если лишишь жизни или покалечишь своих противников – не быть тебе избранным. Но и это еще не всё. Если сумеешь ты победить четырех принятых и с мечом придешь на главную площадь города, будет тебя ждать там воин Братства в полном орденском облачении, и придет срок для последнего испытания. Разговором Стали зовется оно, и нет в Пределах, созданных Четырьмя, более высокой степени владения оружием. Лишь тот, кто достиг вершин мастерства, тот, для кого меч – лишь продолжение руки, а рука – лишь завершение меча, кто живет боем и для боя, сумеет поведать противнику голосом холодного металла историю своего рода и всей предыдущей жизни своей. Знай, что изо всех сил будет стараться испытующий тебя брат достать тебя клинком, ты же бойся осквернить свой его кровью, ибо если случится так – не быть тебе избранным. Но если сможешь ты устоять до тех пор, пока не явится за тобой посланник Цитадели, то перестанешь быть послушником. Отныне имя тебе будет – принятый, и произнесешь ты слова клятвы, и лягут священные знаки меча на щеки твои. Десять дней проведешь ты в строгом посте и молитвах, а свитки с мудростью величайших воинов иных эпох и законами, установленными Четырьмя, станут тебе опорой и утешением. Лишь на утро одиннадцатого дня, если на то будет воля Четырех и не откажешься ты от принимаемого на свои плечи бремени, подтвердишь ты клятву свою перед Советом Цитадели и получишь право носить алые одежды, ибо только с того мига и до часа смерти твоей имя твое станет – избранный.

Такова история возникновения Ордена нашего, имя которому – Алое Братство, ибо воистину братья друг другу сыновья его, и нет для них иного родства».

Зашипев, гаснет фитилек в лужице расплавленного воска. Край неба, видимого в узкое, забранное узорчатой решеткой окошко, розовеет. Свежий утренний ветер влетает в келью и поцелуем касается щек, навеки отмеченных священными алыми мечами.

Доброго дня тебе, принятый! Ты должен дойти до конца.

Каким бы он ни был.

Про подобного человека принято говорить: бесцветный. Встретишь такого на улице, даже столкнешься с ним, так, чтобы один из вас упал навзничь – уже через несколько мгновений не вспомнишь, как ни старайся, его облик. Добротная одежда – ее не назовешь ни новой, ни поношенной, ни грязной, ни чистой – самых будничных оттенков, ни узка, ни широка. Нет ни оружия, ни украшений – ничего, за что бы мог уцепиться взгляд. Гладко выбритое лицо, каких сотни, средней длины волосы цвета прелой соломы, глаза какие-то тусклые, сразу и не понять, какого цвета: серые, светлого? Они смотрят спокойно и даже чуть отстраненно, словно сквозь меня, словно изучают за моей спиной что-то, видимое только ими. Нет в этих глазах никакого чувства, да и было ли когда? Представить себе, что в этих глазах горит ярость или страсть, представить себе их смеющимися или наполненными грустью… Нет, не получается. Не получается даже надолго сосредоточиться на них, будто смотрю в не очень чистое, мутноватое стекло.

– Так ты хотел меня видеть? Вот уже три дня ты настойчиво просишь у меня аудиенции, но я до сих пор даже не знаю твоего имени. Во имя Четырех, я до сих пор даже не знаю, почему выполнил твою просьбу.

– Да, я давно хотел увидеть тебя, Серебряная Маска, Мудрый Северного Предела, Уста Четырех. Я не называю себя, потому что истинное мое имя забыто, то же, под которым я прибыл в Львиный город, ничего не скажет никому во всех пяти Пределах. А почему ты принял меня, сказать нетрудно. У тебя не было иного выхода. Скорее солнце бы не взошло утром, чем не состоялась бы наша встреча.

Голос тоже под стать облику. Никакой. Не тихий, не громкий, абсолютно ничего не выражающий. Констатирующий. Я чувствую: этот человек не лжет, не подбирает слова, не обдумывает, словно читает по памяти заученный текст. Но не это странно.

– Ты сказал «пяти»?

Неужели? Да нет, показалось. На этих губах невозможно представить даже эту слабую тень улыбки. Она смотрелась бы уместнее даже на губах алебастровой статуи.

– Конечно, я оговорился. Четырех Пределах.

– И всё же я хотел бы знать твое имя. Должен же я как-то к тебе обращаться.

– Сервус.

– Слуга? Интересно. Кому же ты служишь?

– У меня пятеро господ: Четыре и один.

– Насчет Четырех всё понятно, все мы с равным успехом можем именовать себя их слугами. А кто этот один? Он правитель какого-то государства?

– Да и нет.

– Воин?

– Да и нет.

– Мудрец?

– Да и нет.

– Его дом в Северном Пределе?

– Да и нет.

О, Благие, хоть какой-нибудь знак! Хоть намек на то, что надо мной издеваются. Или на то, что этот Слуга – безумен. Но нет. Он совершенно серьезен, как и в самом начале беседы, он по-прежнему говорит лишь чистую правду. Да и потом, мне ли не знать, как выглядят и ведут себя безумцы, мне ли не помнить этот чуть сладковатый запах гельт, столько раз превращавший меня в гончего пса Четырех?

– Ты всегда говоришь загадками, Сервус?

– Загадка ли для знавшего забытое?

– Хорошо, оставим это. У твоего таинственного господина есть имя?

– Есть. С рождения нарекли его Трейноксис, но ныне имя это – под запретом.

Никогда не слышал этого имени. Впрочем, тысячи имен в одном лишь Северном Пределе, а ведь есть еще Восточный, Южный и Западный… Стоп!

– Твой господин – Мудрый?

– Воистину, величайший из всех, и нет во всех Пределах никого, кто сравнился бы с ним.

Так вот в чем дело! Он пришел из другого Предела по повелению кого-то из моих братьев. Но кого? И почему я не почувствовал волны при переходе?

– Твой господин – Оллар?

– Нет.

Хм, можно было и не спрашивать. Оллар, Мудрый Южного Предела, пока еще двенадцатилетний ребенок. Конечно, велики и всемогущи Четыре, нет для них ничего невозможного, но вряд ли у Оллара пока достанет сил без величайшей на то надобности провести человека сквозь Границы, сохранив ему жизнь и разум. Скорее он бы послал мне Зов, и я сам пришел бы к нему.

– Лаурик?

– Нет.

Интересно. Именно с Мудрым Западного Предела я встречался чаще всего. Нас связывает многолетняя дружба и несколько совместных трудов. Не далее, чем год назад я гостил у него.

– Так чего хочет от меня Керволд Восточный?

– Если и хочет он что-то, то мне это неизвестно.

Во имя Четырех! Он всё же издевается! Не будь я Серебряной Маской, верным служителем Всеблагих, призвание и цель которого – служить, защищать и оберегать…