Лениво оглядываясь, вновь прибывшие миновали ряды торговцев невольниками, где Конану настойчиво предлагали купить хотя бы одного, а лучше пару телохранителей-кушитов, славившихся свирепостью и неподкупностью, и уж, в крайнем случае, невольницу, которых здесь тоже было предостаточно, причем на любой вкус, начиная с белокожих, златокудрых уроженок севера и заканчивая зембабвийками, походившими на прекрасные статуи, выточенные из черного эбенового дерева, что продавались неподалеку.

Однако Конан отмахнулся, и от него сразу отстали, поняв, что северянин явился сюда не за этим. Несостоявшиеся покупатели рабов равнодушно проследовали мимо лавок золотых дел мастеров, где можно было купить все, начиная от ажурной вендийской чеканки и заканчивая искусной зингарской резьбой по серебру. Здесь же чернокожие косторезы на глазах у изумленных покупателей изготавливали из слоновой кости статуи своих уродливых, как Дамбаллах, и прекрасных, как Небетет, богов.

Наконец добрались они и до торговцев оружием, где можно было приобрести решительно все, что могло понадобиться воину, начиная от боевого коня самых чистых кровей и заканчивая любым видом оружия любого качества, изготовленного в любой стране.

Тут-то киммериец и увидел своих пропавших товарищей. Калим стоял рядом с торговцем лошадьми и неторопливо рассуждал с ним о сравнительных достоинствах скакунов различных пород. Всем видом своим он показывал, что забрел сюда просто так, в надежде убить время, которого у него было предостаточно, и лишь случайно наткнулся на достойного собеседника, с которым может поговорить на равных. Однако Конан видел, как искоса он поглядывает на зингарского серого в яблоках скакуна.

Олвина стояла рядом с туранским вороным, и одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять: если кому-то взбредет в голову попытаться перекупить выбранную ею кобылу, то носить свою неразумную голову этому бедолаге придется недолго. Торговец стоял невдалеке и довольно потирал руки в предвкушении грядущего барыша. Он ведь прекрасно понимал, что выбравшая лошадь красотка дожидается способного оплатить покупку дружка, который вот-вот должен подойти. Чем дольше тянулось ожидание, тем сильнее становилось нетерпение красавицы и тем, значит, выше можно будет взвинтить цену на прекрасную лошадь.

Наконец в поле зрения Олвины появился Конан. Девушка вздохнула с облегчением и тут же растерялась, когда Бергон остановился, как вкопанный и, уставившись на нее, в восторге всплеснул руками.

— Пресветлый Митра,— восхищенно прошептал он,— какая красавица!

Олвина смущенно зарделась. Конечно, она знала, что красива, но не придавала этому слишком большого значения. До сих пор мужчины как-то не очень интересовали ее. Она даже успела привыкнуть к своей красоте, так что теперь почти не замечала ее, и только восторженные взгляды представителей сильного пола постоянно напоминали ей, как она хороша. Однако никогда еще и никто не выказывал ей своего восхищения открыто, при всех. Конечно, она предпочла бы услышать эти слова от Конана, а не от этого незнакомого юноши, но, быть может, и хорошо, что все произошло на глазах киммерийца? Пусть видит, как другие оценивают ее красоту!

— Конан, посмотри, она само совершенство!

Глаза юноши выражали неподдельный восторг.

Олвина скромно потупилась, со стыдом чувствуя, как пылают ее щеки.

— Бабки слабоваты,— с видом знатока ответил киммериец.

Бабки? Какие еще бабки?! Девушка опешила и, не думая о том, что делает, погладила себя по округлым ягодицам.

— Зато какая грудь! — не унимался замориец.

Грудь? Рука Олвины переместилась на действительно прекрасную грудь. И тут только до нее дошло: эти мерзавцы говорят вовсе не о ней, а о кобыле, которую она выбрала! Она исподтишка осмотрелась: не видел ли кто ее позора? Но остальные были заняты своими делами. Лишь Калим, который не упускал ничего из происходящего вокруг, позволил себе улыбнуться уголками губ, но согнал улыбку, прежде чем девушка взглянула на него. Она облегченно вздохнула и прыснула в кулак.

— Прошу прощения, почтенные!— посчитал необходимым вмешаться торговец.— Не о моем ли коне зашла у вас речь?

— О ком же еще?— удивился киммериец.— Не об этой же девушке, у которой, Митра свидетель, вообще нет недостатков?!

При этих словах Конана Олвина с новой силой залилась румянцем, и крылья мечты мгновенно перенесли ее в объятия короля, заставив позабыть о вороной лошадке с легковатыми бабками, которую она держала под уздцы, равно как и обо всем прочем.

— Твоя правда, господин.— Наметанным глазом торговец мгновенно определил, кому из двоих суждено стать его покупателем.— Но та особенность, которую ты совершенно справедливо изволил заметить, вовсе не недостаток животного, а всего лишь признак породы. Очень редкой, осмелюсь заметить, потому что выведена она специально для всадника-женщины, которая просто не может обладать лишним весом. Тебя ведь не смущает тонкая, изогнутая змеей шея, равно как и небольшая, но необыкновенно изящная голова?— Он всплеснул пухлыми ручками и выразительно поцокал языком.— Посмотри, как резко она отличается от, скажем, немедийского большеголова или гандерландского тяжеловоза. Да и представь, как выглядела бы эта красавица, будь у нее толстый, тяжелый зад!

В этом месте пламенной речи торговца Конан понял, что если толстяка не остановить, то он способен говорить, хоть до вечера, приводя все новые достоинства вороной и без устали сравнивая свой товар в неизменно выигрышном свете с другими породами, явно уступающими обсуждаемой кобылке по всем статьям.

— Хорошо,— непререкаемым тоном остановил он поток красноречия торговца,— я уже понял, что ты прекрасно знаешь свое дело, а потому спрошу тебя сразу: сколько ты за нее хочешь?

Купец напустил на себя глубокую задумчивость, закатил глаза, словно ответ на этот нехитрый вопрос был начертан у него на затылке и он хотел заглянуть туда, и, с глубокомысленным видом шевеля толстыми губами, начал что-то усиленно вычислять.

— Ну-ну!— усмехнулся Конан и снисходительно похлопал торговца по плечу.— Не хочешь же ты, в самом деле, убедить меня, что не знаешь, сколько стоит твоя кобыла?

— В том-то и дело,— попытался сохранить достойный вид торговец,— что досталась она мне путем многоступенчатого обмена и обошлась, в конечном счете, недешево.

— Ну,— Конан равнодушно пожал плечами, не обращая ни малейшего внимания на вытянувшееся и мгновенно побледневшее лицо своей прекрасной спутницы,— если она дорога тебе как память о сложном торге, и ты намерен оставить ее при себе…

Киммериец развернулся, и, казалось, потеряв всякий интерес к разговору, пошел прочь.

— Постой, почтеннейший!— Смешно семеня, торговец заторопился ему вслед. Он был совсем не новичок в своем деле и прекрасно понимал, что происходит. Он ничуть не усомнился в намерении Конана приобрести его лошадку, но сейчас все-таки струхнул — не переиграл ли? Слишком уж надменно держался этот гигант, по лицу которого невозможно было что-либо прочитать. Кто их вообще поймет, этих северян? — «О, всемогущий Эрлик! Надоумь меня, как поступить!— мысленно взмолился толстяк.— Ты не так понял меня! — запричитал он, хватая киммерийца за рукав.

Конан нехотя остановился. Вокруг них уже начала собираться небольшая толпа, которая всегда образуется в том месте, где идет торг. Особенно если продается вещь дорогая.

— Конечно же, я знаю цену,— смущенно выпалил торговец.— Просто я думал о том, как бы сказать тебе о ней помягче, чтобы не оскорбить.

В толпе кто-то присвистнул, поняв, что торгаш явно намеревается раздеть своего покупателя.

— Оскорбить?— удивленно повторил Конан, который все прекрасно понял, но предпочел прикинуться простаком.— А-а! Я, кажется, понял тебя! — Он изобразил восторг.— Ты хочешь, чтобы я принял лошадь от тебя в подарок, но, поскольку предназначается он моей женщине, ты опасаешься, что я восприму его как оскорбление!— Публика захохотала, видя, как мгновенно, переменившись в лице и потеряв дар речи, побледнел торговец, а Конан как ни в чем не бывало продолжил:— Право, ты напрасно опасался. Если подарок от чистого сердца, он никого не может унизить!— Киммериец усмехнулся.— Даже короля!