— Но я должен взяться за это дело.

— Знаю.

— Мне нужно несколько свидетелей. Лучше трое мужчин… или женщин… или детей, кто захочет дать показания. Наверняка он проделывает такое и здесь. И его жертвы — не только исчезнувшие рабы.

— Я разузнаю, Цезарь.

Как только Цезарь вошел, его женщины сразу же заметили, что у него какая-то неприятность. Но ни Аврелия, ни Циннилла не попытались узнать, в чем дело. Раньше Аврелия, конечно, попыталась бы выведать у сына побольше, но теперь ребенок занимал все ее внимание, поэтому она не придала большого значения плохому настроению Цезаря. И поэтому упустила случай отговорить сына от обвинения Гая Антония Гибрида, чьи племянники являлись двоюродными братьями Цезаря.

Вполне логично было бы слушать это дело в суде по делам убийств, но чем больше Цезарь размышлял, тем меньше нравилась ему эта идея. Во-первых, председателем этого суда был претор Марк Юний Юнк, которому не нравилось его назначение в суд бывшего эдила, но ни один бывший эдил не захотел председательствовать в этом году. Цезарь уже сталкивался с ним, когда выступал защитником в январе. Во-вторых, истцы не были римлянами. В любом суде очень трудно защищать клиента, когда истец — иностранец, а обвиняемый — римлянин высокого происхождения и положения. Хорошо его клиентам говорить, что им все равно, проиграют они или выиграют! Цезарь знал, что такой судья, как Юнк, сделает все, чтобы слушание не получило огласки, чтобы оно проходило в таком месте, которое не сможет вместить много народа. И самое худшее — народный трибун Гней Сициний монополизировал народ на Форуме, неустанно призывая восстановить все прежние полномочия народных трибунов. Люди потеряли интерес ко всему, особенно после того, как Сициний принялся повторять старые остроты, имевшиеся в коллекции каждого литературного дилетанта.

— Почему, — раздраженно спросил Сициния консул Гай Скрибоний Курион, — ты беспокоишь меня и моего коллегу Гнея Октавия, почему ты беспокоишь преторов, эдилов, твоих коллег, народных трибунов, Публия Цетега, всех наших бывших консулов и влиятельных людей, банкиров, например Тита Аттика, даже бедных квесторов! И почему при этом ты ни слова не говоришь против Марка Лициния Красса? Или Марк Красс не достоин твоего яда? Или это Марк Красс заставил тебя стать шутом? Давай, Сициний, тявкающая собачонка, скажи мне, почему ты оставляешь в покое одного только Красса?

Хорошо зная, что Курион и Красс в ссоре, Сициний сделал вид, что серьезно раздумывает над вопросом, прежде чем ответить.

— Потому что у Марка Красса оба рога обвиты сеном — серьезно ответил он.

Все слышавшие повалились на землю от хохота. Вид быка с сеном на одном роге был им привычен. Сено служило предупреждением, что животное, хоть и выглядит смирным, может внезапно боднуть. Быков, у которых оба рога обмотаны сеном, избегали, как прокаженных. Если бы Марк Красс не имел безмятежного, туповатого вида и комплекции быка, острота не была бы такой меткой. Особое веселье вызывало то, что Марк Красс — такая колючка, что два рога с сеном — это про него.

Как отвлечь от Сициния людей? Как сделать так, чтобы на слушании оказалось как можно больше народа? И пока Цезарь ломал над всем этим голову, его клиенты вернулись в Беотию собирать доказательства и свидетелей. Прошли месяцы, клиенты вернулись, но Цезарь так и не подал иск Юнку.

— Я не понимаю! — разочарованно воскликнул Ификрат. — Если мы не поторопимся, нас вообще не будут слушать!

— Я чувствую, что есть другой способ, — объяснял Цезарь. — Потерпи еще немного, Ификрат. Обещаю, что тебе и твоим коллегам не придется ждать в Риме несколько месяцев. Ваши свидетели надежно спрятаны?

— Абсолютно, как ты приказал. На вилле за Кумами.

И вот в начале июня Цезарь понял, что ему делать. Однажды Цезарь остановился поговорить с претором по делам иностранных граждан Марком Теренцием Варроном Лукуллом. Младший брат человека, которого, как считали в Риме очень многие, ожидало прекрасное будущее, был очень похож на Лукулла и чрезвычайно предан ему. Хотя еще детьми они были разделены, связь между ними не ослабла. Наоборот, она стала крепче. Лукулл специально задержал свое восхождение по cursus honorum, чтобы стать курульным эдилом вместе с Варроном Лукуллом. И вместе они так проявили себя, что народ говорил о них до сих пор. Все считали, что оба Лукулла в ближайшем будущем сделаются консулами. Они были аристократичны и очень популярны.

— Как проходит день? — спросил Цезарь, улыбаясь.

Ему нравился этот претор по делам иностранных граждан, в чей суд он подавал много исков по несложным делам. Мало других судей вызывали такое доверие. Варрон Лукулл был очень знающим юристом и очень честным человеком.

— Скучно проходит день, — тоже улыбаясь, ответил Варрон Лукулл.

Каким-то образом за краткий промежуток, прошедший между вопросом Цезаря и ответом Варрона Лукулла, появилась блестящая идея. Это было вроде прозрения, когда после долгих месяцев обдумывания вдруг приходит решение.

— Когда ты уезжаешь из Рима на сельские сессии?

— Уже стало традицией для претора по делам иностранных граждан уезжать на побережье Кампании, когда летняя жара становится невыносимой, — сказал Варрон Лукулл. — Однако я буду привязан к Риму еще не менее чем на месяц.

— Тогда не торопись! — воскликнул Цезарь.

Варрон был поражен. Вот только что он говорил с человеком, чью юридическую остроту ума и способности высоко ценил, — и вдруг перед ним лишь пустое пространство, а человек куда-то исчез.

— Я знаю, что делать! — вскоре после этого говорил Цезарь Ификрату в гостинице.

— Что? — нетерпеливо спросил важный человек из Фессалоник.

— Я знал, что поступаю правильно, выжидая, Ификрат! Мы не будем судиться в суде по делам убийств и не станем обвинять Гая Антония Гибрида в уголовном преступлении.

— Не будем обвинять в уголовном преступлении? — ахнул Ификрат. — Но это же наша цель!

— Ерунда! Цель — вызвать огромную волну в Риме. Нам этого не сделать в суде Юнка, его суд не позволит нам возможности перетянуть на свою сторону аудиторию Сициния. Юнк забьется в самый маленький, душный угол Порциевой или Опимиевой базилики, все присутствующие попадают в обморок от жары, и никого не будет рядом даже из простого любопытства. Жюри нас возненавидит, а Юнк пробежит галопом по всей процедуре, подгоняемый присяжными и адвокатами.

— А какая альтернатива?

Цезарь подался вперед:

— Я подам иск претору по делам иностранных граждан. Подам как гражданский иск. Вместо того чтобы обвинить Гибрида в убийствах, я обвиню его в ущербе, нанесенном его поведением, когда он был префектом кавалерии в Греции десять лет назад. А ты соберешь огромную сумму для sponsio претору, сумму намного большую, чем все состояние Гибрида. Вы сможете найти две тысячи талантов? И готовы ли вы, если что-то пойдет не так, потерять их?

Ификрат глубоко вдохнул.

— Сумма действительно огромная, но мы потратим сколько потребуется, чтобы заставить Рим понять: он должен перестать мучить нас, присылая таких людей, как Гибрид и старший Долабелла. Да, Цезарь, мы найдем две тысячи талантов. Это, конечно, будет нелегко, но мы найдем их здесь, в Риме!

— Хорошо, тогда мы даем залог, sponsio, в две тысячи талантов претору по делам иностранных граждан и предъявляем иск против Гая Антония Гибрида. Это само по себе станет сенсацией. А кроме того, продемонстрирует всему Риму, что у нас серьезное дело.

— Гибрид не сможет представить и четверти этой суммы.

— Вот именно, Ификрат. Но претор по делам иностранных граждан имеет право отказаться от sponsio, если он посчитает, что иск будет удовлетворен. Я уверен, что он откажется от денег Гибрида.

— Но если мы выиграем, а Гибрид не внесет двух тысяч талантов в качестве равного sponsio, что тогда?

— Тогда, Ификрат, ему придется найти их! Потому что ему нужно будет заплатить их! Так осуществляются суды по гражданским искам, согласно римскому закону.