Все это и предопределило социальный состав зрителей, располагавшихся в прошлые времена на трибунах первых бразильских стадионов. Публика эта, нужно признать, совсем не походила на ту, что мы видим сегодня на трибунах «Мараканы», «Лужников» или «Сантьяго Бернабеу». То были почтенные джентльмены в сюртуках и элегантных соломенных шляпах: отцы, старшие братья и друзья резвившихся на поле игроков. И их матери, сестры и подруги: в изящных платьях с кринолинами и кружевами, с веерами из страусиных перьев, благоухавшие французскими духами, шелестевшие шелками, трепетавшие зонтиками. Неудивительно поэтому, что, как я уже сказал, попадавших иногда на матчи репортеров (так же, как и читателей их продукции) гости на трибунах интересовали гораздо больше потных парней, носившихся по полю за мячом. В отчете о первом поединке «Фламенго» и «Флуминенсе», состоявшемся 7 июля 1912 года, газета «О Паис» писала: «Несмотря на имевшие в этот день место turf и rowing, очень многочисленное избранное общество собралось все же на field, где состоялся meeting».

Да, действительно, в те времена газеты имели обыкновение вдохновенно перечислять наиболее примечательные фигуры, изволившие почтить своим присутствием эту странную забаву, детально описывали туалеты дам, рассказывали о слухах и анекдотах, которыми перебрасывались на трибуне представители «общества», созерцавшие матч. Ну, а иногда случалось, что в конце такой заметки сообщался и результат поединка.

Постепенно эта загадочная, но чертовски увлекательная британская игра football начала завоевывать симпатии публики и отбирать зрителей у самых популярных воскресных развлечений: скачек, гребли, крикета и парусных регат. Стало модным ходить на матчи. Стало престижным отдавать свои симпатии любимому клубу. И декларировать эту свою любовь ленточками с цветами любимого клуба, которые укреплялись на соломенных шляпах. Причем это были не просто ленточки, купленные, извините меня за предположение, в галантерейной лавке за углом. Нет! Это были ленточки, заказанные в Англии! Вот так…

Хотя негров и мулатов держали вдали от футбольных клубов, но запретить им глазеть на матчи было невозможно. И если «чистая» публика гордо восседала на плетеных креслах трибун, то плебс вынужден был толкаться на так называемой «geral» – узкой полоске стоячих мест вдоль ограды, отделявшей трибуны от зеленого газона «field», на котором резвились «бэки», «халфы» и «форварды». (В футболе тогда царила только английская терминология.)

И почему-то именно там, на этой «жерал», появлялись самые горячие, самые страстные и верные поклонники «Фламенго», «Флуминенсе» и других «больших» клубов. Хотя в фавелах, на рабочих окраинах, в северной зоне Рио, где жил незнатный люд, тоже начали создаваться свои команды, свои клубы, но плебс поначалу с особым удовольствием отдавал свои симпатии клубам-«грандам» с их «академиками», как называли тогда футболистов. (Еще бы! Во «Фламенго», выигравшем свои первые чемпионаты Рио в 1914–1915 годах, из четырнадцати игроков основного состава восемь были студентами медицинского факультета местного университета, четверо – юридического и только двое были не студентами, а сыновьями богатых бизнесменов!)

В историю «Флуминенсе» вошла экзотическая пара его первых знаменитых торседоров: Шико Гуанабара и Овидио Дионизио. В день матча своего клуба эти два могучих негра, принаряженные, благоухающие дешевой туалетной водой, спускались из фавелы. Надо было видеть этих денди! Физиономии тщательно выбриты. Вокруг шеи – яркие платки, белоснежные, безупречно отглаженные брюки аккуратно заправлены в начищенные до блеска сапоги, из-за отворотов которых торчали ручки длинных ножей. Парни, естественно, отправлялись на «жерал»: Шико стоял всегда в первом ряду, облокотившись небрежно на ограду, а громадный Овидио, прозванный почему-то Джонсоном, торчал позади. Чтобы не закрывать другим футбольного поля. Но если кто-то поблизости вдруг ронял неосторожное словцо в адрес любимого «Флу», Шико выхватывал нож, а Овидио сжимал кулак. И все, и точка! Дискуссии или насмешки тут же прекращались.

А клуб «Сан-Кристован» был известен в те годы столь же экспансивным торседором по кличке Пернета (Безногий). Это был одноногий мулат, в любой драке пускавший в ход свой костыль. А иногда и нож… Однажды он чуть было не прирезал президента «Ботафого» Пауло Азередо, которого спас от расправы тренер «Сан-Кристована» Луис Виньяс, утихомиривший «народного мстителя».

Такой же рыцарь был тогда и у «Ботафого»: негр Мануэль Моторнейро. Однажды его клуб играл в гостях, в северном пригороде Рио, против «Бангу». За победу вручался весьма красивый кубок. Матч был выигран «Ботафого», но разъяренная местная торсида с громкими воплями «Выиграли, но не получите!», вооружившись палками, ножами и камнями, окружила палатку, где «ботафогенсес» переодевались после игры. Расправа была бы ужасной, если бы не Мануэль. Он выхватил пистолет, встал перед входом в палатку и крикнул, что застрелит каждого, кто сделает шаг вперед.

Как взбесившиеся, желающие полакомиться мясом дрессировщика тигры, торседорес «Бангу» теснились вокруг «Ботафого», ругаясь, крича, проклиная обидчиков и так и не решаясь сделать роковой шаг. Осада продолжалась около часа, пока не подоспел вызванный кем-то отряд полиции, вызволивший пленников. Их отконвоировали до платформы пригородного поезда, они сели в вагон и тут же легли на пол, ибо в окна вагона полетели камни.

Элитарность тех первых футбольных клубов-грандов приводила иногда к совершенно невероятным ситуациям. Однажды, это было еще в двадцатые годы, хозяева «Флуминенсе», после отчаянных споров и колебаний, решились-таки пойти на нарушение неписаного, но святого закона: из «Америки» во «Флу» был приглашен светлый мулат Карлос Альберто. Уж больно хорошо играл, мерзавец! Впрочем, пока он играл во второй команде «Америки», никто не обращал внимания на смугловатость его кожи. А тут вдруг его определяют в первый состав «Флу» – едва ли не самого аристократического клуба!

Нет, вы представьте себе всю невероятность ситуации: рядом с «академиками» этот мулат должен был выбегать на поле и, как это было принято в те годы перед началом матча, подбегать к главной трибуне и дружно, вместе с командой скандировать несколько раз, обращаясь к той шикарной публике, к тем вылощенным сеньорам в котелках с трехцветной ленточкой из Лондона, к тем нежным и хрупким девочкам под зонтиками, к их мамашам, затянутым в корсеты из китового уса:

«Гип-гип-ура! Гип-гип-ура!»

И слушать в ответ снисходительно-доброжелательные рукоплескания.

И еще раз представьте себе: вся команда – белая, как подвенечный наряд, а он, Карлос Альберто… Ах, черт возьми!

Терзаясь и смущаясь, парень попытался найти выход: перед первым своим появлением на поле он тщательно запудрил лицо рисовой пудрой.

Выбежали, подбежали к трибуне, прокричали.

Трибуны ответили вежливыми хлопками и девичьим повизгиванием. Все нормально.

Потом разбежались по своим позициям, судья дал свисток, игра началась, и тут… спустя уже несколько минут (старавшийся не ударить в грязь лицом Карлос Альберто носился по полю, не жалея сил) по вспотевшему лицу его эта проклятая пудра потекла вместе с каплями пота, да так, что лицо сначала стало полосатым, как у зебры, а потом и вовсе открылась та самая природная, так компрометирующая его смуглость. Кошмар!

И это, естественно, тут же заметили на трибунах. И торсида соперников – те самые болельщики «Америки», которые не хотели простить ему «предательства», начали вдруг скандировать: «Ро de Arroz!», что означало: «Рисовая пудра!».

Не будем гадать, что творилось в те минуты в душе отверженного. Но заметим, что как-то неожиданно это название «Рисовая пудра» так и прилипло к команде и торсиде «Флуминенсе». И вскоре с каждым появлением «трехцветных» игроков на поле соперники на трибунах начали встречать их дружным криком: «Ро de Arroz!» Это продолжалось и тогда, когда Карлос Альберто перестал играть. Торсида «трехцветных» сначала возмущалась, а потом вдруг как-то неожиданно приняла это прозвище, сделала рисовую пудру своим «фирменным знаком» и стала появляться на матчах с… запасами этого продукта, используя его для расцвечивания атмосферы: тысячи легких бумажных мешочков, запущенных вверх, разрывались и окутывали трибуны пьянящим серо-белым туманом.