...В тот день после обеда она, как обычно, выложила краски и холсты, но кисти и краски так и остались сухими. Джентльмен, войдя, быстрыми шагами подошел к ней и замер, словно хотел обнять, но не осмеливался. Он назвал ее не «мисс Лилли», а просто: «Мод». Он произнес это тихо и страстно — и она напряглась, застыла и чуть погодя кивнула. Тогда он схватил ее руку и рухнул перед ней на колени — на мой взгляд, это было уже чересчур, да и она, казалось, глядит недоуменно.

— Нет, только не здесь! — воскликнула она и кивнула в мою сторону, а он, заметив ее взгляд, произнес:

— Но перед Сью мы можем не таиться. Ты ведь ей рассказала? Она все знает?

И, сделав над собой видимое усилие, повернул ко мне голову, словно ему доставляло невыносимые муки смотреть на что-либо, кроме нее...

— Ах, Сью, — сказал он, — если вы питаете добрые чувства к своей хозяйке, то покажите это сейчас! Если вы способны благосклонно отнестись к влюбленной паре, то сделайте это для нас!

И многозначительно посмотрел мне в глаза. Я ответила ему точно таким же взглядом.

— Она обещала помочь нам, — пролепетала Мод. — Но, мистер Риверс...

— О, Мод! — перебил он. — Вы меня обижаете!

Она опустила голову.

— Ну Ричард, — поправилась она.

— Так-то лучше.

Он все еще стоял на коленях, заглядывая ей в лицо. Она коснулась его щеки. Он поцеловал ее руку, она тотчас же руку отдернула.

— Сью будет помогать нам как может, — сказала она. — Но мы должны соблюдать осторожность, Ричард.

Он с улыбкой покачал головой. Потом сказал:

— А я, по-вашему, сейчас не осторожен? — Поднявшись с колен, он отступил на шаг. — А знаете ли вы, — продолжал он, — каким осторожным сделала меня любовь? Вот, видите мои руки? Меж ними соткана тончайшая паутина. Из самых заветных желаний. А в самой середине — паучок, цвета рубина. Этот паучок — вы. И вот я беру вас — нежно, осторожно, и никаких банок! — так что вы даже ничего и не заметите.

Говоря эти слова, он сложил ладони чашей, а когда она заглянула в них, расправил пальцы и засмеялся.

Я отвернулась. Когда же снова посмотрела на этих двоих, то увидела, как он, сжав ладонями ее руки, нежно прижимает их к сердцу. Она, похоже, успокоилась. Они сели рядком и стали шептаться — слов было не разобрать.

И я вспомнила все, что она говорила у надгробий, и как отчаянно терла руку... И я подумала: «Но это было тогда. Теперь все другое. Как его не любить, такого красивого и ласкового?»

Я подумала: «Конечно, она любит его». Я видела, как он, нагнувшись, коснулся ее плечом — она вся зарделась. «Такого трудно не полюбить», — подумала я.

Потом он поднял голову, и настал мой черед краснеть.

Он сказал:

— Вы знаете свои обязанности, Сью. От вашего взора ничто не укроется. Нам это будет весьма и весьма кстати — со временем. Но сегодня — сегодня попытайтесь припомнить: нет ли у вас каких-нибудь неотложных дел? Не нужно ли вам сходить куда-нибудь?

И показал глазами на дверь спальни Мод.

— Там для вас шиллинг, — сказал он, — если вы удалитесь.

Я чуть не послушалась его и не ушла. До того я была замучена ролью прислуги. И в этот момент я увидела Мод. Краска схлынула с ее лица. Она сказала:

— Но что, если Маргарет или кто еще из девушек вдруг окажется у двери?

— С какой стати? — удивился Джентльмен. — Да если бы и так, что они услышат? Мы будем вести себя тихо-тихо. И они уйдут. — Он улыбнулся мне. — Будьте милосердны, Сью, — произнес он с напускной застенчивостью.— Сжальтесь над любящими сердцами. Был же у вас когда-нибудь возлюбленный?

Я уже готова была уйти, если бы он этого не сказал. А тут вдруг подумала: за кого он меня держит? Вольно ж ему строить из себя благородного господина, ему-то, мошеннику из мошенников! С кольцом-медяшкой на пальце и с полными карманами фальшивых монет. Я знаю Мод, знаю много ее секретов — гораздо больше, чем знает он. Я сплю рядом с ней на ее собственной постели. Благодаря моим стараниям меня она любит как сестру, а его — боится. Я бы запросто настроила ее против него, если бы только захотела! Хватит с него и того, что она согласилась за него выйти, в конце-то концов. Хватит и того, что он целует ее, когда ему вздумается. Я не допущу, чтобы ею понукали и огорчали понапрасну. Я подумала: «Иди ты к черту, я все равно получу свои три тысячи!»

И сказала:

— Боюсь, я не могу сейчас оставить мисс Лилли. Ее дядя не одобрил бы этого. А если дойдет до ушей миссис Стайлз, тогда я и вовсе потеряю место.

Он глянул на меня исподлобья. Мод же и глазом не повела в мою сторону. Но я знала, что она благодарна мне в душе.

— В конце концов, Ричард, — нежно проговорила она, — мы не можем требовать от Сью слишком многого. У нас скоро будет время побыть наедине, не правда ли?

— Хотелось бы надеяться, — ответил он. И повел ее к камину, а я пошла и села у окна с вышиванием, стараясь не смотреть в их сторону, — пусть себе любезничают без помех. До меня доносился его сдавленный шепот, я слышала его прерывистое дыхание, его смешки. Но Мод, похоже, молчала. А когда он, перед самым уходом, поднес ее руку к губам, чтобы поцеловать, ее сотрясала такая сильная дрожь, что мне сразу пришли на память все подобные случаи, когда она вот так же дрожала, и я подумала: «Нет, определенно это не любовь!» И как только дверь за ним затворилась, она подскочила к зеркалу, как часто бывало, и стала внимательно вглядываться в свое отражение. Постояв так с минуту, она вдруг резко отвернулась. Очень медленно и тихо она перешла от зеркала к дивану, потом к креслу, а от кресла к окну — так перемещалась она по комнате, пока не оказалась рядом со мной. Склонилась надо мной, чтобы посмотреть, как я вышиваю, и ее волосы, в бархатной сетке, коснулись моей головы.

— У вас так ровно получается, — сказала, хотя именно сейчас было как раз наоборот. Я слишком затягивала нить, и стежки выходили неровные.

Но она стояла и больше ничего не говорила. Только вздохнула пару раз. Наверное, хотела что-то сказать мне, но не решилась. В конце концов она отошла.

И вот наша ловушка, о которой я так легкомысленно говорила и которую так усердно помогала устанавливать, наконец готова. Оставалось лишь чуть-чуть подождать — и она захлопнется. Джентльмен был нанят на должность секретаря мистера Лилли до конца апреля и намеревался соблюсти оговоренный срок.

(«Чтобы старик не мог меня обвинить в том, что я самолично разорвал контракт, — со смехом объяснял он мне, — когда выяснится, что я кое-что другое порвал».) Он заранее наметил день, когда должен будет уехать, вечером в самый последний день месяца, но, вместо того чтобы сесть на поезд и отбыть в Лондон, он, потянув время, вернется в дом, когда стемнеет, и заберет нас с Мод. Он должен умыкнуть ее по-тихому, чтобы никто ничего не заметил, и потом быстро повенчаться с ней, пока дядюшка не забил тревогу и не начал требовать ее назад. Он все продумал. Он не мог увезти ее в пролетке, потому что его остановят у ворот. Он придумал подогнать лодку и спуститься с невестой вниз по течению реки до какой-нибудь церквушки, где никто ее в глаза не видел и не узнает в ней племянницу мистера Лилли.

В наше время, чтобы обвенчаться, необходимо прожить в приходе не менее пятнадцати дней, но он и это уладил — у него все было схвачено. Спустя несколько дней после того, как Мод ответила ему согласием, он под каким-то надуманным предлогом сел на лошадь и отправился в Мейденхед. Там он получил специальное разрешение на брак — такое, по которому разрешалось заранее не объявлять о помолвке, — и поехал присматривать подходящую церковь. И нашел наконец — в таком глухом углу, что даже названия ему не было, во всяком случае так он нам сам сказал. Он сказал, что тамошний приходской священник пьет по-черному. А рядом с церковью есть домик, его владелица, вдова, разводит черномордых свиней. За два фунта она пообещала сдать ему комнату и поклясться кому угодно, что он жил там целый месяц.