Похожее изменение произошло со звуками: теперь они были гораздо осмысленней, и их количество удвоилось — можно выделить скрип ветки под ветром в ста метрах от поляны, потом стрекотание сверчка совсем в другой стороне и следить за колебаниями этих звуков одновременно, без всякого раздвоения.

Главная метаморфоза, которую отметил Саша, касалась самоосознания. На человеческом языке это очень трудно выразить, и Саша стал лаять, визжать и скулить про себя, так же, как раньше думал словами. Изменение в самоосознании касалось смысла жизни. Люди, отметил Саша, способны об этом только говорить, а вот ощутить смысл жизни так же, как ветер или холод, они не могут. А у Саши такая возможность появилась, и смысл жизни чувствовался непрерывно и отчетливо как некоторое вечное свойство мира, наглухо скрытое от человека, и в этом было главное очарование нынешнего состояния Саши. Как только он понял это, он понял и то, что вряд ли по сваей воле вернется в свое прошлое естество, — жизнь без этого чувства казалась длинным болезненным сном, неинтересным и мутным, какие снится при гриппе.

— Готовы? — пролаял из центра поляны бывший полковник. Саша понял.

— Да! Готовы! — отозвались десятки глоток.

— Сейчас… Пару минут, — прохрипел кто-то сзади. Саша попытался повернуть морду так, чтобы взглянуть назад, но это ему не удалось. Оказалось, что шея очень плохо гнется — надо поворачиваться всем телом, а это неудобно. Сбоку подошла Лена и ткнула холодным носом в Сашин бок. Очевидно, она догадалась о его неудобстве, потому что тихонько проскулила ему в ухо:

— Ты не вертись, а глаза скашивай. Гляди. Она показала. Саша попробовал, и действительно, поворачивать глаза очень удобно.

— Куда побежим? — озабоченно спросил он.

— В Коньково, — ответила Лена, — там пара коров осталась.

— А разве они не заперты?

— Нет, они сейчас в поле. Павел Сергеич устроил звонок из райкома — мол, научный эксперимент, влияние ночного выпаса на надои…

Павел Сергеич — бывший мужчина в черной куртке и с ленточкой на лбу, превратившейся в полоску темной шерсти, сидел рядом, слушал Лену и значительно кивал.

— Здорово, — прорычал Саша, — я их один съем, коров этих.

— Обожрешься, — улыбнулась Лена,

Саша скосил на нее глаза. Она вдруг показалась ему удивительно красивой — юная гладкая шерсть, нежный выгиб спины, стройные и сильные задние лапы и трогательно перекатывающиеся под шкурой лопатки. В ней одновременно чувствовались и сила, и какая-то открытость, если не беззащитность. Заметив его взгляд, Лена смутилась и отошла в сторону, прижимая хвост к земле. Саша тоже почувствовал смущение и притворился, будто выгрызает что-то из шерсти на лапе.

— Еще раз спрашиваю: все готовы? — накрыл поляну низкий лай вожака.

— Все! Все готовы! — ответил дружный вой.

— Тогда вперед.

Вожак протрусил к краю поляны, видно было, что он специально движется медленно и расхлябанно; так спринтер подходит к стартовым колодкам, чтобы подчеркнуть быстроту и собранность, которую он покажет после выстрела.

Вдруг вожак взвыл и прыгнул в темноту и сразу же, с лаем и визгом, за ним рванулись остальные. Прыгая в ночную тьму, утыканную острыми сучьями деревьев, Саша испытал то же самое, что бывает при прыжке в воду, когда неизвестна глубина: мгновенный страх разбить голову о дно. Но бег через ночной лес оказался совершенно безопасным. Саша ощущал все препятствия и без труда обходил их. Поняв, что ему ничего не грозит, он расслабился, после чего бежать стало легко и радостно.

Стая растянулась и образовала правильный ромб. По краям летели матерые, мощные волки, а в центре — волчицы и волчата. Волчата ухитрялись играть на бегу, ловить друг друга за хвосты и совершать невообразимые прыжки. Сашино место было в вершине ромба, сразу за вожаком — откуда-то он уже знал, что почетное место сегодня уступили новичку.

Вместе со всеми Саша проносился сквозь кусты, перепрыгивал канавы и расшибал лапами сухие ветки, оказывавшиеся на пути. Лес кончился, и открылось большое пустынное поле, перечеркнутое дорогой; стая помчалась по асфальту с левой стороны дороги, вытянувшись в серую ленту. Всюду не видимая человеческому глазу жизнь — вдоль дороги сновали полевые мыши, при появлении волков исчезавшие в своих норах, — можно было подумать, что Саша или кто-то другой из стаи станет утруждать себя из-за такой мелочи; свернулся колючим шаром еж на обочине и отлетел в поле, отброшенный легким ударом лапы, и еще реактивными истребителями промчались два зайца, оставляя после себя густой след запаха, по которому было ясно, что они насмерть напуганы, а один из них вдобавок глуп.

Саша заметил, что Лена бежит рядом с ним.

— Осторожно, — провыла она и показала носом вверх. Он поднял глаза: вверху, низко над дорогой, летело несколько сов — с той же скоростью, с какой волки мчались по асфальту. Совы угрожающе ухнули, и волки в ответ зарычали. Саша почувствовал странную связь между рассекающими воздух птицами и бегущей по дороге стаей. Несмотря на явную враждебность друг к другу, чем-то они были похожи.

— Кто это? — спросил он у Лены.

— Это из Министерства культуры. Знаешь, какие они крутые? Бежал бы ты один!..

Она что-то пробормотала и с ненавистью поглядела вверх. Совы стали отдаляться от дороги и подниматься ввысь. Они летели, не махая крыльями, а просто широко расставив их в воздухе. Сделав высоко в небе круг, они повернули в сторону.

— На птицефабрику полетели, — объяснила Лена, — кровушки хотят.

Саша увидел, что они подбегают к развилке, — впереди возникли деревянный столб у дороги и высокое дерево. Саша чувствовал свой собственный, еще человеческий след и даже какое-то эхо мыслей, приходивших ему в голову на дороге несколько часов назад, — это эхо оставалось в запахе.

Лена чуть отстала, и теперь рядом с Сашей бежал декан — он был худым рыжеватым волком с как бы опаленной мордой.

— Иван Андреевич! — провыл Саша.

Получилось вроде х-ррр-уууу-ввыыы… но декан узнал свое имя и дружелюбно повернул морду, насколько позволяла негнущаяся шея.

— А я у вас на факультете учусь, — сообщил Саша.

— То-то я гляжу, морда знакомая. Как сессию сдал? — отозвался декан.

— Нормально, — ответил Саша, — только по физике тройка. Оба они высоко подпрыгнули, перелетев длинную лужу, мягко приземлились и помчались дальше.

— Физику надо знать, — заметил декан. — Основа основ. Он издал серию похожих на хохот хриплых рыков и исчез

впереди, высоко, как флаг на корме, подняв хвост.

Мимо пронесся указатель с надписью «Колхоз «Мичуринский»,

и вот уже вспыхнули вдали редкие огни Конькова.

Коньково встретило волков-оборотней желтыми зашторенными окнами, тишиной, безлюдьем и автономностью каждого человеческого жилища.

Длинные серые тени пронеслись по главной улице и закрутились перед клубом, гася инерцию бега. Двое волков отделились от стаи и исчезли между домами, а остальные уселись кругом в центре площади. Саша тоже сел в круг и с неясным чувством поглядел на клуб, где совсем недавно собирался ночевать. «Вот ведь как бывает в жизни», — сказал у него в голове чей-то мудрый голос.

— Лен, а куда они… — повернулся он к Лене.

— Сейчас будут, — перебила она его, — помолчи. Луна ушла за длинное рваное облако, и площадь освещала только лампа под жестяным конусом, раскачивающаяся на ветру. Поглядев по сторонам, Саша нашел картину зловещей и прекрасной: стального цвета тела неподвижно сидели вокруг пустого, похожего на арену пространства; оседала поднятая их появлением пыль, а крашеные домики людей по краям площади, облепленные антеннами и курятниками, гаражи из ворованной жести и маленький Парфенон клуба с нелепой киноафишей казались даже не грубой декорацией, а пародией на декорацию. В тишине и неподвижности прошло несколько минут. Потом Саша увидел три волчьих силуэта. Двое волков знакомы — Павел Сергеич и милиционер, а третий, между ними — нет. Саша почувствовал его запах, полный затхлой самодовольности и одновременно испуга, и подумал: «Кто это?»