— Девочка моя, тебе плохо?
Кьяра долго молчала, а потом подняла на него глаза и тихо призналась:
— Очень.
В ее взгляде было столько боли, что Виард испугался.
— Что с тобой?
— Лучше не спрашивай, — она отвела глаза, — даже говорить не хочу.
— Тебя наказывают? — спросил ошеломленный Виард.
— Меня нет… Теперь наказываю я… И так, что самой страшно…
— Ну, это не так ужасно, — воин облегченно вздохнул и сел за стол рядом с ней, — я уж подумал, что что-то случилось с тобой.
— Как же ты не понимаешь, что случилось именно со мной. Я стала такая же, как отец, если не хуже… Ты не представляешь, как они на меня смотрят…
— Кто смотрит? — непонимающе переспросил воин.
— Мои ученики…
— У тебя есть ученики? — Виард удивленно воззрился на нее. Бывшая ученица удивляла его все больше и больше.
— Да, — Къяра тяжело вздохнула, — отец постарался.
— И как они на тебя смотрят? Неужели с ненавистью? — усмехнулся он.
— Нет, ненавидеть они не смеют, они боятся… и боятся даже больше чем смерти.
— Значит, тебе проще их учить.
— Я знаю, но мне так их жалко… им так плохо…
— Девочка моя, здесь же все от тебя зависит… видишь, что чересчур сильно наказываешь, умерь наказание.
— Не могу… если я это сделаю, не выживет никто, а так возможно, я сумею кого-то из них заставить прыгнуть выше собственной головы, в переносном смысле конечно…
— Зачем тебе это?
— Владетель пообещал мучительно казнить через два года, хотя теперь уже через полтора года, тех моих учеников, кто не сможет сдать ему экзамен… Это практически нереально для любого из них… Я знаю это, но все равно пытаюсь научить, так как другого шанса у них нет. Поэтому мне приходится быть жестокой… Но знаю об этом только я, поэтому в глазах учеников я изверг, требующий от них невозможного, и строго карающий за невыполнение требований.
— И сколько их у тебя?
— Было десять, сейчас осталось девять… Один не выдержал, погиб… вернее сказать я его убила. И это, вероятно, только начало… Если к концу обучения их останется хотя бы трое, будет неплохо. Так как для любого из них предпочтительнее погибнуть сейчас, чем провалить экзамен.
— Им не позавидуешь… — грустно покачал головой Виард.
— Тебе приходилось убивать учеников? — Къяра посмотрела ему прямо в глаза.
Он выдержал этот взгляд:
— Приходилось и не раз… Кроме тебя из моих учеников не выжил никто… Кто погиб в бою, кого забил я… у меня вспыльчивый характер, особенно был раньше, до того как я стал отшельником, хотя и тебе доставалось. Но среди воинов это дело обычное… выживает лишь один из трех — четырех учеников, а то и меньше…
— Среди магов тоже… Ты считаешь, что это нормально? Что я слишком чувствительная девчонка, незнающая суровой действительности, и жалость излишнее чувство, которое я должна в себе искоренить?
— Нормально или нет, не мне решать… Такова реальность… Ратный труд и магия — жестокие игры, и правила в них суровы. Слабый — погибает, выживает — сильнейший. А жалость для будущей Владетельницы действительно нежелательное чувство, поверь мне. Вот если бы ты должна была стать лишь супругой Владетеля, жалость в твоем сердце была бы более уместна. Но отец готовит тебя не к этому…поэтому на первом месте у тебя должно быть дело, а не чувства.
— Значит, сейчас я поступаю правильно, убивая слабых?
— А ты в этом сомневалась?
В это время в чайнике забулькал кипяток и Виард встал, чтобы заварить чай.
Къяра с отсутствующим взглядом взяла со стола чашку и стала вертеть ее в руках. Виард улыбнулся. Он знал эту черту своей ученицы. Когда она напряженно о чем-то думала, то вертела в руках какую-нибудь вещь, даже не замечая, что делает. Он молча взял с полки другую чашку и заварил чай. Потом сел за стол и придвинул к себе одну из чашек с чаем.
— Так… Мне, значит, чай он наливать не собирается… — прервала Къяра молчание, вынырнув из своих мыслей, и с укором посмотрела на него, держа в своей руке пустую чашку.
— Давно налил, — Виард придвинул к ней налитую им для нее чашку с чаем.
— Надо же, а я и не заметила… — Къяра улыбнулась.
— О чем думала?
— Что это — правила игры, которые пока я не в силах изменить…
— Неужели надеешься в будущем их поменять?
— Не знаю, но попытаться бы хотелось…
— То есть ты хочешь, чтоб выживал слабейший?
— Нет, конечно. Но и у него должен быть шанс выжить, уступив и отказавшись от борьбы.
— Так у него есть шанс: плен для воина, побег для ученика.
— Рабство ты рассматриваешь как шанс?
— Да, шанс выжить тому, кто хочет его получить.
— Хорошо, пусть плен и рабство это шанс, для тех воинов, кто их изберет… они воины, они знали, на что шли, вступая в сражение. А ученики? Их отдали или продали родители или пленили детьми… Они ничего не выбирали сами… И побег это не шанс… Тебе ли не знать, что делают со сбежавшим учеником…
— А что делают? Я с тобой ничего не делал, когда ты сбежала.
— Не сравнивай… За моей спиной стоял отец… и еще ты знал, что я никуда не сбежала, а лишь временно ушла, пытаясь справиться со своими эмоциями. Прям как сейчас…
— Ты сбежала от отца?
— Нет, он знает, где я… В отличие от тебя, я его предупредила. Он, конечно, был не особенно счастлив по этому поводу, но возражать не стал.
— Понятно… И долго ты намерена здесь пробыть?
— Не знаю… Мне надо успокоиться и совладать со своими чувствами. Сейчас я не могу работать с учениками, — Къяра помолчала немного, кусая губы. — После смерти одного из них — не могу… Вижу, как они дрожат при моем появлении, не смея поднять взор, как у них подгибаются ноги, когда я зову кого-то из них… и не могу…
— Ты уж полностью картину нарисуй: как они ночью рыдают в подушку, а также кричат и молят тебя пощадить, когда ты их наказываешь. И представляй ее себе каждый вечер, перед сном, тогда тебе точно совсем плохо станет, и ты не сможешь сделать с ними ничего! — саркастически заметил Виард. — Тебе о другом думать надо: как их заставить сделать то, что ты считаешь нужным, а не то, что они при этом чувствуют.
— Все, что ты перечислил, они делать не смеют… И не кричат, и в подушку не рыдают. Они знают, как я наказываю за что-то подобное… Поэтому терпят из последних сил, не смея ни рыдать, ни тем более кричать или просить…
— Что ж ты добилась отменных результатов, когда одно твое присутствие заставляет их делать то, что ты сочтешь нужным. Теперь учи их.
— Так ты не представляешь, в чем состоит учеба, и что им приходится выносить во время ее и что терпеть… Это хуже чем наказание…
— Но ты же вынесла и терпела? Или я не прав?
— Вынесла и терпела, но у меня получалось… а их способности столь малы, что боль полностью перекрывает их, они не могут уже ничего… И выхода у меня другого нет, как заставлять их просто терпеть в надежде, что, привыкнув, они смогут хоть что-то начать делать…
— Я так понимаю, что погибший ученик этого не выдержал?
— Нет, все было еще хуже… он попытался мне противиться, причем тогда, когда я работала со всей группой… и мне пришлось так казнить его, чтобы остальные и помыслить о чем-то подобном не смели… И ты не представляешь как же мне плохо от этого…
— Отчего плохо? Ты сделала все правильно. Так ты потеряла одного, а в противном случае потеряла бы всех.
— Я знаю, поэтому именно так и поступила, но видеть их глаза наполненные ужасом, сейчас выше моих сил, не могу… Мне кажется, что все, что я делаю — бесполезно, что проще сразу их всех убить и больше не мучить…
— Может и бесполезно, тебе виднее… но отбирать у них шанс выжить, по-моему, даже более жестоко и беспощадно.
— До этого я так и думала… вот только сейчас совсем другие мысли в голову лезут… — Къяра облокотилась о стол, подняв вверх сложенные вместе кисти рук, и склонилась над столом, опустив на них голову.
— Все, моя девочка. Успокойся и выбрось все мысли из головы. Тебе необходимо отдохнуть и ни о чем не думать. Проблема или решиться сама собой или ты вернешься к ней позже. Сейчас мы пойдем к озеру или отправимся на охоту, куда захочешь… только обещай мне о своих учениках даже не вспоминать, ладно?
