Давенант потряс его за плечо.

– Так говорите же, Бога ради! Что случилось с девочкой?

– Она уехала от меня, – ответил Эйвон, протягивая ему письмо Леони.

Меривейл и Марлинг встали рядом с Хью, читая через его плечо.

– Господи помилуй! – вспылил Меривейл, хватаясь за эфес шпаги. – Какой злодей! Ну, теперь-то, Джастин, вы с ним посчитаетесь, и я в полном вашем распоряжении.

– Но… – Марлинг наморщил лоб. – Бедная девочка! Это правда?

Хью дочитал письмо и произнес хрипло:

– Маленький Леон! Клянусь Богом! Бедняжка!

Тут Руперт облегчил сердце, швырнув об стену свою табакерку.

– Мы сумеем отправить его в ад, не сомневайтесь! Пес! Трусливый пес! Фан, налей мне бургундского. Меня в жар бросает. Шпаги слишком хороши для этого мерзавца, черт меня возьми!

– Слишком хороши, – согласился его светлость.

– Шпаги! – воскликнул Меривейл. – Слишком быстрый способ. И вы, и я, Джастин, убьем его через две-три минуты.

– Слишком быстро и слишком неизящно. Моя месть будет более правосудной.

Хью посмотрел на него.

– Но объясни же! – сказал он умоляюще. – Где девочка? О чем вы говорите? Полагаю, ты нашел средство уплатить свой долг сполна, но как ты его нашел?

– Как ни странно, – сказал его светлость, – я совсем забыл про старую ссору. Очень удачно, что ты о ней упомянул. Чаша весов с грехами Сен-Вира опустилась очень низко. Потрудись послушать меня минуту, и ты узнаешь историю Леони.

Кратко и без обычной своей изысканной велеречивости он поведал им правду. Они слушали в ошеломленном молчании, которое продлилось и после того, как он умолк. Первым его нарушил Марлинг.

– Если это правда, то он самый отпетый преступник из всех, избежавших виселицы. Вы уверены, Эйвон?

– Безусловно, друг мой.

Руперт потряс кулаками и пробормотал что-то невнятное.

– Боже мой, мы ведь живем не в средневековье! – воскликнул Хью. – Невозможно поверить!

– Но доказательства! – вскричала Фанни. —

Что ты можешь сделать, Джастин?

– Могу поставить все на последнюю карту, Фанни. И намерен сделать как раз это. И думаю… да, думаю, что выиграю. – Он улыбнулся не самой приятной улыбкой. – А пока моя малютка в безопасном месте, и я не сомневаюсь, что найду ее там, когда настанет время.

– Что именно ты намерен сделать? – крикнул Руперт.

– Да, Джастин, пожалуйста, открой нам, – умоляюще сказала миледи. – Так ужасно ничего не знать и сидеть сложа руки.

– Я знаю, Фанни, но я еще-раз должен попросить вас всех о терпении. Свои игры я лучше всего веду один. Но могу твердо вам обещать, что вы будете присутствовать при развязке.

– Но когда это будет? – Руперт налил себе еще бургундского. – Ты для меня слишком уж дьявольски хитер, Джастин. А я тоже хочу участвовать в деле.

– Нет. – Хью покачал головой. – Дай Эйвону одному довести игру до конца. Нас слишком много, а, согласно поговорке, лишние повара портят суп. Я не очень кровожаден, но я не хочу, чтобы суп Сен-Вира был испорчен.

– Я хочу увидеть, как он будет раздавлен, – сказал Меривейл. – И поскорее!

– Увидите, мой милый Энтони. Но пока мы все будем вести себя так, словно ничего не произошло. Если кто-нибудь будет спрашивать о Леони, ей нездоровится. Фанни, ты, кажется, сказала, что завтра мадам Дюдеффан дает суаре?

– Да, – ответила она, – но мне не хочется ехать. Там соберутся сливки общества, и я так хотела повезти туда Леони!

– Тем не менее, дорогая, ты поедешь – вместе со всеми нами. Успокойся, Руперт. Свою роль ты сыграл, и сыграл хорошо, в Гавре. А теперь моя очередь. Фанни, ты совсем измучена, ложись спать. Пока ты ничего сделать не можешь.

– Мне надо вернуться к де Шатле, – сказал Меривейл. Он стиснул руку Эйвона. – Оправдай свое имя, Сатана. На этот раз мы все с тобой!

– Даже я, – с улыбкой выдавил Марлинг. – Никакое дьявольство не будет тут лишним – такого черного подлеца, как Сен-Вир, мне еще встречать не приходилось.

Услышав это, Руперт поперхнулся третьей рюмкой бургундского.

– Разрази меня, я бешусь от ярости, когда думаю о нем! – выругался он. – Леони называла его свиным отродьем, но он, черт побери, куда хуже! Он…

Фанни торопливо покинула библиотеку.

Марлинги приехали к мадам Дюдеффан одними из первых, и почти следом за ними явились Меривейл с Хью Давенантом. Мадам Дюдеффан осведомилась о Леони и услышала, что из-за нездоровья она осталась дома. Затем вошел Руперт в компании с д'Анво и Лавулером. Ему пришлось выслушать от нескольких гостей и самой мадам Дюдеффан веселые шуточки.

– Он решился побывать на вечере, посвященном музам? Без сомнения, мы услышим от вас мадригал или рондо, – поддразнила его хозяйка. – Faites voir, milord, faites voir![171]

– Я? Да нет, черт возьми! Я в жизни не кропал стишков! Я приехал слушать, мадам. Она сочувственно засмеялась.

– Вам будет так скучно, мой бедный друг! Простите нас! – И она отошла поздороваться с входящими гостями.

Под стенания скрипок в дальнем конце залы Меривейл сказал Давенанту:

– Где Эйвон?

Хью пожал плечами.

– Я весь день его почти не видел. Он отправился в Анжу прямо после суаре.

– Значит, он намерен нанести удар здесь. – Меривейл оглядел залу. – Минуту назад я видел Армана де Сен-Вира. А граф здесь?

– Пока, кажется, нет, но мне сказали, что он должен приехать. И с супругой. У Джастина будет много слушателей.

Зала и гостиные быстро заполнились. Вскоре Меривейл услышал, как лакей доложил о Конде. Следом за принцем вошли супруги Сен-Вир, Маршеран и герцог с герцогиней де ла Рок. Юный щеголь подошел к Фанни и осведомился о мадемуазель де Боннар. Когда он услышал, что ее не будет, лицо у него вытянулось и он скорбно признался, что написал мадригал в честь глаз Леони и собирался его прочесть тут. Миледи выразила ему соболезнование, повернулась и увидела перед собой Конде.

– Мадам! – Он поклонился. – Но где la petite?

Леди Фанни опять объяснила, что Леони нездорова, и выслушала просьбу передать больной изысканнейшие пожелания здоровья. Затем Конде присоединился к играющим в буриме, а стенания скрипок почти замерли.

И в ту минуту, когда мадам Дюдеффан обратилась с просьбой к мосье де ла Дуайе прочесть обществу свои последние стихотворения, у дверей произошло какое-то движение и вошел его светлость герцог Эйвон. На нем был костюм, в котором он однажды появился в Версале: из золотой парчи, искрящейся в свете свечей. Огромный изумруд в кружевах у его горла вспыхивал мрачным огнем, как и второй, в перстне на его пальце. К поясу была пристегнута легкая парадная шпага, в одной руке он держал носовой платок и табакерку, инкрустированную маленькими изумрудами, а с запястья свисал веер из тонкой куриной кожи с изящным рисунком и золотыми палочками.

Стоявшие у дверей посторонились, давая ему дорогу, и на мгновение он оказался один в пустом пространстве – высокий, надменный. Французы по сторонам выглядели почти карликами. Он поднес к глазам лорнет и обвел залу высокомерным взглядом, небрежным и даже чуть презрительным.

– Черт побери, а он дьявольски хорош, – заметил Руперт Меривейлу. – Провалиться мне, если я когда-нибудь видел его таким царственным!

– Какой костюм! – шепнула Фанни мужу. – Ты не можешь отрицать, Эдвард, что Джастин – красавец.

– Да, осанка у него величественная, – признал Марлинг.

Эйвон прошел через залу и наклонился над рукой хозяйки.

– Как всегда, опоздали, – попеняла она ему. – О, и вы все еще не расстались с веером! Позер! Но вы как раз вовремя, чтобы послушать стихи мосье де ла Дуайе.

– Фортуна мне всегда улыбается, мадам, – сказал он и чуть поклонился юному поэту. – Нельзя ли попросить мосье прочесть нам его строки, посвященные «цветку в ее волосах»?

Ла Дуайе порозовел от удовольствия и поклонился.