Но после расправ команды Янушкевича и Бонча настроение, в особенности у еврейской молодежи, резко изменилось.

Нельзя забывать, что в России тогда была всеобщая воинская повинность, и примерно 400.000 евреев оказались в рядах армии, вооруженными и обученными военному делу русскими офицерами. Из черты оседлости выселяли их родителей! (Бывали случаи, когда раненые, вывозимые в тыловые госпитали, видели в дороге свои же семьи под конвоем казачьих патрулей). Безумием было во время войны начинать кампанию против одного из самых крупных и активных народов империи, обвиняя его в измене!

Особенно опасной такая ситуация выглядела вследствие дополнительного ограничения, наложенного на евреев: их по закону не зачисляли в офицеры. В результате эти поголовно грамотные, повсеместно городские (евреям запрещалось жить в селах), сменившие молитвенник на социал-демократическую «брошюратину» (Куприн), а Талмуд на чтение кадетской «Речи», эти солдаты-евреи за годы войны превратились в высшие политические авторитеты для своих товарищей из крестьян. Русские крестьяне, как повсюду в мире у фермеров ведется, интересовались «властью земли», а не текущей политикой. (Грамотные же и начитанные солдаты из русских производились начальством в офицеры взамен убитых командиров и, становясь «Вашим благородием», теряли авторитет у земляков.)

Что натворили генералы, стало ясно после революции, когда не рабочие и крестьянские, а солдатские советы оказались заполнены делегатами-евреям и осуществляли политическое руководство над «человеком с ружьем». Более того: юдофобская кампания 1915 года сыграла, по-видимому, решающую роль и в самом присоединении евреев (и русских немцев) к большевикам и, возможно, на итогах гражданской войны, где от того или иного национального разновеса зависело, на чью сторону склонится стрелка весов победы.

На меня произвело немалое впечатление рассуждение историка Г.Каткова:

«Страх евреев был полуосознанно, но твердо связан с ощущением, что контрреволюция может исходить от армии, пока в ней еще живы старые традиции и пока лица, осуществлявшие бесчеловечные решения полусумасшедшего Янушкевича, все еще занимают командные посты. Такое отношение объясняет энтузиазм и подъем, с коим еврейская интеллигенция и полуинтеллигенция приветствовала революцию и бросилась вместе с левыми защищать «завоевания революции». Вот почему множество евреев предлагало свои услуги в качестве «советских служащих» советскому режиму в годы гражданской войны и реконструкции.»

Не следует забывать: белые армии состояли преимущественно из офицеров и казаков, тех сословий, которые осуществляли юдофобские акции во время мировой войны и продолжали осуществлять их в ходе гражданской. Фабрикация юдофобской версии дела о цареубийстве, ставшая здесь объектом нашего внимания, – лишь единичный пример самоубийственной политики, благодаря которой монархисты проиграли войну с внешним противником, а потом и гражданскую войну.

Продолжаю цитирование Каткова:

«…но те же сложные психологические предпосылки объясняют распад еврейско-большевистского сотрудничества и возврат коммунистической власти к антисемитской практике… Партия и правительство никогда не испытывали особого доверия к политической лояльности евреев, покоившейся не на врожденной близости евреев к большевизму, а на инстинкте национального самосохранения, к которому коммунистическая идеология не проявляет ни интереса, ни симпатии».

Нельзя, однако, игнорировать и специфически русский фактор – параноидальную шпиономанию, которую вражеская разведка искусно использовала, подпитывая недоверие к легитимным властям в народе и обществе.

Приведу несколько примеров этой искусной германской политической игры.

История банкира Дмитрия Рубинштейна. Что послужило не мифической, а истинной причиной для подозрений против этого общеизвестного, по Соколову, «шпиона Митьки»?

Как ни удивительно, повод для подозрения в шпионаже оказался в данном случае вполне реальным: о нем рассказал А. Симанович.

В годы войны неизвестным образом дошла до царицы просьба от бедных родственников из Германии, которым она и раньше помогала. Люди просили поддержки, в которой, конечно, нуждались больше, чем раньше.

Как переправить деньги? Естественно, царица вспомнила про евреев с их международными финансовыми связями. Распутин, желавший угодить «маме», свел ее со своим собутыльником – Рубинштейном. Тот и переправил рубли через Швецию.

Хотя в дело было замешано считанное по пальцам одной руки количество людей (императрица встречалась с банкиром лично, без посредников), где-то появилась «течь»:

у царицы, мол, есть связи с Германией через распутинского еврея.

…Когда летом 1916 года кайзер потребовал от своего канцлера проникнуть в Россию «через евреев, банкиров и т д.», тот в ответ сообщил, что «самая много обещавшая личность», – банкир Рубинштейн, арестован «во время еврейского погрома» (sic). Итак, на Рубинштейна действительно возлагались в Германии какие-то надежды – это не было фантазией мифоманов. Почему? Шпионом он не был, иначе бы канцлер знал, что Рубинштейн не арестован (его взяли позднее, осенью, и не в ходе мнимого погрома, а для вымогательства взятки.) Вдобавок он назван был лишь «многообещавшим».

Можно предположить, что просьба к царице о помощи родственникам была организована германскими спецслужбами с целью нащупать канал, ведущий из Германии к русскому двору. Следовательно, их операция увенчалась успехом: через Рубинштейна при нужде можно было вступить в контакт с высшими политическими кругами России. Но поскольку реально этот канал связи не успели использовать (что вытекает из ответа канцлера кайзеру), то вышло так, что русская контрразведка, поднявшая вокруг дела шум, нанесла России вред, несоизмеримый с ущербом даже от потенциального успеха германской операции.

Другой пример. Жил в Цюрихе талантливый журналист и германофил Карл Радек. (Он остался германофилом даже при Гитлере, хотя был евреем.) Неизвестно, получал ли он деньги из ведомства статс-секретаря, но, собственно, в том нужды особой не было: Радек вспоминал, что часто общался с платными агентами кайзеровских и австрийских служб. Один из таких приятелей уведомил его, что товарищ (заместитель) председателя Думы, глава русской парламентской делегации Протопопов, на пути из Лондона в Россию беседовал в Стокгольме с представителем германского МИДа. Зондаж не принес результатов. Видимо, поэтому немцы и решили сыграть другую игру. О тайных русско-немецких разговорах уведомили Радека. Русский зондаж мог бы вызвать обеспокоенность среди союзников Антанты, немцы это понимали… Но могли ли они предположить, что узнав про контакты Протопопова – от кого, от Радека, которого и в большевистских-то кругах, уважая за талант, презирали за аморальность – влиятельный и умеренный в общем политик Павел Милюков произнесет в Думе речь, где, намекая на министра и царицу, будет спрашивать: «Глупость это или измена?» Мол, все-таки возможна измена!

Эти примеры успешных акций германских спецслужб, успешных благодаря российской шпиономании и недоверию к собственным руководителям, понадобилась мне здесь для того, чтобы показать читателю, в какой извращенной духовной среде формировались характеры и убеждения авторов екатеринбургской следственной версии.

Процитирую в финале оценку работы русских контрразведчиков, сделанную осведомленным и вполне русским человеком, известным царским генералом. О ней поведал Михаил Бонч-Бруевич:

«Попав в контрразведывательный отдел… Куропаткин сердито сказал:

– Господа! Должен сказать, что вашей работой недоволен не один я, командующий войсками фронта. Вы забыли субординацию, зазнались, по существу заводите смуту.

Он съязвил насчет шпиономании, которой якобы больны многие офицеры контрразведки, и начал распространяться о том, что они не столько помогают командованию, сколько делают вредное для империи дело.

– …большинство чинов будет отчислено. И пусть они спасибо скажут, что их не отдают под суд.»