На улицах родного города
Прозрачное летнее утро. Поезд останавливается на железнодорожной станции Гагарин.
Вокзал — ворота в город. На фронтоне здания — портрет Юры. На портрете брат — совсем еще молодой, улыбчивый: такой, каким увидели и узнали его люди по возвращении из космоса...
Вон и автобус бежит навстречу, торопится напомнить: садись — мигом домчу до нужного места.
В который уже раз шагаю я по этим улицам. И каждый раз дивит меня разительное их обновление. Вот и сейчас, в очень раннее и очень солнечное время июльского утра, город показывает мне помолодевшее, а может быть, и новое лицо. В общем-то, расхожий и безликий лозунг «Вас встречает древний и вечно юный...», коли начертать его на вратах нынешнего Гагарина, вряд ли будет восприниматься здесь как штамп. Город стремительно расстается с былым своим обличьем. На месте старых деревянных бараков высятся громады многоэтажных кирпичных домов: таким столица позавидовать может! Упругое полотно асфальта выровняло ухабистую, почти непроезжую некогда дорогу. Новый кинотеатр «Космос». Новая гостиница «Восток». Названия эти — «Космос», «Восток» — воспринимаются здесь с каким-то особым, обостренным чувством. Мемориальные доски на зданиях: школы — здесь будущий космонавт постигал азы грамоты; завода «Динамик» — здесь встречался он с рабочими; горкома партии — здесь выступал перед трудящимися в качестве депутата Верховного Совета СССР.
На центральной площади города — памятник ему. Дерзкий, молодой, запрокинул он голову — к солнцу, к неведомым дотоле человечеству мирам, к неоткрытым тайнам Вселенной. Еще шаг — и первым из землян преодолеет силу земного притяжения. «Поехали!» — скажет с улыбкой, будто бы и не в космос вовсе поехал — на прогулку за город. Годы проходят, а по-прежнему свежи они в нашей памяти, те сто восемь минут ставшего сразу легендарным полета...
Навстречу мне — группками и порознь — парни и девчата в зеленых и синих куртках бойцов студенческого строительного отряда. Разноязычная речь, но смех одинаковый, роднит — заразительный, веселый. На объекты спешат ребята. Их, посланцев самых разных вузов страны, здесь тысяча человек. И это уже многолетняя и славная традиция: главные новостройки города возводятся руками юных. Стать бойцом Гагаринского стройотряда — высокая честь, конкурс за это право не меньше и не легче конкурса среди поступающих в вузы...
Позже, когда я зайду в горисполком, мне скажут, что бойцы студенческого строительного отряда работают как заправские мастера, выполняют огромный объем работы. Все, что украсит жилые кварталы города: новые детские сады и ясли, школа, библиотека на сотни тысяч томов, спортивный комплекс,— все будет построено студентами. Старинный провинциальный город станет, вернее, уже становится одним из самых юных и красивых в России — под стать своим зодчим.
Вот и калитка, и — за деревянной оградой, в тени яблонь — дом № 106 по проспекту Гагарина, и мама в дверях...
День был забит заботами, как добрый колос — зерном. Первым делом сходили в музей — посмотрели новую экспозицию. От стен старого дома, завешанных фотографиями и картинами, потесненных стеллажами и витринами, пахнуло вдруг родным, неизбывным: здесь, в этих стенах, прошли детство и отрочество, видели они и раннюю нашу юность, и молодость... Потом — надолго! — отвлекли маму шустрые парни из Ленинградской студии телевидения... Официальные делегации и «неорганизованные», но любопытствующие туристы — числа им несть: дверь в доме, открытая спозаранку, не закрывалась до позднего вечера.
А вечером, когда чашкой чая собрались согнать дневную усталость, пришли девчата из студенческого отряда:
— Анна Тимофеевна, приглашаем вас на концерт художественной самодеятельности. И вас, Валентин Алексеевич.
Концерт затеяли на открытом воздухе, во дворе средней школы, и многие горожане пришли посмотреть и послушать песни и пляски студентов. Наплывали на крыши мягкие сумерки, зажигали электрические лампы на столбах и звезды в небе. Крепли, наливались силой голоса парней и девушек, и звенело над притихшими улицами: «Знаете, каким он парнем был...»
В августе 1977 года я снова встречался в Гагарине со студентами-строителями. Но месяц этот был омрачен еще одной трагедией в жизни нашей семьи: едва перешагнув за сорокалетний рубеж, умер Борис. Младший из нас, братьев.
Причиной ранней смерти была тяжелая болезнь...
В Рязани, на радиозаводе
И о том еще не могу я умолчать, что биография Юры вошла в биографию Рязанского радиозавода. Случилось это и для меня неожиданно.
А было так.
В последний, кажется, мартовский день 1973 года вернулся я из поездки. Невеселое совершил путешествие: сперва на владимирской земле побывал, на месте гибели брата, оттуда мать проводил до дому. А в Рязани, подгоняемый желанием забыться, заглушить в себе тоску, заторопился я на работу, в цех родного завода.
В проходной мое внимание привлекла «молния». Все в ней было необычно: и яркие краски, и многочисленные знаки восклицания, и — главное! — крупно выписанные фамилии. «Молния» сообщала, что в марте месячный заработок слесарей-сборщиков Гагарина, Серегина и Комарова составил 1000 (тысячу!) рублей и что вся, до единой копейки, сумма эта переведена на текущий счет № 170039 Советского фонда мира...
Не сразу. осмыслил я содержание листовки. Читал, перечитывал текст, пока не озарило, что никаких совпадений быть не может, что — хотя и инициалы не указаны — это о них, о Юре и его товарищах идет речь.
И все же какие-то сомнения одолевали меня, и тогда я пошел в партком. Там показали мне официальный документ — приказ № 360 по Рязанскому радиозаводу:
«...Поддерживая патриотический почин коллектива цеха № 8 и на основании решения общего собрания цеха, приказываю:
§ 1. Зачислить в списки личного состава цеха № 8 слесарями-сборщиками Юрия Алексеевича Гагарина и Владимира Сергеевича Серегина.
§ 2. Бухгалтерии начисленную по нарядам на имя Ю. А. Гагарина и В. С. Серегина зарплату перечислять ежемесячно в Рязанское отделение Госбанка СССР на текущий счет № 170039...»
В третьем параграфе приказа выражалась уверенность, что почин поддержат другие цехи и службы. Подписано директором.
Другим приказом в коллектив другого цеха, тоже слесарем-сборщиком, зачислялся космонавт Владимир Михайлович Комаров.
Сложное чувство овладело мной в те минуты, когда прикоснулся я к сухим, официальным строкам документов. Тут была и с новой силой вспыхнувшая скорбь по безвременно ушедшему из жизни близкому человеку, и великая благодарность людям, с которыми не первый уже год тружусь я бок о бок. Ведь это в их сердцах — сердцах простых рабочих — родилась идея зачислить в списки коллектива летчиков-космонавтов, каждомесячно изо дня в день выполнять за них сменную норму. Как-то по-новому — просветленно, что ли,— открылись мне эти бескорыстные люди. И сейчас не могу удержаться от того, чтобы не назвать имена некоторых. Вот Валентина Васильевна Абидова: мать двух сыновей, бригадир на участке коммунистического труда, четверть века отдала она заводу, награждена орденом Ленина. Вот Борис Дмитриевич Сергеев — всесторонне образованный человек, увлекающийся трудами Циолковского, Кибальчича, Цандера. Ударницы коммунистического труда Мария Третьякова, Анна Селезнева, Мария Кирсанова, Александра Коростина, Мария Палицына...
Конечно, Юра догадывался о том, какое место отведено ему в истории. Но честолюбие никогда не было ведущей чертой в его характере: прежде всего он думал не о личном престиже и персональной славе — о деле думал, оно всегда стояло на первом плане. «Иногда нас спрашивают, зачем нужна такая напряженная работа? — говорил он, повествуя о быте космонавтов.— Но разве люди, перед которыми поставлена важная задача, будут думать о себе? Подвиг — убежден! — не совершается сам по себе. Он приходит как естественное завершение прожитой до него жизни. Нужно работать каждодневно, ежечасно, во имя людей наших, во имя Родины. Это, если хотите,— подлинный героизм...» И сознавая, что имя его люди будут помнить долго, он вряд ли догадывался, в какие формы будет облечена живая память о нем, людская благодарность к первопроходцам Вселенной. Я, кажется, уже говорил о том, что на одной из пресс-конференций за границей Юру спросили:
