Харра нахмурился.

— А ведь сегодня ночью я сторожил ларец и видел, как старый горбатый лис седлает ишака Хамира!— воскликнул он, вскакивая с места.— Значит, он был ночью у сына! Так они в сговоре! Надо скорее…

— Погоди,— оборвал его Конан.— Давай сначала поговорим с сиятельным визирем повелителя. Он человек мудрый, как я уже не раз убеждался за эти дни. Вот он идет. Ну-ка…

Конан спрыгнул с крыши и быстрым шагом устремился к горбуну. Тот, заметив это, остановился и склонил набок свою большую голову.

— Да простит меня высокородный и наимудрейший…— обратился к нему с поклоном киммериец, но Магриб перебил его.

— Ты хочешь знать, где я был этой ночью, не так ли, о, мой любознательный воин?— спросил он.

— Ты прочел мои мысли, провидец.— Глаза ун-баши смотрели с холодной настороженностью. Харра на всякий случай подошел поближе.— Твои слова, сказанные нынче утром, не идут у меня из головы. Сознайся, ведь ты виделся с сыном.

— Да, как только звезда Аш-Кииб встала против Звезды Девы, при совпадении звезд Лисички с Семью Сестрами, знаками долгой жизни и обильного потомства, я понял, кто родится у жены государя, и поспешил с этой вестью к Мардуфу,— все так же улыбаясь, сказал Магриб.— Ибо мне показалось, что слишком много шпионов рьпцет вокруг, и слишком долго задержался ты в городе, Конан, ты, не спавший с начала Весеннего гадания ни одной ночи спокойно. По-твоему, я поступил неверно?

Ошеломленный тем спокойствием и, более того, дружеским участием, с которым все это было сказано, Конан молча смотрел на придворного звездочета. В голове у него крутились обрывки мыслей, и все эти мысли начинались со слова «почему». Вид у него, наверное, был забавный, потому что Магриб негромко рассмеялся и сказал:

— В самом деле, почему?

— Что «почему? — спросил окончательно сбитый с толку Конан.

После летающего ковра он был готов поверить во что угодно, но верить в то, что Магриб читает мысли, ему совершенно не хотелось. Не потому, что такого не могло быть, а потому, что это превращало молодого воина в беспомощную игрушку этого загадочного человека.

— Ну, хотя бы, почему ты не спросишь меня, кто же все-таки родится этой осенью? Ведь именно ради этого пленил тебя Мардуф, мой беспутный и самонадеянный сын. Ты много выстрадал из-за этой тайны, неужели ты не хочешь ее узнать? Мардуф, к примеру, переменился в лице и пьянствовал с друзьями весь остаток ночи, получив мою весть. Но моей целью было не вселить радость или беспокойство в его сердце, а заставить его прекратить преследовать нас и выпустить тебя. — Темный узловатый палец уперся Конану в грудь.— Ради тебя хлопотал я, глупый мальчишка, тебя, которого я назвал бы сыном с большей охотой, чем собственного единокровного отпрыска, вобравшего внутрь себя мое уродство и не унаследовавшего ни капли ума… Впрочем, в двадцать зим все мы волею Митры глупы, как предписывает нам беспечность юности. Ну? Что ты молчишь?

Харра, приоткрыв в изумлении рот, смотрел на своего военачальника совершенно круглыми глазами. Он видел Конана в радости и горе, в ярости и азарте, видел раненым, видел смертельно пьяным, но никогда еще не видел у него такого бледного и застывшего лица. Кадык киммерийца дернулся, он сглотнул и спросил, еще не освоившись с вновь обретенным даром речи:

— Ну, и кто же родится этой осенью?

Магриб чуть подался вперед и, смеясь губами, глазами и всеми морщинками вокруг глаз, ответил:

— Девочка.

Еще мгновение Конан стоял, по-прежнему невидяще глядя перед собой, но его вывели из задумчивости странные звуки, раздавшиеся вдруг за спиной — не то всхлипывание, не то бульканье. Конан обернулся: осев в изнеможении на землю, трясясь всем телом, корчился от смеха Xappa.

— Девочка,— побагровев, повторил киммериец.— Ах ты, печенка Нергала! Жареные потроха пещерного медведя! Чешуя стигийского Змея! Девочка, забери меня дух Серых Равнин!

Он сыпал ругательствами, все больше свирепея с каждым бранным словом, а рядом с ним, захлебываясь и бормоча что-то неразборчивое, хохотал Харра и беззвучно смеялся Магриб абн Рудаз.

OCR: Lord