– Ты не сглазь! А то будет как в стишке – медицинское светило утопает в похвалах, а больного ждет могила, ибо так судил Аллах! Погоди хвалить.

Максимов вежливо улыбнулся. Он любил черный юмор.

– Я тоже недавно неплохую частушку слышал. Пришел хороший анализ, лежу в гробу – какой каприз!

– Разве это частушка? – усомнилась Зоя. – По форме больше похоже на это, как его… хокку!

Стас пролистал историю болезни, проверяя, не забыл ли он заполнить какую-нибудь графу.

– Хокку, саке, гейши и харакири – вот что нас губит, – вздохнул он.

– Кстати о саке и гейшах! Мужики! Поехали ко мне на день рождения! Стас, не вздумай отнекиваться! – Зоя грозно встала в дверях. – И ты, Боря, собирайся. Выпьем на брудершафт, официально на ты перейдем. Не будем терять времени, нам в Петергоф пилить.

– В Петергоф?

– Ага, мой одногруппник Яша Розенберг в мою честь прием устраивает в своем загородном доме. Я поэтому и взъелась на тебя, Боря. Человек ради меня старался, народ созвал, а я черт-те чем занимаюсь. Без обид?

Максимов снисходительно кивнул. Он даже готов был оплатить такси до Петергофа, но Стас настоял, чтобы взять половину расходов на себя. Зоя решила не требовать, чтобы ее тоже взяли в долю.

«Какую шикарную жизнь я веду последнее время! – весело подумал Стас. – Катаюсь на такси, еду в загородный дом на вечеринку…»

Зоя отпустила машину на шоссе, так что по сумрачным тихим улицам коттеджного поселка они шли пешком. Начальница торопилась – после того как она закончила операцию, ей то и дело звонили на мобильный, не слишком трезвыми голосами осведомляясь, скоро ли она появится, и подначивая сообщениями, что выпивка подходит к концу.

Стасу же, напротив, торопиться не хотелось. Так приятно было вдыхать еще не остывший после теплого дня вечерний воздух, слушать нежный шум листвы и угадывать в сгущающихся сумерках причудливые контуры особняков.

На душе воцарилось какое-то странное щемящее настроение, то ли предчувствие чуда, то ли грусть…

Нужное место Стас заранее угадал из-за веселых голосов, музыки, модной в девяностые годы, и гирлянд фонариков, развешанных по забору и кронам деревьев.

– Наконец-то! – Хозяин дома, невысокий крепыш аэродинамических пропорций, бросился навстречу Зое Ивановне. – Счастье мое, был ли в твоей жизни хоть один день рождения, на который ты попала? Сколько себя помню – гости маются, водка стынет, а дорогая именинница оперирует.

Хмыкнув, Зоя Ивановна представила своих спутников, и Розенберг повел их к столу, устроенному прямо в саду. Гостей насчитывалось человек двадцать, и, наверное, все они были хорошими друзьями именинницы, ибо не теряли времени в ее ожидании, уверенные, что она простит им разграбление стола. Большинство уже насытились, и кто-то танцевал на гравийных дорожках сада. Когда хозяин громогласно возвестил о появлении Зои, все подтянулись и взяли бокалы. Стали чокаться, целоваться, говорить праздничные приятности.

Стас чувствовал себя неловко. Во-первых, он был намного моложе всех собравшихся, во-вторых, никого из них не знал и, в-третьих, не приготовил даже маленького подарка. Зоя, увлеченная старыми приятелями, не собиралась опекать его. Стас решил уйти в тень, но тут его легонько тронули за локоть. Очень симпатичная молодая женщина, приветливо улыбаясь, наполнила его тарелку деликатесами и подала бокал вина.

Грабовский ужасно проголодался за день. Аккуратно доев содержимое тарелки, он хотел наполнить ее еще раз, но тут увидел Любу и моментально забыл о еде.

Люба стояла поодаль, загадочная и прекрасная в неверном золотистом свете фонариков. Совсем одна, с растерянной улыбкой на лице. Стас понял, что она так же одинока на этом празднике, как и он.

Сегодня она была совсем другой, чем тогда, в автобусе. Темное вечернее платье – в сумерках и не поймешь, какого цвета, – подчеркивало тонкую талию, а декольте чуть не свело Грабовского с ума. Он обожал такие лифы, когда платье без рукавов и бретелек держится неизвестно на чем и, кажется, готово упасть при глубоком вздохе. У Любы оказались очень красивые плечи и, насколько можно было рассмотреть, небольшая высокая грудь. В меховой накидке, на фоне куста шиповника Люба была похожа на старинный портрет.

Поставив тарелку на первую попавшуюся плоскость, Стас решительно двинулся к ней.

– Разрешите вас пригласить?

Люба кивнула, и они, не очень попадая в музыку, вышли танцевать под древний хит. Люба танцевала неважно, робко, делая слишком мелкие шаги, но Стасу было все равно. Он наслаждался, что его рука лежит на ее талии, а вторая сплетается с ее рукой, что его щеке тепло от ее дыхания и что у нее так приятно пахнут волосы… Осмелев, он потихоньку увлек ее подальше от эпицентра праздника – за линию кустов, где весьма кстати обнаружилась уединенная беседка.

Люба не хотела уединяться, но Стас был настойчив.

– Я так хочу посмотреть на вас при свете луны, – сказал он выспренно.

– Да? Думаете, я оборотень и у меня отрастут сейчас клыки и шерсть? – Увы, его объятия совсем не будоражили эту женщину.

– Хочу увидеть, сможет ли луна сделать вас еще красивее, чем вы есть. – Образ красавицы XIX века располагал к тяжеловесным комплиментам. – Вы мне так нравитесь, – шептал он в маленькое розовое ушко. – Если бы вы только знали, как я рад видеть вас здесь… Люба…

Следовало завязать светский разговор, ведь при первой встрече Зоя даже не представила их друг другу, но этот чудесный вечер опустился на землю не для пустых бесед.

– Я думал о вас, – прошептал он, усаживая ее на скамью в беседке.

У Стаса был высоковатый для мужчины голос, поэтому приходилось шептать, чтобы в самый ответственный момент не дать петуха.

– Но вы меня совсем не знаете…

– Это не важно. Не зная вас, я всю жизнь о вас мечтал… – Он взял ее руку в свои. Пальцы были совсем холодными, поэтому Грабовский решительно натянул на Любины плечи меховую накидку. – Мне кажется, я думаю о вас, сколько себя помню.

Люба отстранилась и хихикнула.

Они сидели рядышком на скамье беседки, вокруг, за ненадежной линией кустов, танцевали и веселились люди, играла музыка… Но для Стаса весь земной шар сжался до размеров малюсенького астероида, как в «Маленьком принце». Астероид бешено крутился, и на нем с трудом помещалась беседка.

Грабовский обнял Любу за плечи и притянул к себе, осторожно, еле касаясь, пробуя губами мочку уха. Потом легонько взял ее за подбородок.

Люба рассмеялась:

– Перестаньте! Так себя не ведут даже герои сериалов!

Но не сделала ни малейшей попытки встать, наоборот, осторожно положила руку на колено Стаса.

А потом был головокружительный, неуправляемый поцелуй, когда тела действуют независимо от воли своих обладателей. Они встали и прижались друг к другу крепко, как только могли. И только когда желание Стаса стало слишком явным, Люба отпрянула.

– Это все так странно, – сказала она, поправляя корсаж резким движением.

– Да.

– Если разобраться, мы абсолютно незнакомые люди.

– Так точно.

– Это просто наваждение какое-то…

– Да, это очень сильное наваждение.

– И мы говорим как идиоты! – Люба досадливо топнула ногой, но тут же спохватилась: – Простите, это у меня профессиональное. Я пишу сценарии мелодрам, поэтому в жизни совершенно не переношу слащавости.

– Тогда что ж… – Стас сам удивлялся, как ему удается боготворить Любу, хотеть ее и в то же время быть таким развязным и непринужденным. – Меньше слов, больше дела.

Второй поцелуй оказался так же сладок, как и первый. Люба отвечала Стасу доверчиво и нежно. Ему удалось усадить ее на перила беседки, и он оказался в кольце ее длинных сильных ног.

«Будем надеяться, – думал он, – что никто сюда не забредет. Зоины друзья слишком старые, чтобы обниматься по беседкам…»

Но все же каким-то краем сознания Стас понимал, что секс может испортить этот чудесный вечер. Дело было даже не в том, что он, как гурман, хотел насладиться предвкушением. Просто, думал он, Бог свел их в этот вечер для чего-то другого. «Близость» только отдалит их друг от друга.