– Большинство наших сотрудников тогда было против Звиада Гамсахурдиа, – откровенно поделился Нодар. – К этому времени он потерял популярность и не пользовался прежней поддержкой. Вы же знаете, как один раз он уже предал своих товарищей под давлением КГБ. В августе девяносто первого он оказался среди тех руководителей республик, которые не выступили против ГКЧП. Более того, Гамсахурдиа фактически поддержал их и скомпрометировал себя таким поведением. После этого он уже не мог оставаться на своем посту. Мы все об этом знали.

– Вы не ответили на мой вопрос, – напомнил Дронго.

– Я был в числе тех, кто активно выступал против Гамсахурдиа, – сообщил Нодар. – Мы поддерживали Китовани, почти все сотрудники нашего отдела.

– А Гургенидзе?

– Насколько мне известно, в это время он работал в университете и избегал однозначного выступления на чьей-либо стороне.

– Вы сражались в Абхазии?

– С чего вы взяли? – снова нахмурился Нодар. Ему явно не нравились вопросы Дронго.

– Не знаю. Скорее это подсознательный вывод. Вы сказали о Китовани, а я помню, что его отряд сражался в Абхазии. Кроме того, вы несколько странно прижимаете левую руку. Были ранены?

– Да, – мрачно кивнул Нодар, – у меня было ранение в руку. Вам интересно, почему я так отношусь к России? Или вы спросили из-за Китовани?

– Мне интересно знать любые подробности, которые могут помочь в расследовании убийства вашего генерала, – пояснил Дронго.

Стюардесса принесла два бокала вина. Нодар взял один из них.

– Ваше здоровье, – пробормотал он и выпил вино до дна. Поставив бокал на столик перед собой, сказал: – Не понимаю, какое отношение имеет мое ранение к убийству Гургенидзе?

Дронго не торопясь осушил бокал и лишь тогда отозвался:

– Мне интересно, насколько вы субъективны. Но для этого необходимо знать все объективные факты.

– Интересный ответ, – усмехнулся Нодар. – Какие еще факты моей биографии вас интересуют?

– Больше никакие.

– Я хорошо отношусь к России, но очень плохо к российским политикам, – заявил Нодар. – А Китовани был достаточно смелым, но не всегда разумным человеком. И наделал много ошибок.

– Ясно, – кивнул Дронго. – Вернемся к генералу. Вы сказали, что в доме была его дочь. Сколько ей лет?

– Двадцать пять. Достаточно взрослый человек, чтобы отвечать за свои слова.

– Она была в доме одна?

– Нет, еще жена генерала и их внучка. Но они сидели на кухне. Больше никого в доме не было.

– Сколько лет внучке?

– Четыре. Она была с бабушкой, и ее не пустили в комнату, где был убит Гургенидзе.

– У генерала было много детей?

– Нет, только двое. Дочь и сын. Дочь была замужем, два года назад развелась. Это ее ребенок был в доме, она жила с родителями. Сын работает в частной фирме, в момент убийства находился в Рустави и приехал через час после смерти отца. У него своя семья. Он живет в Сабуртало, у него там своя квартира в новом доме. Жена не работает, сыну семь лет, ходит во второй класс.

– А супруга Гургенидзе? Она работает?

– В школе. Учителем литературы в старших классах.

– Где работает дочь?

– В представительстве американской фармацевтической компании. – Нодар заметил настороженность, мелькнувшую на лице Дронго, которую тот не счел нужным скрывать, и поторопился добавить: – Никакого отношения к переговорам генерала в Америке она не имеет. И вообще, Этери поступила на работу в компанию еще два года назад, задолго до поездки Гургенидзе в США.

– Он поехал туда впервые?

– Нет, бывал там несколько раз. У нас не так много генералов полиции, которые могут говорить на английском.

– Вы сказали, что она развелась. Где работает ее муж?

– Он дипломат, работал в нашем Министерстве иностранных дел.

– Что значит работал, сейчас не работает?

– Работает. Но, насколько я знаю, должен улететь в Англию, куда назначен советником посольства.

– Несмотря на развод?

– При чем тут развод? – удивился Нодар, потом, вспомнив, усмехнулся: – Слава богу, сейчас не советские времена, от дипломатов не требуют моральной устойчивости в семейных отношениях. Это его личное дело, с кем он живет, с кем разводится. У нас несколько изменилась ситуация.

– Разве? – спросил Дронго. – А мне казалось, что у вас стали еще более строгие требования к вашим дипломатам. Когда один из ваших дипломатов, аккредитованных в США, совершил непреднамеренную автомобильную аварию, ваш президент демонстративно лишил его дипломатической неприкосновенности и разрешил передать в руки американского правосудия.

Нодар промолчал. Мимо прошла стюардесса, собирая пустые бокалы. Он жестом попросил ее принести ему еще вина. Затем медленно проговорил:

– Я начинаю беспокоиться, господин Дронго. Вы слишком хорошо осведомлены о ситуации в нашей стране. Слишком…

– По-моему, я сказал вам, что очень люблю вашу страну, – перебил его Дронго, – и нет ничего удивительного, что достаточно внимательно слежу за обстановкой в Грузии. Кроме того, я всегда помню, что занесен в списки почетных членов вашего спецназа. Считаю необходимым соответствовать этому высокому званию.

– Во всяком случае, я думаю, что мы не ошиблись, – медленно произнес Нодар, – вы знаете обстановку в нашей стране не хуже меня. А насчет дипломата… Между прочим, с этим решением Шеварднадзе были не согласны почти все наши дипломаты. И даже представители зарубежных посольств.

– Боюсь, это не единственное его решение, с которым были не согласны ваши дипломаты, – заметил Дронго.

Нодар не сказал ни слова. Когда стюардесса принесла ему бокал вина, он выпил его залпом и мрачно уставился в окно. До посадки в Цюрихе было еще далеко. Дронго почувствовал настроение своего собеседника и решил дать ему немного времени отдохнуть, прежде чем продолжить свои расспросы.

В Стамбуле Дронго успел заехать в «Галерею», расположенную рядом с отелем «Холидей Инн» недалеко от аэропорта, и приобрести все нужные ему вещи. Когда они возвращались в аэропорт, Нодар спросил:

– Мне говорили, что этот район называется «Сладкие дома»? Не знаете, почему его так назвали?

– Не знаю, – ответил Дронго, – но район действительно называется «Ширин евляр», что в переводе означает «Сладкие дома».

– Неужели есть что-то, чего вы не знаете? – улыбнулся Нодар.

– Очень многое! И чем больше я узнаю, тем больше понимаю, что на самом деле знаю ничтожно мало. Моя самая большая мечта – запереться в собственной библиотеке лет на тысячу и читать все подряд. Но это только мечта…

– По-моему, дело, которым вы занимаетесь, не менее важно, – возразил Нодар.

– Иногда мне кажется, что нет, а иногда, думаю, вы правы. Хотя в любом случае ничего другого я не умею.

В самолете на Тбилиси их места оказались рядом. Нодар, оглянувшись по сторонам, очень тихо спросил:

– Как вы считаете, мы не слишком самонадеянно решили, что сумеем найти убийцу? У нас есть шансы?

– Судя по вашему рассказу, не очень большие, – признался Дронго, – но в любом случае нужно искать. Легче всего понадеяться на профессионалов из ФБР. Хотя я не помню ни одного случая, когда расследование подобных инцидентов, проведенное зарубежными специалистами, было бы успешным. Ни одного. Свои, доморощенные детективы гораздо чаще добиваются успеха. Это статистика, а цифры – вещь очень упрямая.

– Надеюсь, вы не проходите по разряду иностранцев? – поинтересовался Нодар.

– Нет, конечно. Я из доморощенных гениев. Только нужно, чтобы мне немного повезло, тогда мы найдем убийцу.

Больше они не разговаривали. В этом самолете могло оказаться гораздо больше людей, понимающих, о чем они говорят, и следовало соблюдать элементарную осторожность.

В аэропорту их встречали сотрудники Нодара. «Боинг» сел в три часа ночи. Нодар, глянув на часы, тяжело вздохнул.

– У них такое расписание, – сказал он, словно оправдываясь. – Непонятно, почему им разрешают прилетать в три часа ночи?