Если бы кошка — было бы не так чудно. Но там оказалась совсем другая зверушка; никогда не подумал бы, что такое дело может заползти в библиотеку.

У нас на Шие такие существа во множестве живут по побережьям. Зовутся тритонами-крабоедами, а выглядят, как крохотные дракончики. Шесть лапок с перепонками, хвостик, бородавчатая мордочка — страшненькая и трогательная, вправду не больше кошки ростом. Безобидные созданьица и смешные, дети с ними играют. Но как такая тварь Божья оказалась в библиотеке — это показалось мне совершенно непостижимым.

Ножки у них не слишком сильные, плавать на таких удобнее, чем ходить. Как же он добрел до замка, поднялся по лестницам почти что в башню на своих перепонках, да еще на стеллаж вскарабкался — вот чего я не мог понять.

А тритончик уставился на меня своими глазами на стебельках и все переминался с лапки на лапку, будто показывал, как хочет слезть, но боится и ждет, чтобы я помог. Я протянул ему руку, он ухватился и перелез ко мне на плечо. Ну ручной зверь — не забавно ли?

Я поставил его на пол и пошел прочь. И он за мной пошлепал. Я ускорил шаги — и он тоже, а вид у него сделался просто отчаянный, потому что ему за мной на сухом полу тяжело угнаться. И я его пожалел, взял в руки, а сам думаю — ему же вода нужна. Надо, вероятно, спуститься вниз, на кухню сходить или куда там, налить воды, например, в таз и пустить туда бедолагу. Где ж тут у нас лестница?

И вдруг я совершенно четко сообразил, где лестница. И где кухня. И вообще, все свои блуждания по родовому гнезду на диво ясно вспомнил. В голове будто кто-то план расчертил.

Я удивился, но пошел. Минут через пять уже был внизу, вышел точнехонько во двор — решил, что в тазу тритону все-таки будет тесно, а лучше пустить его в фонтан. Так забавно получилось: я же по-прежнему совершенно не знаю замка, мне никто ничего не объяснил, но стоит мне решить, что надо попасть туда-то — как в голове будто включается некий загадочный автопилот. И мучительно необъяснимо, отчего это происходит.

Так я вышел во двор, сел на бортик бассейна и хотел пустить тритона в воду, но нелепый зверь ухватил меня за палец своими лапками цепко и основательно, будто в воду вовсе и не хочет. Тогда я побрызгал на него водой — вода в фонтане оказалась морская. Соленая. Но на скульптурах за все это время к моему пущему удивлению, не осело ни крупинки соли.

Некоторое время я просидел, пытаясь привести в порядок мысли. Потом вдруг вспомнил о Летиции, стал думать, как славно было бы разыскать ее. И вообразите: стоило только представить ее себе, как во дворе послышались легкие шаги. Обернулся — и увидел ее, всю в солнечных лучах и синем шелке. Она смотрела на меня и улыбалась.

— Привет, — говорю. Мне тоже стало весело.

— Привет, — отвечает. — Надо же, Эльм, доброе дитя, а у тебя способности, оказывается. Кровь. Здорово.

— Вот как — способности? — говорю. — Какие способности? — а сам пытаюсь отцепить от себя зверушку, но она прицепилась всеми шестью и держится.

— А вот, — смеется, — вящий демон у тебя какой симпатяга! Признал хозяина — ах, лапочка! Да не отдирай ты его так, ты прикажи — он сам отцепится.

— Ну полно веселиться, — говорю, — Ты не могла бы для начала объяснить, что такое "вящий демон"?

А Летиция снова принялась хохотать, да так заразительно, что мне тоже стало смешно. Она меня и тогда, и потом, очень легко заражала своим настроением. Хохотала, прижимала руки к щекам, а щеки горели. Восхитительное зрелище.

— Ты, — говорит, сквозь смех, — ты его откуда взял? Сам призвал или помог кто? Хотя… кто тебе поможет…

— Вообще-то я его не звал, — говорю. — Он, видишь ли, сам привязался ко мне. В библиотеке.

Она опять закатилась. Я порадовался, что у нее голова прошла вместе с нервностью и печалью.

— Сам привязался? — говорит. — Ах ты, малек, в библиотеке, значит?! — и прыснула снова. — Да скажи ты ему, чтоб он твои пальцы отпустил, они тебе еще пригодятся!

Я поднес руку с тритоном к лицу, посмотрел ему в мордочку и очень серьезно говорю:

— Будь любезен, отцепись и отправляйся плавать.

Дурачусь, конечно. Но тритон меня моментально отпустил и нырнул в бассейн прямо с руки, этаким весьма эффектным пируэтом. Чрезвычайно разумно, как нарочно против моего убеждения, что эти существа совершенно бестолковые, вроде черепах и ящериц.

У меня, вероятно, физиономия вытянулась от неожиданности, потому что Летиция хихикнула:

— Что, малек с мелководья, не ожидал? Имей в виду, они понимают приказы, хорошо понимают. Можешь даже вслух не проговаривать, а мысленно командовать, им все равно. А ты ничего, надо же…

— Погоди, погоди, — говорю, — кому можно мысленно приказывать? Тритонам?

Что сказать, господа, я уже привык к тому, что смешон в ее глазах. Это Летицию насмешило просто до слез.

— Да не тритонам, — говорит, — а то ты ж пойдешь с тритонами беседовать, с тебя станется! Своему вящему демону! Вот этому! Которого ты вызвал!

Тут уж я не выдержал и сам рассмеялся этой чепухе.

— Ци, — говорю, — я никого не вызывал! И с тритонами не разговаривал, слово чести! И вообще — что такое "вящий демон", объясни мне наконец?

Летиция скорчила серьезную мину и погладила меня по щеке пальцем. И говорит — пытается посерьезнее, но сама давится от смеха:

— Бедный малек, выкинули на берег, а как дышать — не объяснили…

Ее рука пахла морем — нежные теплые пальчики — и я не выдержал. Я повел себя как повеса, господа — поймал ее за руку и поцеловал в запястье. А Летиция вырвалась — господа, это нелепо прозвучит, но эта маленькая девушка оказалась сильной, как боевой киборг — и врезала мне по физиономии, так что посыпались искры из глаз в самом буквальном смысле. Оплеуха не нежной ручкой, а обрезком стальной арматуры.

Я только головой потряс.

— Пардон, — говорю. — Почему?

А Летиция сузила глаза, окаменела лицом и говорит:

— Потому. Держись от меня подальше, человек. Ты мне мил, но пусть это тебя не обманывает.

И ушла, да… А я остался сидеть, как оплеванный. Никак не мог взять в толк, что, собственно, так уж ее оскорбило. Никак мне было не приноровиться к этому ангелу — я, пардон, просто космодромный волокита, а нравственности девушка оказалась совершенно не мейнской. Дальше слов ее ветреность не шла, господа — обычно бывает наоборот. А мой тритон, когда я окончательно пал духом, выполз из фонтана и забрался ко мне на колени. Жалеть пришел, как иногда собаки приходят, будто понял, что у меня скверное расположение духа — и мои брюки промочил насквозь, насекомое.

Вот так.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы склеить кое-как осколки моего разбитого сердца. Но с синяком на скуле за это время ничего особенного не произошло, если уж быть откровенным до конца, господа. Когда я понял, что это уныние может затянуться надолго, пришлось прибегнуть к испытанному способу — я сунул голову под воду, а потом встряхнулся.

Тритон все это время смотрел на меня преданно, с такой уморительно разумной мордой, что я ему сказал:

— Что же, друг мой, не поглядеть ли нам еще на что-нибудь интересное в нашем новом доме, а?

И тогда, господа, он, представьте, сполз с бортика бассейна и пошлепал к некоей небольшой дверке в сооружение, принятое до этого мною за пристройку для хозяйственных надобностей. Он шел с таким деловым видом, что я решил: эта пристройка, похоже, служит не чуланом для метелок, а погребом для хранения вяленой рыбы и других лакомых припасов. Что бы еще могло показаться интересным местом существу, созданному, в основном, для того, чтобы есть?

Но тритон подбрел к самой двери, остановился и уставился на меня. И у меня, господа, появилось определенное чувство, что это создание изо всех сил желает меня подозвать. Весь его вид, вся поза мне показались сплошным напряженным ожиданием. Я подумал, что тритон, вероятно, голоден — а потому подошел и подергал дверь.

Дверь не поддалась. Я наклонился к тритону и говорю: