Лаурик вскакивает с плиты, и я вижу на том месте, где он сидел, будто зеркало, намертво вплавленное в темный гранит.

Зеркало подергивается дымкой, чтобы тут же проясниться. Я вижу спальню, погруженную в полумрак. Где-то горит лучина, выхватывая из темноты ложе, на котором сплелись два нагих тела. Лица женщины не видно, лишь длинные, густые волосы, откинутые на бок. Волосы, которые – я знаю это! – пахнут солнцем и полевыми цветами. На полу возле ложа – плащ. Изумрудно-зеленый плащ, богато расшитый золотыми узорами. Такой знакомый… Тела разъединяются, и мужчина протягивает руку к столу, чтобы взять чашу с медом. Запрокинув голову, жадно пьет большими глотками, и в этот момент лучина освещает его лицо. Всего лишь на мгновение, но этого достаточно…

– Нет!

– Да, Сильвест. Ты узнал его? Узнал плащ, подаренный тобой незадолго до свадьбы? Но и это еще не всё. То, что ты видел, было в ночь перед поединком на Маг Окайн. А теперь я покажу тебе то, что происходит сейчас в твоих владениях. Смотри!

В зеркале – ночной лес. Ярко блестит меж деревьев костер. Невдалеке темнеют борта колесниц, переступают с ноги на ногу кони. У костра – трое. Совсем недавно я видел всех троих в Ардкерре. Один что-то говорит, чертя на земле острием кинжала, остальные смотрят. Картинка приближается, и я смутно различаю план местности, в центре которого так же схематично изображена группа строений. А чуть поодаль, уже совсем неразличимое, нацарапано огамическим письмом одно-единственное слово. Из пяти букв.

– Что это?

– Неужели не узнаешь? Это – план твоего дома, Сильвест. Это – Ардкерр.

– А это слово… я плохо вижу…

– Не слово. Имя. Имя из пяти букв, понимаешь?

– Из пяти… Этайн?

– Ты сам сказал. Илбрек повел всех остальных на север, чтобы собирать войска. Войска против тебя. А этих троих оставил на самой границе твоих владений. Догадываешься, зачем?

– Где? – хрипишь ты. – Где они?

– У Кнок Руад. Ты знаешь это место. Помнишь, две зимы назад вы с Меновигом останавливались там, в доме отшельника, когда охотились?

– Помню…

– Теперь ты веришь моим словам? Если нет, то утром, когда проснешься, пошли людей к Кнок Руад.

– Я… пошлю людей…

– Хорошо. Слушай дальше. Как и твое, тело мое сейчас спит далеко отсюда. Я прибуду в Ардкерр лишь через несколько дней. До этого времени, если хочешь, чтобы твои враги заплатили за всё сполна, ты должен схватить свою неверную жену и крепко стеречь ее. Собери народ, собери всех подвластных тебе правителей. Я, Лаурик Искусный, Уста Четырех, сам объявлю о преступлении твоей жены и приведу любые доказательства, какие потребуются. Ты слышишь меня, Ард-Ри?

– Я… слышу тебя…

– Хорошо. А теперь тебе пора. И помни – у Кнок Руад!

Лаурик заворачивается в свой длинный плащ, взмахиваем руками. Миг – и на месте Мудрого сидит большой черный ворон. Вприпрыжку делает несколько шагов по базальтовой плите, насмешливо смотрит на меня блестящей бусинкой глаза склонив голову. И неожиданно:

– Дур-рак! Пр-рощай, дур-рак!

Вновь поднимается ветер и, как сухой лист, отрывает меня от земли. Крутит в упругих струях, швыряет из стороны в сторону. Уносит всё дальше и дальше от поляны, плиты и ворона. Всё дальше и дальше…

Я рано встал с утра. Я был угрюм и молчалив, и служанки отводили взоры, боясь встретиться с мной глазами. Впервые не справившись о здоровье жены, я завтракал в одиночестве, никому не позволив себе прислуживать. За завтраком я почти не ел, но много пил, а потом заперся в своем тронном зале, поставив у дверей стражу, и призвал к себе Гуайре Менда. Никто во всём Пределе, кроме разве что Мудрого, не знал, о чем мы говорили. Лишь передавали из уст в уста, что, выйдя от меня, Заика был мрачнее тучи и еще более немногословен, чем всегда. И всё чаще – сперва шепотом, потом вполголоса и, наконец, громко – звучало под сводами Ардкерра страшное слово, которого многие ждали.

Война.

Отпустив Гуайре, я приказал Гайдиару-возничему запрячь Рыжего из Эората и Крыло Бури, проверить колесницу и упряжь. Потом призвал дважды по девять лучших бойцов из своей дружины и повелел им вооружиться для боя. А потом, так больше никому ничего не объяснив, я повел свой отряд на север. В сторону владений Илбрека Мак-Аррайда.

Я торопил Гайдиара, я сам правил колесницей, нещадно нахлестывая коней, не давая отдыха ни им, ни своим людям, ни себе. За неполный день бешеной скачки мы одолели двухдневный переход и остановились на ночлег невдалеке у Кнок Руад, в доме старого отшельника. Того уже не было в живых, но дом стоял на том же самом месте, на поляне, у Инбер Буйде. И в доме этом совсем недавно кто-то был. Не только следы от копыт и колес на земле говорили об этом. Еще не остыла окончательно зола в очаге, старые стены еще хранили запах дыма, а мыши ночью хрустели в углу позабытым кем-то сухарем.

Утром, едва зарозовел восток, я взял двух воинов и углубился с ними в лес. Далеко идти не пришлось. Очень скоро, словно ведомый кем-то невидимым, я вывел свой маленький отряд на небольшую поляну. Одного взгляда на недавнее костровище хватило, чтобы всё понять. Лишь несколько мгновений воины ждали меня, когда я, опустившись на одно колено, пытался рассмотреть что-то на расчищенной и утоптанной земле.

Что-то, похожее на стертый рисунок, сделанный острием кинжала.

И вновь была безумная скачка, и вновь неслись колесницы, но на этот раз не друг за другом, а растянувшись широким полукругом, охватывая равнину. На этот раз я позволил править Гайдиару, а сам стоял, вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в борт, всматриваясь вперед. Каждый удар сердца я ждал, что вот-вот они появятся. Молился в душе, чтобы это ожидание оказалось тщетным, несмотря на страх, железными обручами стискивающий сердце. Несмотря на предчувствие.

Я ждал не напрасно.

Они не ожидали нападения. Три колесницы. Шесть лошадей. Три человека.

Я уже открыл рот, чтобы приказать брать людей Мак-Аррайда живыми, но на мгновение взгляд мой заполнил утоптанный клочок земли с вырезанными на нем огамическими буквами. Пятью буквами, которые мне так и не удалось прочитать. А потом их сменило опаляющее пламя, почему-то пахнущее солнцем и полевыми цветами…

Поздно вечером следующего дня мы вернулись в Ардкерр. Все без единой царапины. На усталых конях, с окровавленным оружием. Я мчался впереди, и о борт моей колесницы бились три головы мужей с открытыми в немом крике ртами.

Утром я вновь заперся в зале с Гуайре, и на этот раз разговор был куда более долгим. И когда вышел Менд, губы его дрожали, а в глазах стоял ужас. Он позвал троих испытанных воинов и в их сопровождении пошел в Грианнан. И никто не знал, что в ушах моего побратима в тот миг продолжал звучать отчаянный крик Коранна Мак-Сильвеста, Ард-Ри Предела Мудрости: «Сделай это! Сделай это ты, Гуайре, во имя нашей дружбы! Я – не смогу! Едва увидев ее, я или прощу, или убью. А мне нельзя, нельзя так поступать!…»

И он – старый, испытанный друг, побратим, столько раз деливший со мной и горе, и радость, по одному моему слову отрекшийся от любимого сына, не смог отказать мне. Он пошел к Этайн и в скором времени вышел вместе с ней. И говорили потом свидетели: как бледная, безжизненная тень шла за ним моя жена, низко опустив голову. Шла по собственному дому, где родилась и выросла, окруженная воинами с обнаженными мечами в руках.

Ее заперли в подвале под холмом, и трое стражей неотлучно стояли у дверей. Четвертым был сам Гуайре Менд.

И наступила ночь. И зажглись над Пределом звезды. И взошла огромная кроваво-красная луна. Вряд ли нашлась бы в Ардкерре и дюжина человек, которые спали бы этой ночью спокойно, не мучимые кошмарами. А наутро, пока еще не взошло над землей солнце, всюду лежал густой туман, а трава была мокра от росы, я, пивший всю ночь в одиночестве крепкую брагу и забывшийся ненадолго лишь под утро, пришел к подвалу. Никто – даже я сам тогда – не знал, с какой целью. Я пришел и увидел.