Он ужаснулся, заглянув в свои глаза. Разум его стал рабом дороги. Одержимость профессией. И надо же было такому здесь приключиться — ему и без крестовых походов забот хватает. Будем надеяться, что пронесет. Хотя — хотя вся эта армада словно для того и создана, чтобы подтвердить истинность его выводов о бренности человеческой, — иначе зачем весь этот вздор? Их несет туда, куда им вздумается, наперед ничего не известно. Чушь какая — известно и даже слишком. Он услышал щелчок тумблера — Марта включила телесистему.
За ночь возле его дома выросла гигантская гора щебенки — вершину хребта утюжили тяжелые мрачные машины. Комья земли, скатившиеся во двор, погребли под собой почти всю грядку с нарциссами. Там, на своем наблюдательном пункте, взметнувшемся над дорогой, он чувствовал себя капитаном, стоящим на мостике своего корабля, здесь — утопающим.
— Доброе утро, Яан.
— Привет, Эрик.
Конинкриик взобрался к себе на башню, где, развалясь,» сидели двое в форме, в зубах сигары, треплются. Сквозь стеклянную крышу находившегося прямо под ним дежурного отделения он видел очередную смену: ноги на столах, откинувшись на спинки кресел, читают. Когда заревут сирены, ребят этих оттуда словно ветром сдует, единственное, что там останется, так это книги. Книги и газеты.
Они, эти парни, в основном свихнутые, но в работе им это особенно не мешает. В Брюсселе с кадрами куда сложнее. Если же взять Германию — Мюнхен, Франкфурт и все такое прочее, — то там, говорят, творится что-то совсем уж запредельное — туда лучше не соваться.
Он подошел к информационной панели и стал знакомиться с положением дел на Трассе, начав, естественно, с Остенде.
Первые ласточки уже пересекли пределы аальтерского участка. Артериальное давление. Отсюда, из окна наблюдательного пункта, прекрасный вид, но любуется им только один человек — он сам, инспектор Яан Конинкриик, вчитывающий в ущербные дали свою печаль, всем прочим на это наплевать — погружены в истории о грудастых девках, торгующих собой, нацистах, превративших оккупированную Скандинавию в один большой бордель, упиваются происходящим где-нибудь в Форт-Ноксе или Макао, или же перебирают в памяти события прошедшей ночи; парочка офицеров, сменившихся с дежурства, развлекает друг друга какой-то похабенью, попивая «Стеллу-Артуа». За состоянием дел в реальном мире кроме меня, похоже, не следит никто, я тоже в последнее время сдал, все мысли только об одном: об этом сумасшедшем Мессии из Англии, на своей «банши» торжественный выезд на бешеной скорости — это я знаю, это я уже знаю. Король смерти. Всегдашняя его повадка, но это только в будущем, в прошлом же — эта девушка из Маастрихта, с ней я смог бы найти то — О Боже! Неужели причина ее паралича — я? Яан?
Ты полагаешь военные справятся? Они говорят потребление продуктов падает повсюду причина очевидно в общем спаде производства но повинны в этом прежде всего валлонцы уж можешь поверить да они говорят о каком-то голоде мол такое теперь всюду но мы-то истинных виновников знаем что бы они нам ни говорили это все штучки валлонцев тут уж сомнений быть не может даже удивительно какой они народ подлый и откуда только
И что только она там делает целыми днями надо бы ее в конце недели оттуда вывезти не ровен час они и наш дом с землей сровняют погребение скорбные голоса но как ее в этом убедить господи сподвигни ее смущенный отец с той поры и появляться у нас перестал, видно, ему за нее стыдно Сидит целыми днями, разглядывает собственное отражение. Жуть.
Вой сирены. Он ринулся вниз вместе со всеми. Автомобиль под номером пять, хлопок его дверцы и эхом со всех сторон — хлопки. Сообщение по рации: на южном участке Трассы в двух километрах к северу от Аальтера крупная авария, множество пострадавших. Пункт Икс. Случилось то, что и должно было случиться. Ну что ж, отправляемся на место дружный рев двигателей газ до упора визжат колеса. Трасса. Желтые заграждения красные сигнальные огни сирены. Отлив слюны знакомое першение. Гхм. И еще громче двигатель словно перехватчик в пике все исчезает и мы снова свободны — болиды либидо. Внутренняя поверхность вещей.
Температура на спидометре ползет все выше и выше, знакомое возбуждение, возбуждение нечистое. Для кого-то момент истины становится настолько значимым, что время останавливается. Металлический отбеливатель смерти трехмерный Ding[16] летит прямо на твое ветровое стекло, еще несколько микросекунд совершенно безопасных, можно не волноваться понапрасну, и только потом уже само столкновение — актуализация энергий доселе незримых. Конинкриик ненавидел себя за эту склонность к полетам. Летало фантазии, блеснув указателем «ВНИМАНИЕ, АВАРИЯ», унеслось за городской ров к тонущему в дерьме дому Войнантов, и тут же взору его предстала выходящая на простор Трасса, взятая в стальные ограждения, призванные удерживать транспортные потоки внутри артерии. Учащенное поверхностное дыхание. Сердце.
Вот уже и первые вестники аварии. Кровь течет все медленнее и медленнее, того и гляди, остановится. Где-то там, впереди, тромб. Конинкриик поморщился. Этот поганый тромб едва не перекрыл артерию. Полицейская машина вырулила на обочину. Не дожидаясь, пока машина остановится, Конинкриик выскочил наружу, снял замок с ограждения и перешел на соседнюю полосу. В руках рация. Плечам тепло — это, наверное, солнышко. Если еще парочку дней так продержится, уже и травка покажется, если, конечно, эта кувейтская аэрозоль ей нипочем. Кто его знает. Если на нас оно так действует, то и на все живое по идее должно как-то влиять.
Самое обычное столкновение — носом под зад друг другу разом с десяток машин, некоторые задрав нос кверху, придавив соседа, словно спаривающиеся тараканы. Даже смотреть неприятно. Осмотрим же, что течет в ваших жилах: кровь, ихор или водица?
— Кох, Шахтер, Делорме, отправляйтесь назад и выставьте километрах в десяти отсюда мигалки и заграждения — иначе их через два часа в два раза больше станет.
Отправились выполнять приказ. Дисциплина лимфоцитов.
— Миттель и Арамеш, проследите, чтобы встречная полоса оставалась свободной — пропускать только машины скорой помощи.
Они и без него знают, что им делать. Рев двигателей, нервы на пределе — вот что их привлекает. Все остальное — чушь, такая же, как и те книжонки, что валяются на полу в дежурном отделении.
Так было и в прошлый раз, так же, наверное, будет и в следующий раз. Размытое правдоподобие. Тяжелый швейцарский грузовик, номер бернский, заехавший на чужую полосу. За ним «банши», нос смят, водитель, уткнувшийся носом в панель управления, дверцы машины оторвались, лежат тут же; сразу за затылком водителя старый «уолсли», за ним дикое нагромождение машин с английскими номерами. Одна из машин почему-то оказалась на обочине, вдалеке от других. Горит себе потихоньку. Люди вокруг, кто-то носится туда-сюда, эти ползут, эти тихонько лежат на травке, следят за происходящим, за этой странной реальностью. Полицейский вертолет завис прямо над местом аварии, наверное, фотографируют.
Исполнение желаний. Кровяные тельца белые и красные.
Рев сирен на Трассе. Это работа Коха, он свое дело знает.
«Скорые» уже тут как тут, санитары ходят по двое, в руках — носилки. Археология. Под тонким пластом металла находится культурный слой, где всего несколько крошечных эонов тому назад пульсировала жизнь, одна из ее самых распространенных форм. Любопытная гипотеза: слой, под который погребены останки людей, создан ими же. Артефакт. Чей-то голос:
— «Банши» принадлежала Чартерису.
Время перешло в энергию, не материя — время. Останки последних из-под обломков. Они были обречены на вымирание — их броня была слишком тяжелой, что не соответствовало их жажде жизни. Тчк.
Через два часа. Усталый Конинкриик, сидя на грязном бордюре, внимает Чартерису. Речь для избранных.
— Как все вы, наверное, знаете, я в каком-то смысле предсказал недавнее происшествие. Остенде, вчерашний вечер — помните? Можете относиться к этому, как к чуду. Мы не нуждаемся в так называемом месте для того, чтобы существовать, мы должны существовать там, где мы по большей части находимся, — я говорю не о каких-то здесь или там, я имею в виду великое «между». Вы понимаете меня? Скажите мне, что вероятнее — мгновенная гибель всех нас или какой-то иной исход? Вероятнее, разумеется, второе — верно? Ведь мы сравниваем бесконечность с единицей! Как видите, это не пустые слова — я продолжаю говорить с вами так же, как я это делал и прежде! Мы все понимаем, что для нас проезд закрыт, но мы забываем о том, что всех дорог нам не суждено увидеть, их куда больше, чем мы привыкли думать. Но мы знаем и то, что всему рано или поздно приходит конец. Вот Банджо — он сыграл в ящик, его здесь не осталось, он ушел вместе со всеми своими «Я». Старый лось Бертон… Мы как из Ковентри выехали — это такое место в центральных графствах, там машины делают, — так он все у меня руль клянчил. Все ему хотелось на моей «банши» поездить. Он бедолага и сам не понимал, зачем ему это. В конце концов нам с Анджелин это дело надоело, и я уступил ему на время место в своей машине. Вы бы видели, как он был счастлив. Слушайте, что я вам скажу: импульсы — вещь серьезная, ничего случайного в нашей жизни не бывает. Возможно, у него были суицидальные наклонности, которые прежде он не мог реализовать, или же ему в голову запали эти мои слова о том, что я на какое-то время оставлю вас, а затем снова вернусь в этот мир и буду говорить с вами, — помните? Может быть все что угодно. Может быть, это я заставил его поступить так или же не я, но некто, куда больший меня, или же это мы все, мы — наша групповая фотография, непроявленная, естественно, нам неведомая даже в деталях, вероятно, кто-то из вас слышал о сублиминальном, примерно там и находится тот змей, о котором я вам говорил, но важно сейчас не это. Если все вы, каждый из вас, задумаетесь о происшедшем, вы найдете каждый свое решение, которое будет обусловлено спецификой вашего эго, ибо вашим будет то решение, которое больше всего устраивает ваше эго. Таким образом, суперпозиция всех возможных решений может быть и чем-то почти бессмысленным — не так ли? Любое мнение — а это и есть мнение — лично. Лично и тем самым лишено какой бы то ни было значимости. То, что мы с таким жаром отстаиваем, как правило, является чем-то совершенно иным, но не таким, каким оно представляется вашим оппонентам, и так далее. Я призываю вас только к одному — не будьте машинами, избегайте автоматизма! Храните сомнение как зеницу ока, ибо уверенность всегда ошибочна, любая однозначность — это однозначность смерти! Забудьте то, чему вас учили идеологи допсиходелической эпохи! Одномерное общество изжило себя! Обо всем этом я пишу в своей книге «Человековыводитель», но сейчас, сейчас, когда мы пережили такое, мы…
