— Да, именно дальногляд.

— Фикция, — веско сказал профессор. — Вздор. Мнимонаучная химера, мертворожденный ублюдок, если совсем простецки… — он говорил с неподдельным чувством, с нешуточной экспрессией. — Ни на что не пригодная безделка…

— Я не сомневаюсь, что вы совершенно правы, профессор, — осторожно сказал молодой человек. — Вам, крупнейшему электротехнику империи, конечно же, виднее… Но, быть может, вы мне позволите все же высказаться?

— Ну, извольте, — сердито фыркнул профессор, у которого явно имелось в запасе еще немало цветисто-уничижительных эпитетов для изобретения его бывшего ученика.

— Понимаете ли, профессор, ситуация такова, что мне совершенно безразлично, чем является дальногляд: гениальным изобретением или химерой. Более того, я даже рад, что это именно химера…

— Ох, как вы меня интригуете… Ну!

— Происхождением я могу хвастать смело, — сказал молодой человек. — Глубь веков, дыхание столетий, крестоносцы, война Роз… — он старательно изображал гораздо более захмелевшего, чем был на самом деле. — К великому сожалению, не могу подкрепить основательное генеалогическое древо столь же основательным состоянием… черт возьми, могу признаться: я беден, как церковная мышь. Единственный источник благополучия — это содержание, которое я получаю от дядюшки, седьмого герцога Нортумберлендского…

Профессор энергично поднял палец:

— Логически рассуждая, как ученый… Уж не наследник ли вы почтенного герцога?

— Пока что, — сокрушенно сказал молодой человек. — Именно — пока что. В нынешнем завещании именно я значусь единственным наследником, однако…

— Ну да, — понятливо кивнул профессор. — Всегда отыщется добрая дюжина других, пусть и дальних, но все же родственников… Я вас правильно понял?

— Да, — сказал молодой человек с видимым унынием. — Хорошо еще если только дюжина… впрочем, и полное отсутствие других кандидатов в наследники меня бы не спасло, дядюшка из тех людей, что в крайности способны оставить все какому-нибудь обществу попечения над бездомными морскими свинками… Короче говоря, дядя, как многие наши джентльмены, человек эксцентричный… и заядлый коллекционер. Вот только собирает он, увы, не раковины, не медали, не старые дверные замки — а именно что заведомые технические химеры.

— Перпетуум-мобиле? — усмехнулся профессор.

— Все гораздо печальнее, — отозвался молодой человек. — Перпетуум-мобиле, то есть вечный двигатель, существует в сотнях разновидностей. А дядюшка собирает именно что уникальные химеры. Существующие в единственном экземпляре. У него, например, почетное место в коллекции занимает «атмосферофон, вызывающий дождь с помощью магнетическо-оптических колебаний»…

— Размеры? — деловито осведомился профессор.

— Примерно в четверть этой комнаты, — сказал молодой человек. — Он даже работает, герр профессор. Да-да, представьте себе: приводится в действие паровой машиной в полторы лошадиных силы, ужасно воняет газолином, грохочет и воет, там вращаются разные зеркальные диски, причудливые кривошипы и прочие шестерни… — Он уныло закончил: — Вот только дождь, понятно, с ее помощью не удалось вызвать ни разу. Но в этом-то дядюшка и видит ценность данного аппарата, полагая его жемчужиной коллекции. Это единственная в своем роде техническая химера, понимаете? Есть в Британии два почтенных джентльмена, попытавшиеся в последние годы тягаться с дядюшкой, — но их коллекции решительно уступают. И уж конечно, у них нет ничего, способного потягаться с «магнетическим атмосферофоном». Оба джентльмена ужасно этим огорчены и надеются, как это водится среди коллекционеров, подставить дядюшке ножку, перебежать дорогу при первом же удобном случае.

— И вы хотите сказать, что ваш дядюшка прослышал…

— Ну да, разумеется! — воскликнул молодой человек. — Один из его секретарей только тем и занят, что следит за британской и европейской прессой, чтобы выискивать сообщения о возможных жемчужинах… О Штепанеке много писали европейские газеты…

— И совершенно зря, — угрюмо бросил профессор.

— Я согласен, вам виднее… Но я ведь рассматриваю все со своей колокольни… Одним словом, дядюшка узнал о дальногляде — и конечно же возжелал его иметь у себя в коллекции. В том случае, разумеется, если это и вправду химера.

— Молодой человек, — внушительно произнес профессор, — я понимаю, что вы не специалист в электротехнике… но готовы ли вы довериться специалисту? — Он тонко усмехнулся: — И собрату по гвардейской кавалерии, пусть и отставному…

— Разумеется, профессор.

Вставши, с треском распахнув дверцы шкафчика, профессор извлек оттуда целую стопу бумажных листов, покрытых, как успел заметить молодой человек, сплошь математическими формулами и какими-то загадочными знаками. Сверкая глазами, топорща бисмарковские усы, потряс этой кипой в воздухе.

— Вот вам, извольте! Математика, физика, электротехника… С помощью обширного аппарата последних достижений всех трех наук я пытался доказать Штепанеку, что его изобретение — химера. — Он швырнул бумаги назад и шумно захлопнул дверцу. Вернулся за стол, в некоторой задумчивости наполнил стопки. — Ну, если уж соблюдать полную научную объективность… Сегодня это химера. В далеком будущем, быть может, идея аппарата и может быть претворена в жизнь… но никак не сегодня. Сколько лет или даже десятилетий пройдет, прежде чем удастся преодолеть нынешние преграды, я не знаю. Но могу вас заверить: долго, очень долго это изобретение останется бесполезным.

— Простите, но меня это только радует, — решительно сказал молодой человек. — Дядюшка послал меня в Вену, чтобы я приобрел для него аппарат Штепанека. Между нами говоря, этот почтенный джентльмен — причудливая помесь сатрапа с маленьким капризным ребенком. Он живет этой идеей, поверьте. Он считает, что обязан заполучить аппарат, пока его не опередили два соперника, о которых я упоминал. И если меня постигнет провал… Мне достоверно известно, что оба дядюшкиных соперника то ли отправили уже своих людей в Вену, то ли собираются это сделать в самом скором времени. Мне ясно и недвусмысленно дали понять: если я вернусь с пустыми руками, завещание не только будет переписано в пользу другого лица, но и мое прежнее содержание выплачиваться более не будет. Иными словами, я становлюсь нищим. Вы прекрасно представляете, что такое гвардейская кавалерия, — в ней невозможно служить, не располагая собственными средствами, и немалыми. Так что поверьте, профессор: это и в самом деле вопрос жизни и смерти. Для меня лично. Без всяких преувеличений, лишившись дядюшкиной поддержки, мне остается только пустить пулю в лоб. В другом качестве я себя в этой жизни не представляю.

— Черт знает что, — сварливо сказал профессор. — Это какой-то авантюрный роман, право слово…

— Это Великобритания, профессор, — с вымученной улыбкой произнес молодой человек. — Эксцентричность, традиции, незыблемые устои… Я не имею права вернуться с пустыми руками. То есть вернуться-то я могу, но все последующее…

— Бедный мальчик… — с непонятной интонацией протянул профессор. — В вашем деле вы угодили в нешуточный переплет… Ну, давайте тогда выпьем за удачу… Она вам необходима, я вижу.

Покорно осушив чарку — опять-таки с конногвардейской бравадой — молодой человек, поставив стопку, сказал с угнетенным видом:

— Теперь вы сами видите, что положение мое безвыходное…

— А известно ли вам, юноша, что Штепанек намерен потребовать за свой аппарат прямо-таки сногсшибательные суммы? До меня доходили известия, что он намерен просить полмиллиона золотом… неважно, в какой именно валюте. Это его идея-фикс: полмиллиона золотом…

Бледно улыбаясь, молодой человек сказал:

— Дядюшку и такая сумма не испугает… поскольку не причинит его состоянию особого расстройства.

— Ого! — фыркнул профессор. — Представляю размеры наследства…

— Не представляете, профессор, — печально сказал молодой человек. — Не представляете, простите… — Он изобразил, что захмелел еще более. — Пещера Али-Бабы… Я не корыстолюбив, просто это наследство — единственная возможность для меня сохранить прежнее положение в обществе, а значит, и саму жизнь…