— Еще два вопроса, Степан Гаврилович.

— Спрашивайте.

— Кто был этот главный с черной бородой, распоряжавшийся опытами?

— Вы это узнаете впоследствии.

— А кто была эта девушка?

— Если вы вгляделись в ее черты — она была та самая, которую вы видели сегодня утром у Августы Карловны.

— Значит, я не ошибся. Я узнал ее, но кто она?

— И это вы узнаете впоследствии, если захотите, впрочем…

— Да, да, я хочу!

— Тогда постарайтесь, поищите: вы на следу, добейтесь своего. Узнайте девушку…

— Но то, что я видел ее такою прозрачной, это не значило, что тут была не она сама, а ее дух?

— Да, это был ее дух.

— Она умерла? — вдруг спросил доктор, и в его вопросе послышался неподдельный испуг.

— Нет, — успокоил Степан Гаврилович, — она жива и здорова. Ищите и найдете. До свидания.

На другой день Варгин, успевший выспаться на софе у Трофимова, пока тот разговаривал с доктором, встал в обыкновенное время. Но Герье еще спал.

Варгин оделся и ушел, но не на работу в замок. Он пошел отыскивать тамбовского помещика Силина.

Вчерашние фокусы, как он называл виденные им опыты, показались ему занимательными, но не понравились.

Разъяснений, данных доктору Степаном Гавриловичем, он не слыхал, потому что спал в это время, а самому ему допытываться было лень.

Он решил, что это либо фокусы, либо чертовщина, и хотя в чертовщину не верил, но почему-то в глубине души сомневался: а вдруг это она и есть?

Сами по себе эти фокусы его не смутили бы, но подозрительной казалась после виденного вчера вечером связь неизвестно откуда взявшегося Степана Гавриловича Трофимова с вчерашним странным приключением доктора и с исчезновением сына тамбовского помещика.

Эта связь была несомненна, потому что Трофимов говорил и о том и о другом, и вот, что он говорил об этом, а потом вечером показывал волшебные чары, или же просто дурачил шарлатанством, сильно не нравилось Варгину.

Во всяком случае, он желал указать тамбовскому помещику на господина Трофимова, который знал о его сыне.

Варгин считал это своим долгом и отправился разыскивать Силина.

Герье встал позже обыкновенного.

Несмотря на успокоительные речи Степана Гавриловича, он все-таки вчера долго ворочался в постели и не мог заснуть; когда же он заснул, наконец, сон его был очень крепок и благодетелен, несмотря на свою краткость.

Герье поднялся не только бодрым телесно, но и чувствовал такое душевное равновесие, какого не испытывал давно.

Прогулявшись, как он это делал всегда, несмотря ни на какую погоду, и вернувшись к себе в комнату, которая была освежена и прибрана во время его прогулки, он сел у окна и, глядя на двор, где шли от крыльца к калитке деревянные мостки, стал думать.

Думал он не о вчерашнем, но о будущем, и в этом будущем не создавал себе никаких определенных планов, но как-то созерцательно глядел в него, и ему казалось, что не он идет в это будущее, а оно надвигается на него, надвигается, как приближающийся свет, расплываясь все шире и шире, охватывая и заполняя собою все.

Сначала была только светящаяся точка, то есть она была не сначала, а только вчера, а сегодня уже расплылась, разлилась ярким светом.

Вернувшийся домой Варгин застал его в этом созерцательном состоянии, в котором доктор сидел, по крайней мере, часа три, не двигаясь. Герье в течение двух лет привык делиться своими мыслями с Варгиным не потому, что ценил его мнение, а больше для того, чтобы самому проверить свои мысли, выражая их вслух. Он так и сказал Варгину, что вчера, мол, явилась-де для него светлая точка, а сегодня расплылась она и захватила его.

— Позвольте! — морщась, недовольно переспросил Варгин. — Какая там точка и какой свет?

— Мне кажется, что это — мое будущее! — несколько восторженно произнес доктор.

Варгин нахмурил брови, напрасно силясь понять то, что ему говорили.

Он внимательно поглядел на Герье.

— Доктор, батюшка! — протянул он. — Да вы уж не с ума ли сошли после вчерашней чертовщины?

— Никакой чертовщины не было.

— Ну, может, и не было, но, на мой взгляд, кажется, все это довольно скверно. И на вас это так подействовало, что вам какие-то светящиеся точки начали казаться.

— Да не казаться начали! Вы уж сейчас понимаете все так дословно: я говорю это как сравнение, чтобы понятнее передать вам то, что делается у меня в душе.

— В душе?

Варгин поглядел на доктора, прищурил один глаз, махнул рукой и протяжно свистнул.

— Понимаю! — воскликнул он. — Теперь я понимаю, в чем дело! — Он встал и отвесил доктору низкий поклон. — Честь имею вас поздравить, господин Герье, вы влюблены!..

— Влюблен? — повторил Герье. — Как это вы говорите: сейчас уж и влюблен!

— Да-с, влюблены! Во вчерашнюю девицу, которая, по образному выражению вашему, явилась для вас светлой точкой!

Герье за то и любил Варгина, что тот всегда умел простыми словами выразить сложнейшие и неопределенные душевные настроения. И ошибался он редко; напротив, в большинстве случаев был прав, попадая в самую суть.

Доктор Герье должен был сознаться, что и на этот раз Варгин был прав.

— А я как раз принес вам о ней сведения! — заговорил Варгин, успокоившись, что его приятель с ума не сошел, а только влюбился.

— Сведения? О ком? — переспросил Герье.

— Да о ней же! О вчерашней девушке!

Герье живо вспомнились слова Трофимова: "Вы на пути — ищите и найдете!"

— Вы видели ее? — стал спрашивать он.

— Нет.

— Вы узнали, кто она?

— Нет.

— В таком случае как же?

— Да так, что она сегодня рано утром, едва взошло солнце, освободила сына тамбовского помещика из заключения.

На этот раз была очередь за доктором не понять того, что ему говорили.

— Как, освободила сына тамбовского помещика? — удивился он. — Откуда? Из какого заключения? Или вы тоже говорите образами, сравнениями?

— Никогда к ним не прибегаю и стараюсь выражаться всегда ясно. Все, что я сказал, истинное происшествие.

— Как же это случилось?

— А вот это объяснить вам я не могу, потому что, в сущности, это какая-то таинственная история, в которой, в общем, ничего хорошего, на мой взгляд, нет.

— Да вы-то откуда узнали эту историю?

— От самого тамбовского помещика. Я, как вышел сегодня из дома, так пошел его отыскивать.

— И на работе не были?

— Да какая же тут работа? Помилуйте, ведь не мог же я оставить почтенного старца в неизвестности, когда вчера господин Трофимов упоминал об его сыне!

— Разве упоминал?

— А как же! Сей монсиньор заявлял даже, что беспокоиться о молодом человеке нечего.

— Кто это "монсиньор"?

— Все тот же Трофимов, чтоб ему пусто было!

— За что же вы его браните?

— Да как же не бранить: он уверял, что беспокоиться о молодом человеке нечего, а на самом деле этот молодой человек был завлечен в какую-то западню. И несдобровать бы ему, не явись на выручку ваша девица!

— Уж и моя.

— Как же мне называть ее иначе, если я ее имени не знаю?

— Да откуда ж она его освободила?

— Говорю вам — из западни! Как вам известно, он вышел из дому, чтобы отправиться ко мне сговориться об уроках рисования; Петербурга он совсем не знал — они с отцом живут тут первую зиму и пешком ходят мало, считая это для дворян неприличным, — а тут молодой Силин захотел пройтись, ну и заблудился! Ходил по улице и не только не мог найти дорогу к нам, но даже дорогу к себе; все, говорит, на Фонтанку попадал. На этой Фонтанке он встретил человека почтенного вида, старца с неприятными зелеными глазами, и обратился к нему, чтобы тот указал ему дорогу. Старец заявил, что им по пути, и они пошли вместе. По дороге старец расспросил Силина, кто он, узнал, что отец его тамбовский помещик, что они приезжие и мало знают Петербург, и завел его к себе домой. Тут на него накинулись два гайдука, они связали его и посадили в какой-то подвал вроде каземата.