– «Шарада» – это где сюжет вертится вокруг марок?{55}

– Искусственная головоломка, да, но все триллеры без искусственности просто зачахли бы. То, что Хичкок сказал о Буэнас-Йербасе, напомнило мне замечание Джона Ф. Кеннеди о Нью-Йорке. Знаете? «Большинство городов – это существительные, но Нью-Йорк – это глагол». Интересно, а чем мог бы быть Буэнас-Йербас?

– Цепочкой прилагательных и союзов?

– А может, словом-паразитом?

– Меган, моя обожаемая племянница. – Руфус Сиксмит показывает Луизе фотографию покрытой бронзовым загаром молодой женщины и себя самого, выглядящего более крепким и здоровым. Снимок сделан возле залитого солнцем причала. Фотограф сказал что-то смешное как раз перед тем, как щелкнуть затвором. Их ноги свисают над форштевнем небольшой яхты под названием «Морская звезда». – Это моя старая посудина, реликт тех дней, когда я был подвижнее.

Луиза вежливо хмыкает, мол, он не так уж и стар.

– Нет, правда. Если бы я теперь вздумал отправиться в серьезное путешествие, мне пришлось бы нанять небольшую команду. Я все еще провожу на «Звезде» многие выходные, слоняюсь по причалу, немного думаю, немного работаю. Меган тоже любит море. Она прирожденный физик. Математическое мышление гораздо лучше, чем когда-либо было у меня, к огорчению ее матери. Мой брат женился на матери Меган отнюдь не из-за ее мозгов, как это ни прискорбно. Она ведется на фэн-шуй, или «И Цзин»{56}, или еще на какое-нибудь наимоднейшее мумбо-юмбо с гарантией мгновенного просветления. Но у Меган превосходный ум. Чтобы получить ученую степень, она провела год в моем старом кембриджском колледже. Женщина, в колледже Кая! А сейчас заканчивает радиоастрономическое исследование на этих огромных блюдцах, что установлены на Гавайях. Пока ее мать и отчим до хрустящей корочки поджариваются на пляже во имя Праздности, мы с Меган сидим в баре и бьемся над уравнениями.

– А свои дети у вас есть, Руфус?

– Я всю жизнь был женат на науке. – Сиксмит меняет тему. – Гипотетический вопрос, мисс Рей. Какую цену вы заплатили бы – как журналистка, я имею в виду, – чтобы защитить свой источник?

Луиза отвечает не задумываясь:

– Если бы я верила в правдивость его информации? Любую.

– Как, например, насчет тюрьмы за оскорбление суда?

– Если дойдет до этого, то я готова.

– А будете ли вы готовы… поставить под угрозу собственную безопасность?

– Ну… – На этот раз Луиза призадумывается. – Думаю… я была бы обязана.

– Обязана? Как так?

– Мой отец ради своей журналистской честности не боялся ни мин-ловушек, ни генеральского гнева. Было бы насмешкой над его жизнью, если бы его дочь пошла на попятную при малейшем запахе жареного.

«Скажи ей». Сиксмит открывает рот, чтобы рассказать ей обо всем – об отмывании денег в Приморской корпорации, о шантаже, о коррупции, – но лифт без всякого предупреждения дергается и, погромыхивая, возобновляет спуск. Пассажиры щурятся от вспыхнувшего света, и Сиксмит обнаруживает, что его решимость рушится. Стрелка описывает обратный круг вплоть до первого этажа.

Воздух в вестибюле кажется свежим, как горная вода.

– Я позвоню вам, мисс Рей, – говорит Сиксмит, когда Луиза протягивает ему его трость. – Скоро.

«Нарушу я это обещание или сдержу?»

– Знаете что? – говорит он. – У меня такое чувство, словно я знаком с вами не полтора часа, а долгие годы.

В глазах мальчика плоский мир предстает изогнутым, объемным. Хавьер Мозес листает альбом с марками под лампой с абажуром на гибком кронштейне. Вереница эскимосских лодок на марке, выпущенной в Аляске, новые гавайские хонки на специальном пятидесятицентовом выпуске, колесный пароход, взбивающий чернильные воды Конго. В замке поворачивается ключ, и в дверь устало входит Луиза Рей, сбрасывая в кухоньке туфли. Обнаруживая у себя мальчика, она раздражается.

– Хавьер!

– О, приветик!

– Нечего тут разбрасываться «о, приветиками». Ты ведь обещал больше никогда не прыгать по балконам! Что, если кто-то сообщит копам о взломщике? Что, если ты поскользнешься и упадешь?

– Тогда просто дай мне ключ.

Луиза стискивает руки, словно душит невидимую шею.

– Я не могу оставаться спокойной, зная, что одиннадцатилетний мальчишка будет врываться ко мне в квартиру всякий раз, когда… – «твоей мамы всю ночь нет дома» Луиза озвучила иначе, – по ТВ не показывают ничего интересного.

– Тогда почему ты не закрываешь окно в ванную?

– Потому что если ты перепрыгиваешь через эту щель, то хуже только одно: перепрыгнешь – и не сможешь забраться внутрь.

– В январе мне будет двенадцать.

– Никакого ключа.

– Друзья дают друг другу ключи.

– Только не тогда, когда одному из них двадцать шесть, а другой все еще в пятом классе.

– Ну а почему ты вернулась так поздно? Встретила кого-нибудь интересного?

Луиза вспыхивает.

– Застряла в лифте – электричества не было. И вообще, мистер, это не твое дело. – Она включает верхний свет и видит на лице у Хавьера ярко-красную полосу. – Что за… что случилось?

Мальчик вскидывает взгляд на стену, затем возвращается к маркам.

– Это Человек-волк?

Хавьер мотает головой, складывает вдвое тонкую бумажную полоску и облизывает ее с обеих сторон.

– Вернулся этот парень, Кларк. Мама всю неделю работает в отеле в ночную, вот он ее и ждет. Он расспрашивал меня о Человеке-волке, и я сказал, что это не его дело. – Хавьер прижимает бумажную петельку к марке. – Да и не болит совсем. Я уже помазал чем надо.

Рука Луизы уже лежит на телефоне.

– Только не звони маме! Она прибежит домой, будет большая драка, а из отеля ее уволят, как в прошлый раз. И как в позапрошлый.

Луиза задумывается, кладет трубку на место и направляется к двери.

– Не ходи туда! У него крыша течет! Он разозлится и все у нас поразбивает, а потом нас или выселят, или чего-нибудь еще! Пожалуйста!

Луиза отворачивается и глубоко вздыхает.

– Какао будешь?

– Да, пожалуйста.

Мальчик настроен не заплакать, но от этого усилия у него сводит челюсти{57}. Он трет глаза.

– Луиза?

– Да, Хави, поспишь сегодня у меня на диване, все в порядке.

Кабинет Дома Грелша – этюд на тему упорядоченного хаоса. Вид на ту сторону Третьей авеню представляет собой вереницу кабинетов, очень похожих на его собственный. С металлической рамы в углу свисает боксерская груша с мордой Невероятного Халка. Главный редактор журнала «Подзорная труба» объявляет утреннюю планерку открытой, тыча коротким пальцем в Рональда Джейкса, седоватого, занудливого типа в гавайке, джинсах клеш и разваливающихся сандалиях.

– Джейкс.

– Я, э-э, хочу продолжить свою серию «Ужас в канализации», чтобы увязать ее с лихорадкой вокруг «Челюстей». Некий Дирк Мелон, допустим, наемный писака, найден под Пятидесятой Восточной улицей в ходе плановой технической инспекции. Или, точнее, э-э, его останки. Идентифицированы по зубным оттискам и лохмотьям, оставшимся от репортерского пропуска. Плоть с трупа сорвана в манере, характерной для Serrasalmus scapularis – благодарю вас, – сучьей королевы всех пираний. Таких рыбок завозят рыбные маньяки, а потом, когда счета за мясо в их аквариумах становятся чересчур велики, они смывают прожорливых тварей в унитазы. Я позвоню в муниципалитет и потребую, чтобы капитан Паразит опроверг массовые случаи нападений на работников службы канализации. Усекаешь, Луиза? Ничему не верить вплоть до официального опровержения. Так что давай-ка, Грелш. Не пора ли мне прибавку?

– Скажи спасибо, что последний твой чек не накрылся. У меня на столе завтра к одиннадцати, с фоткой одной из этих кусак. Вопрос, Луиза?

– Да. Может быть, новая редакционная политика, о которой мне никто не сказал, исключает статьи, содержащие правду?