— В Риме нас старались убедить, что Публий Сервилий Ватия избавился от пиратов, когда покорил Исаврию. Он даже позволил называть себя «Ватия Исаврийский» — такой важной была его кампания.

— Пираты — как туча насекомых, Цезарь. Ты можешь их выкурить, но, как только воздух очистится, они возвращаются.

— Понимаю. Значит, когда Ватия — фу, Ватия Исаврийский! — положил конец правлению вождя пиратов Зеникета, он только соскреб накипь с поверхности. Это правда, капитан?

— И да, и нет. Царь Зеникет был просто один из вождей. Что касается Исаврии, — капитан пожал плечами, — никто из нас, кто плавает в этих водах, не мог понять, почему известный римский полководец пошел войной на островное племя писидийских дикарей, думая, что он наносит удар пиратству. Вероятно, несколько внуков тех исаврийцев присоединились к пиратам, но Исаврия слишком далека от моря, чтобы ее волновали морские грабители.

Теперь уже обе галеры плыли рядом, и люди с галер перебрались на торговое судно.

— А-а! Вот идет вождь, — спокойно сказал Цезарь.

Высокий, моложавый человек, одетый в тирскую пурпурную тунику, щедро вышитую золотом, прошел через толпу, собравшуюся на палубе, и поднялся по дощатым ступеням на полуют. Он был без оружия и вообще не имел воинственного вида.

— Добрый день, — поздоровался Цезарь.

— Я не ошибаюсь, предположив, что ты — римский сенатор Гай Юлий Цезарь, завоевавший гражданский венок?

— Нет, ты не ошибаешься.

Светло-зеленые глаза вождя сузились. Он поднял руку с ухоженными ногтями к тщательно завитым желтым волосам.

— Ты очень сдержан, сенатор, — сказал пират.

Произношение выдавало в нем уроженца одного из островов Спорады.

— Не вижу причины быть другим, — отозвался Цезарь, удивленно подняв брови. — Я думаю, ты позволишь мне выкупить себя и моих людей, поэтому мне нечего бояться.

— Это правда. Но мои пленники уже, наверное, обделались от страха.

— Только не этот пленник!

— Ну, ты — герой войны.

— И что теперь… э-э, я не разобрал твоего имени.

— Полигон.

Пират обернулся, чтобы взглянуть на своих людей, которые уже собрали команду торгового судна в одну группу, а двадцать людей Цезаря — в другую.

Как и их начальник, остальные пираты были настоящими щеголями. Одни красовались в париках, другие завивали раскаленными щипцами длинные локоны, некоторые были размалеваны, как шлюхи. Нашлись и такие, кто предпочитал тщательное бритье и мужественный вид. И все были очень хорошо одеты.

— И что дальше? — повторил Цезарь.

— Твою команду переведут на мой корабль, своих людей я посажу на весла на твой корабль, и мы как можно быстрее поплывем на юг, сенатор. К закату мы минуем Книд. Через три дня ты окажешься в моем доме, где будешь жить как мой гость, пока я не получу за тебя некоторую сумму.

— Не было бы проще разрешить нескольким моим слугам покинуть корабль уже здесь? Лихтер может доставить их обратно в Милет — это богатый город, там нетрудно собрать выкуп. Кстати, насколько он велик?

Вождь проигнорировал второй вопрос. Он энергично покачал головой:

— Нет, последний наш выкуп из Милета мы получили совсем недавно. Мы распределяем нагрузку между городами, потому что иногда выкупленные люди плохо выплачивают долг тому сообществу, которое собрало для них деньги. Теперь очередь Ксанфа и Патары — Ликии. Мы позволим тебе послать твоих слуг, когда прибудем в Патару. — Полигон тряхнул кудрями. — Что касается суммы — двадцать талантов серебром.

Цезарь отпрянул.

— Двадцать талантов серебром? — в ярости воскликнул он. — И это все, чего я стою?

— Обычная цена сенаторов, так решили пираты. Ты слишком молод для магистрата.

— Я — Гай Юлий Цезарь! — высокомерно представился пленник. — Парень, ты не понял! Я не только патриций, я из Юлиев! Ты спросишь, что значит быть одним из Юлиев? Это значит, что я происхожу от богини Афродиты. Я родился в консульской семье и в свое время тоже буду консулом. Я не простой сенатор, парень! Я удостоен гражданского венка, я имею право выступать в Сенате, мое место на среднем ярусе; когда я вхожу в Палату, все — включая консулов и цензоров! — должны встать и аплодировать мне. Двадцать талантов серебром? Я стою пятьдесят талантов серебром!

Полигон слушал с восхищением. Ему никогда не приходилось брать в плен таких, как этот! Такой самоуверенный, такой бесстрашный, такой надменный! И все же таилось что-то в этом красивом лице, что Полигону не нравилось. Может быть, огонек в глазах? Или Гай Юлий Цезарь попросту смеется над ним? Но почему бы ему насмехаться таким способом — предлагая заплатить сумму вдвое больше обычной? Он говорил это вполне серьезно. Должно быть, он на самом деле серьезен! Но… Несомненно, в глазах его плясал огонек!

— Хорошо, ваше величество, пусть будет пятьдесят талантов серебром! — сказал Полигон, тоже с огоньком в глазах.

— Вот это уже лучше, — молвил Цезарь и отвернулся.

Три дня спустя, не встретив ни родосского, ни других флотов, патрулирующих безлюдные моря, свиту Цезаря высадили на берег напротив Патары. Полигон плыл на своей галере. Цезарь больше его не видел. Но пират пришел проследить, как пересаживают сопровождавших Цезаря людей на лихтер.

— Если хочешь, ты можешь оставить их при себе, а послать только одного, — сказал вожак пиратов. — Одного достаточно, чтобы собрать выкуп.

— Один — это неприлично для человека моего положения, — холодно возразил Цезарь. — Я оставлю себе троих: моего личного слугу Деметрия и двух писарей. Если мне придется долго ждать, мне потребуется кто-нибудь, кто будет переписывать мои стихи. Возможно, я напишу пьесу. Комедию! Да, у меня будет масса материала для комедии. А может быть, даже фарса!

— Кто возглавляет твоих людей?

— Мой вольноотпущенник, Гай Юлий Бургунд.

— Этот гигант? Что за человек! В качестве раба он стоил бы состояние.

— В свое время так и было. Ему нужен будет его несейский конь, — продолжал Цезарь, — и другим тоже необходимы лошади. Пусть выглядят сообразно своему положению. Я настаиваю на этом.

— Ты можешь настаивать на чем угодно. Лошади хорошие. Я их оставлю себе.

— Ты не сделаешь этого! — резко оборвал его Цезарь. — Ты получаешь пятьдесят талантов выкупа, поэтому отдашь лошадей. Двупалого я оставлю себе — если только твои дороги не мощены. Двупалый не подкован, поэтому не приспособлен для перемещения по мощеным дорогам.

— Это уже слишком! — поразился Полигон.

— Выведи лошадей на берег, Полигон, — приказал Цезарь.

Лошадей вывели на берег. Бургунд очень переживал, что оставляет Цезаря почти одного у этих негодяев, но знал, что спорить бесполезно. Ему поручили собрать выкуп.

Они плыли в Восточную Ликию вдоль пустынного берега. Ни дорог, ни селений, ни рыбацких деревень, только огромные заснеженные горы Солима, нависшие над водой и скрывавшие бухточки, не давая их обнаружить. Потом потянулись небольшие углубления в склонах гор, красно-желтый песок, ссыпавшийся с утеса. Но ни одного пиратского поселения! Цезарь неподвижно стоял на полуюте с тех самых пор, как корабль миновал устье реки, на которой стояли Патара и Ксанф. Пленник внимательно смотрел на берег, мимо которого они плыли уже не один час.

На закате две галеры и торговое судно, которое они эскортировали, повернули к берегу, к одной из бесчисленных одинаковых бухточек. Их отбуксировали по песку, пока они не достигли берега. Только когда Цезарь спрыгнул на землю и пошел по зыбучему песку, он увидел то, что нельзя было увидеть со стороны моря, — утес в глубине бухты. На самом деле это были два утеса, выступ одного скрывал пространство между ними, а позади них располагалась большая полая низина. Убежище пиратов!

— Сейчас зима, и пятьдесят талантов, которые мы получим за тебя, дадут нам возможность хорошо отдохнуть. Не придется плавать в ранних весенних штормах, — сказал Полигон, присоединяясь к Цезарю, когда тот проходил расщелину между утесами.