Прошедшей ночью луна была почти полной. О, господа — моя милая девочка решила спасти мою грешную душу от проклятия! Как я мог оставить ее в этом змеином логове?! Я был бы последним подонком, если бы так поступил!
О, как я жалел, дорогие мои, что мерзавцы-таможенники отобрали у меня штурмовой бластер. Я бы показал тварям, кто настоящий Владыка Океана — меня трясло от ярости, господа.
И стало тем злее, что я услышал Летицию раньше, чем увидел. Я услышал, как она плачет — дубовая дверь в ее покои оказалась на палец приоткрыта.
— Я не стану, — говорила она и всхлипывала. — Что вам дался этот нелепый ребенок? Он же дикарь, малек, он ничего не стоит и не смыслит!
— Влюбилась, дура, — я впервые услышал голос дуэньи. Жирный женский бас. — Ты хоть понимаешь, как это выглядит? Будто этот вздор вправду может что-то изменить…
— Довольно, — сказал Митч странным голосом, незнакомо холодно. — Пусть поблажит. Сегодня все и закончится.
— Вот именно, — сказал я и распахнул дверь ногой. — Сегодня же и закончится. Ци, собирайся, мы улетаем.
Она стояла у окна, узкого, будто бойница, и смотрела на меня во все глаза — бледная и заплаканная. Она серебристо, по-русалочьи, светилась. Вся эта кодла — Митч, дуэнья, поп, пара седых лакеев, какая-то тощая баба — тоже уставились на меня. Митч улыбнулся.
— Вы решили отказаться от наследства, ваша светлость?
— Я возьму деньгами, — говорю. — А замок продам под санаторий. И все эти загорающие идиоты моментально вычистят отсюда всю эту чертовщину и таинственность вместе с витающими духами предков. А лично вы, милейший, можете считать себя уволенным. Сколько я вам должен за два дня?
Меня поразило, господа, что никто особенно не удивился и не испугался. Они очень спокойно меня выслушали. И когда я договорил, Митч изрек:
— Вам не следует принимать необдуманные решения, ваша светлость.
— А я, — говорю, — все обдумал. Мы с Ци уедем в какой-нибудь приморский город и купим домик на побережье. Мне, любезный, все равно, русалка она или не русалка.
Летиция молчала, как убитая, прижав руки к щекам. Поп скорбно покачал головой, а Митч улыбнулся.
— К сожалению, ваша светлость, из идиллии, описанной вами, ничего не выйдет. Ваш приезд сюда уже привел в действие древние силы, обитающие в этих стенах. Эти силы, ваша светлость, призвали ее, это существо, из океана. Если вы покинете ее — она погибнет сегодня на заре, превратится в морскую пену. Если же вы возьмете ее с собой, не проведя соответствующих обрядов — вам придется пронаблюдать за этим процессом.
Мне нанесли удар в солнечное сплетение, господа. От боли я несколько секунд не мог вздохнуть — просто удивительно, право, что слова могут нанести такую дикую боль!
Весь ужас положения заключался в истине этих слов. Я видел по лицу Летиции, что это не ложь. От слез ее лицо было похоже на мрамор под дождем. Боже мой, она послала ко мне ребенка — она была готова умереть ради спасения моей души, друзья мои!
Я больше не мог сопротивляться.
— Ладно, — говорю. — Что я должен делать, Митч?
У всех присутствующих слуг Морского Дьявола ощутимо отлегло от сердца. Митч улыбнулся и сказал:
— Просто не мешайте. Не волнуйте дщерь океана, завтра утром она будет ваша. Это не так страшно, как вы полагаете, ваша светлость — вы просто поможете нам ЕГО упокоить, а потом и вы освободитесь, и мы вместе с вами освободимся. Оставьте ее здесь, мы попробуем ее утешить.
Летиция смотрела на меня отчаянно, но молчала. Я сжал кулаки.
— Ци, — сказал я, — любовь моя… Одно слово — и я тут все разнесу, а лично Митча скормлю крабам. Это поможет?
— Малек, — прошептала она белыми губами, — не спеши. Если я что-то для тебя значу — не бултыхайся, думай. Это ведь говорит такой же Митч, как у тебя в руках тритон, пойми.
Я не понимал, хоть тресни.
— Ци, — говорю, — как ты могла велеть мне уехать? Я что ж, гляжу таким подонком, который плюнет на девушку и будет шкуру спасать? Благодарр-рю…
И тут она улыбнулась сквозь слезы, улыбнулась мне, господа!
— Океан существует для мальков, — говорит. — Для кого же еще? Тем более, что они растут на глазах — того гляди, вырастут во что-то покрупнее… Ну все, уходи. До ночи — уходи. Думай… ах, думай!
Митч следил за ней с какой-то чужой миной, не слишком-то даже подходящей к его физиономии. Я всей душой хотел врезать по этой брезгливой улыбочке, так чтоб он к стенке отлетел — но Летиция как-то поняла мои намерения и отрицательно качнула головой.
Я поднял с пола тритона и тихо вышел. О, государи мои, впихивать злость в себя — тяжелый труд. Я пошел к маяку, поднялся на смотровую площадку и стал смотреть в океан. Мне хотелось то броситься туда вниз головой, то разбить кулаки в кровь о каменный парапет — но я, видите ли, не мог себе этого позволить.
Я должен был помочь ей освободиться. А она запретила мне бултыхаться зря.
О да, друзья мои, это был не лучший день в моей жизни, скажу прямо.
Я сидел на камне, нагретом солнцем, смотрел, как сверкает вода океана, вся в мелкой ряби, как в россыпи золотых монет, и думал. Я думал, как могло оказаться, что мой дядюшка стал ведьмаком.
Продал душу темным силам, невозможно уложить в голове! Связался с Морским Дьяволом, Боже мой… Хотя, с другой стороны, судя по характеру Летиции, русалки вовсе не так плохи, как о них говорят. А дядю сбил с толку мой троюродный дед, который устроил эту молельню в подземелье, размышлял я. Надо бы сходить в библиотеку и разобраться в отношениях между моей родней. Но, похоже, все-таки не дядя, а дед во всем виноват…
Я оглянулся в поисках тритона — не хотелось все время использовать заклятье, будто я уже ведьмак. Тритон что-то выковыривал из трещины между камнями. Я решил, что он ловит букашек, но вдруг увидел, что у него между лап мелькнуло что-то светлое, желтовато-белесое, как старая бумага.
Я подошел и посмотрел. Это была глубоко засунутая между двух камней в том месте, где площадка переходила в стену маяка, очень старая упаковка от дискет. Кусок плотного и плоского пластика кто-то сложил пополам — а я вынул наружу и развернул.
На упаковке обнаружилась надпись, сделанная несмываемым синим маркером, крупно и криво. Маркер выцвел от времени, но буквы легко можно было разобрать.
"Мне некому сказать, потому что она задается, а они все мне не ровня! Он обещал, что я стану волшебником — это звучит глупо, но, похоже, это правда!!! Вот тогда-то они все и узнают!!! Сегодня ночью — полнолуние, а послезавтра женюсь на зазнайке!!! Никуда она не денется!!! С позавчерашнего дня — князь Эдмонд, хозяин замка!!! Ясно вам?!!"
Нет, пропади все пропадом. Не ясно.
Я поймал тритона, поднял и спросил, глядя ему в мордочку:
— Друг мой, я брежу, ошибаюсь, или это написал мой дядюшка Эдмонд?
Я уже не питал иллюзий, господа. Я понимаю, что беседа с тритоном выглядит, мягко говоря, чуточку по-идиотски. Но, по-моему, вящий демон должен был знать ответ — он явно неспроста вытащил на свет Божий эту записку.
Я оказался прав, господа. Он кивнул и кивнул очень осмысленно.
— Но как это возможно? — спрашиваю. — А троюродный дед, который…
И еще раньше, чем тритон отрицательно покачал головой, я осознал, что спрашиваю глупость.
— Боже мой! — говорю. — Эдмонд… он мне не дядя. Он — некий дальний родственник, седьмая вода на киселе, да? Из какой-то нищей побочной ветви нашей фамилии… И дед во время оно завещал ему…
И все это время тритон мерно кивал, будто бы полностью соглашался с ходом моих мыслей. Меня мелко затрясло, будто с океана подул свежий ветер. Как же так… дед передал Эдмонду черный дар вместе с проклятием, а заодно завещал свое… а детей у деда не было, да? Потому что бабка — русалка, как и Летиция… как и зазнайка, на которой женили… беднягу Эда… а сохранить ребенка русалки сложно, если верить той старой книге…
— Так, — сказал я тритону. — Нам с тобой, друг мой, нужно перестать спешить и волноваться. Пойдем-ка домой, у меня появилось желание кое-что проверить.
