Наоми замолчала, она смотрела куда-то вверх, на крыши домов, судорожно сглатывая и шмыгая носом.

— Я поняла, что люблю его… Осознать в один момент, что кого-то любишь… Это был самый прекрасный момент в моей жизни, если ты можешь понять… Я находилась в такой эйфории, что ничего не замечала вокруг. Я вошла внутрь, а минут через пять мне показалось, что Дизенгоф-центр покачнулся. Все как сумасшедшие побежали наружу, а я просто застыла на месте. Каким-то звериным чувством я поняла, что моего парня больше нет. Не знаю, как я добралась до дома в тот день… Меня преследует это уже четырнадцать лет… Это не заживает, время не может ничего стереть.

Наоми зажгла очередную сигарету и затрясла ледышками в пустом стакане. Она сумела урвать глоток талой воды с привкусом джина, с сожалением стукнула стаканом об стол и махнула официантке.

— Совпадение, ведь… — пробормотал я.

— Тебя били железным прутом по голове?! Ты падал наотмашь затылком об асфальт?! Ты врезался мордой в бетонную стену?! Вижу, что нет!!

— А надо?

— Один раз в жизни — надо! Тогда начнешь ценить эту самую жизнь.

— Но ведь можно и без битья головой о стенку?

— Можно, — горько усмехнулась Наоми, — только эффект не тот. Человек, подошедший к краю, навсегда останется на краю. Никуда он не денется, даже если вся жизнь пройдет. Можно дурачить себя и других, можно убедить всех, что все позади и забыто, но… нельзя вытрясти из тела вибрацию рушащегося здания, нельзя убрать из-под ложечки тошноту падающего самолета, веки не прикроют надвигающийся в лоб грузовик. И если с вечера не понял, что набормотал тебе милейший доктор, тщательно отводя глаза в сторону, то твой диагноз настигнет тебя ночью и останется с тобой до конца твоей жизни… даже если ты потом случайно выздоровеешь. Ты смотрел хоть раз в глаза пленному…

— Нет как-то…

— Я не спрашиваю — я знаю! Я весь день прорыдала у Шмулика на коленях, а он только гладил меня по голове. По закону я была его дочерью, но он никогда не пытался меня обмануть, я всегда знала, что он мне всего лишь дядя, а не отец. Он никогда не рассказывал про маму — только то, что она погибла при взрыве мины вместе с отцом, а в тот день он признался, что это не так: мама исчезла…

— Как это исчезла?

— Когда она узнала, что отец погиб, пытаясь уничтожить картины, она ушла, и ее больше никто не видел. — Наоми залпом осушила стакан апельсинового сока. — Не то что бы киббуцники ее сильно любили, поэтому толком и не искали, даже не обратились в полицию. Шмулик забрал меня из киббуца на следующий день. Потом он долго пытался разузнать что-нибудь о маме через Голландское посольство, но дело заглохло, — Наоми усмехнулась. — Он даже ездил в Голландию разыскивать маминых родственников.

— Нашел?

— Когда ты приехал в Израиль?

— В девяносто четвертом, в конце.

— То-есть уже после девятнадцатого октября?

— Да.

— Понимаешь, это не был первый теракт в то время, но в пятом автобусе погибло больше людей, чем за весь предыдущий год. Это и была та самая бетонная стенка. Для всех, но только не для тех, кто стоял у власти.

Наоми опять потянулась к сигаретам.

— И для меня тоже. Когда я сказала Шмулику, что собиралась переехать к своему другу, он переменился в лице. Он никогда об этом не распространялся, но он раскопал в Голландии какую-то древнюю легенду, что в моем роду все девочки рождаются ведьмами, и проявляется этот «талант» исключительно после того, как ведьма в кого-нибудь влюбляется. А если вдуматься, то это то, что случилось и с моей мамой. — Она глубоко вздохнула. — Все-таки зря ты смотрел на картины.

Знаете, что мне захотелось больше всего на свете? Не находиться на том самом месте, где я нахожусь. А именно: в городе Тель-Авиве на площади Дизенгоф, сидя за столиком в кафе напротив голландки Наоми. Причиной тому служило одно довольно элементарное соображение — я ни на секунду не усомнился, что поведанная Наоми история является совершенной правдой. Постепенно до меня дошел настойчивый смысл ее просьбы не задавать никаких вопросов.

— Наоми…

— Помолчи, — перебила она меня в очередной раз, — я больше никогда не пыталась еще раз проверить эту легенду. А знаешь, что служит самой сильной охраной от ведьмина сглаза?

— Нет, конечно.

— Послать подальше, совсем в другую сторону, искренне, от всего сердца. Теперь ты понял? — Наоми встала. — Забудь меня. Я должна была тебя предупредить, потому что наша третья встреча может добром и не кончиться.

Наоми подхватила свою курточку и ушла. Я смотрел вслед стройной высокой женщине с пепельными волосами, пока она не смешалась с прохожими. Ее черная косынка так и осталась лежать на стуле. Я расплатился и отправился в обратный путь к стоянке, где находилась моя машина, к багетной мастерской «Веселые картинки». Косынку я траурным бантом привязал к дверной ручке — мне не хотелось еще раз заходить внутрь.

К моей большой радости проект вскорости закрыли, и мне уже не надо было таскаться в Тель-Авив по воскресеньям.