– Граничи-граничи… – говорили друг другу старушки, кивали и улыбались, – граничи-граничи…

И тогда Лиза испугалась.

У нее уже не было сил сострадать. Она испугалась за себя. Ей предстояло окунуться в сознания этих страшно несчастных, неизлечимых, безнадёжно неполных людей. И ей нужно было сохранить здравый рассудок и способность действовать! Что, если Марта Андреевна придет сейчас?…

Старушки шли медленно-медленно: у одной были больные ноги, второй мешал горб. Они льнули друг к другу, улыбались и переговаривались – одним-единственным словом, одной интонацией. Граничи-граничи…

«Господи! – безмолвно закричала Лиза, – зачем Ты это делаешь?» – и ещё: «Ма, почему ты оставила меня здесь?!»

…И руки Ма легли ей на плечи. Только в этот миг Лиза поняла, какая её колотит дрожь. Она едва владела собственным телом. Немудрено: только что её тела для неё не существовало… А Ма стояла над ней спокойная, как каменная баба. Она была в белом халате, на сгибе локтя висел второй.

– Идем, – невозмутимо сказала Ма.

Подождала секунду, подняла Лизу за плечи и сама одела её в медицинский халат.

Марта Андреевна припасла и бахилы, и одноразовые чепцы – достала их из карманов уже у дверей отделения. Всю дорогу она держала Лизу за руку, и та почти успокоилась. «Ты не переживай, – бурчала Ма себе под нос, – это я виновата, старая дура. Совсем очумела. Бросила тебя там. Прости меня, Лизка, пожалуйста». Лиза не могла ответить. Больше всего ей хотелось уткнуться носом в плечо Ма, в кусачую шерсть малинового её свитера, и посидеть так. Но времени не было.

Вдоль стены коридора тянулся ряд жёстких стульев. Лиза села и стала натягивать бахилы. Ма плюхнулась рядом. Некоторое время Лиза слушала её смешное, родное пыхтение. Она знала, что её утешают, и не могло быть утешения лучше…

Из-за угла показался папа Петя. Он вёл с собой маленькую исплаканную женщину, бесцветную от горя. Лиза на мгновение подняла взгляд. Женщину звали мама Ксюша. Окунувшись в её сознание, Лиза так обрадовалась, что даже не заплакала вместе с ней. Мама Ксюша тоже оказалась хорошей. Хорошие, настоящие папа и мама! Их мальчик никогда, никогда не стал бы медиумом. Прежде чем случилась беда, они были счастливой семьёй, и значит, оставалась всего пара часов работы Лизы и Ма до того, как они снова станут счастливыми.

Лиза улыбнулась.

– Здрасте, – сказала Ма. – Пётр Палыч, вы представьте меня, что ли.

– Это Марта Андреевна, – с готовностью сказал тот и шепнул жене: – Ксюх, ну что ты. Не плачь. Вот человек же…

– А это Лиза, – продолжала Ма жизнерадостно, словно не видела слёз. – Медиум-медсестра. Лучший специалист! Мы сейчас пойдём, посмотрим, Лиза поработает. Вы сядьте, сядьте. Вы ей расскажите, что случилось.

Лиза так смутилась, что онемела, но мама Ксюша не заметила её замешательства. Она послушно села рядом с ней на жёсткий стул и заговорила прерывистым полушёпотом:

– Лиза, Лиза, вы… Это я виновата. Я не уследила. Я. Саша играл, так весело играл, – она снова заплакала, без слёз, и Лиза отстранилась невольно: чужая боль вкручивалась в грудь, точно штопор.

– На балконе, – монотонно продолжала мама Ксюша. – Я не уследила… Саша играл в лётчика. Он летал. И упал. И летел…

Она замолкла и сгорбилась. Остальное Лиза прочитала в мыслях.

Каким-то чудом упавший с балкона мальчик действительно пролетел несколько метров в сторону – отнесло ли ветром, спланировал ли на курточке, или неведомое провидение опустило маленького лётчика на мягкую землю клумбы… Но он переломал кости, а главное – ударился лбом о камень. Скорая приехала быстро, врачи сделали всё, что могли, но он так и не пришёл в себя.

Появился Константин Владимирович, и Ма встала.

– Лиза, – сказала она, – пойдём.

В отделении было очень тихо и белым-бело. Пахло грустно и странно. Высоко над постелями молчали серые мониторы. Лиза шла как по ниточке, боясь нечаянно прикоснуться к чему-нибудь и впитать отгоревшее уже страдание. Ма снова взяла её за руку. От руки исходили тепло и покой, и Лиза крепко сжала пальцы Ма с финифтяными перстеньками. «Ш-ш-ш, – прошептала Ма, – всё будет хорошо». Константин Владимирович подвёл их к кровати, в которой Лиза не сразу разглядела мальчика. Худенький, малорослый для своих семи лет, он был белее, чем простынь.

Лиза глубоко вздохнула.

Ощущая мысленное разрешение Константина Владимировича, она села прямо на край кровати и задумалась.

За спиной её встали рядом Костя и Ма. Они молчали и ждали, мысли их остановились, и они почти не мешали Лизе работать – почти, потому что не чувствовать они не могли, и уйти не могли тоже. «Это ничего, – сказала себе Лиза. – Главное – малыш. Главное – найти малыша». Она закрыла глаза и стала вслушиваться в огромное тёмное безмолвие, всё шире открывавшееся перед ней.

Огромное. Бесконечное. Оно не двигалось, не дышало, не перекатывало валы, и за ним не играл листвой Остров Яблок. Лиза опускалась во тьму плавно и безмятежно, как опавший листок в безветрии. Глубже и глубже, сквозь пояса сублимаций и реактивных покрытий, сквозь пояс неврозов, через грань восприятия туда, где должны быть безусловные рефлексы и ещё ниже… Пустота. Ни мыслей, ни чувств, ни движений. Только молчание и мрак, молчание и мрак, устремляющиеся к пределу.

К точке исчезновения.

«Нет. О нет», – Лиза в единый миг вырвалась из потёмок и нервно сглотнула.

Там, в темноте, почти ничего не было. То есть всё почти кончилось. Почти…

Ма услышала её мысли и насторожилась. Она хорошо знала своего медиума. Кинуться на выручку тому, кто нуждается в помощи, потратить все силы и довести себя до изнеможения и болезни – это Лиза умела. «Лизка, – подумала Ма, – погоди. Ты примерься получше. Можешь – делай, не можешь – отступись! Ты мне живая нужна и здоровая. Если парень ушёл уже, толку биться?…» «Ма, – мысленно взмолилась Лиза, – не говори этого!» Но Ма зафыркала и сделала по-своему.

– Костя, – очень ровно спросила она, – а стоит ли?…

Костя взвился. Лиза сидела спиной к нему, но видела через Ма: глаза хирурга побледнели и сверкнули, как скальпели.

– Шесть часов собирали! – едва слышно крикнул он. – Ходить будет. Бегать будет! Клянусь!

– Лиза! – сказала Ма вслух.

«Костька не видит, – продолжала она мысленно, – а мы-то видим. Тихо слишком, Лизка…» Она не продолжала, а Лиза не торопилась отвечать.

Лиза осторожно наклонилась над мальчиком и опустила лоб на подушку рядом с маленьким ухом.

Она слушала. Она думала, чувствовала и поняла наконец, что у неё есть своё мнение. И если Марта Андреевна скажет сейчас: «Предназначено погибнуть», – Лиза будет дурой и не послушается её.

Но Ма молчала.

Очень медленно, точно боясь потерять, расплескать найденное, Лиза поднялась и обернулась к двум хирургам.

– Марта Андреевна, – сказала она, – это не так.

Та поняла с полуслова.

– А как?

– Он как будто уже… всё.

– Как будто? – уточнила Ма.

– Есть тонкая ниточка. Тонкая-тонкая. Но я вижу через неё, – Лиза помолчала, заново всматриваясь и внимая. – Там мир, свет, – сказала она. – Ему там хорошо.

«Детям там хорошо, – подумал Костя так громко, что Лиза услышала. – Но мы всё равно не пускаем их. Изо всех сил».

– Позови его, – теперь без всяких сомнений велела Ма.

И Лиза не сомневалась.

Она снова положила голову на подушку, устроилась поудобней и замерла, прислушиваясь. Хирурги смотрели на неё во все глаза. Они тоже оцепенели. Они касались друг друга краешками рукавов, но ни один не поворачивал головы. Лиза думала о них, таких сильных, таких больших своими делами, таких старых уже… Почему, зачем так вышло? Что заставило их разъединить свои жизни? Никогда не узнать. Тем временем Лиза была где-то вовне и одновременно – внутри, протянутая вдоль тончайшей нити между жизнью и жизнью, среди трепета и мерцания бесплотных троп, в напряжённом блеске и чьём-то огромном тёплом дыхании. И она ступала по иной земле.