Одни пустые полки.
Да ладно, – успокаивала я себя, – подумаешь, муж ушел. Вот если бы дети умерли – тогда другое дело…
*
Как говорит папа, иногда в жизни бывают такие моменты, когда, чтобы остаться на месте, нужно бежать в два раза быстрее.
*
Мое сознание чисто и прозрачно, как ванна, наполненная водой.
*
Ну вот. Облизав толкушку, я наконец-то села ужинать.
Что происходит?..
Сами собой падают и разбиваются чашки…
*
Вчера в метро увидела девочку, похожую на Мишу, и чуть не грохнулась в обморок. Боковым зрением мне почудилось, что это он, но это была всего лишь прекрасная незнакомка с очень бледным лицом.
*
И я вдруг вспомнила свою приятельницу Нану Виташвили. Она мне как-то: Петровская, так ты – рыжая! (А это у меня на самом деле крашеные темные волосы отросли, а то, что под ними выросло натуральное, яв лечебных целях – каждую неделю хной.) Я говорю: ну да. Не стану же на весь филфак объяснять. А Нана все свое: ах, голубые глаза, рыжие волосы, светлая кожа! Мой любимый ирландский тип! Ты, наверное, никогда не загораешь? А я – вот смотри! – и показывает какие-то белые полосы на загорелом запястье.
– Что это? – говорю.
– Пальцы. Вчера сидели с парнем на бульваре, и он держал меня за руку. Полчаса всего просидели…
«Дикая собака Динго»! Мысль о сходстве сюжетов увлекает меня – и я больше не думаю о Мише.
*
Но до сих пор – когда увижу кого-нибудь, хоть чем-то похожего на него, у меня начинает кружиться голова.
*
Ни с одним человеком мы не можем по-настоящему расстаться.
*
Ми-ша! Где, ты, Ми-ша-а!
*
Сама не знаю, зачем набрала его номер.
«Одну минуту», – сказала Мишина мама. Мне было слышно, как они переговариваются у телефона. «Кто это?» – спросил Миша. «Деушка ккая-то звонит…» – небрежно, проглатывая буквы, ответила его мама.
*
– Ты страшный человек, – сказал на прощание Миша.
– Почему?
– Для вас, писателей, люди – не больше чем песок истории.
– Это не совсем так… – начала было я, но он уже положил трубку.
*
– Здесь надо вставить «Потерявши, плачем», – посоветовал Пал Палыч.
– А первую часть фразы не надо?
– Не надо!
– Ну хорошо.
*
Потерявши, плачем.
*
– Послушайте, а если они где-нибудь случайно увидят вашу книгу?
– Кто?
– Ваши родители…
– А они не ходят в книжные магазины.
*
Но какая удача для начинающей писательницы! Пал Палыч пригласил поужинать в Клубе писателей в обществе генерального директора Объединенных издательств.
*
Я красила ресницы, завивала челку и представляла, как он скажет: «Хорошо выглядите».
– Это чтобы не заболеть, – отвечу я тогда. Нет, не так. Скажу: «Это от отчаяния».
*
Когда я уже собралась выходить, увидела из окна огромную черную тучу – и взяла зонт.
А потом так и шла с коклюшкой в руке, как дура: весь вечер было ясно.
Думала, будет дождь, а это по небу кралась, наползала ранняя осенняя темень.
*
На улице непролазная грязь, и я пробираюсь, приподнимая полы пальто, как фрейлина кринолин. У меня густые локоны, стоившие бессонной ночи в бигуди, высоченные шпильки и новая шляпка.
*
– Какая у вас прекрасная шляпка!
– Дурнушкам все время приходится отвлекать внимание от своего лица.
*
Моя некрасота доканывает меня.
*
Красич пришел с супругой; вероятно, поэтому они опоздали.
Но вот наконец-то все в сборе. Мы сидели за столиком – справа Палыч, напротив чета Красичей, – и я пыталась заразиться от этих небожителей удачливостью и везением.
– УЛеры тут очередной шедевр готов… Повесть. О современной жсизни. Может, вас заинтересует? Про будни издательства детской литературы. Гротеск, колоритные персонажи: начальник Чижопин, бухгалтер Узьминична… Одни имена чего стоят. И любовная линия есть, как без этого…
*
…Лезу в сумку за рукописью.
*
Когда я вытаскивала из ридикюля, забитого до отказа, свою толстенную папку, Пал Палыч, сидевший рядом со мной, заметил мелькнувшие среди книг и косметики старые стоптанные кеды. Он задержал на них взгляд, потом посмотрел на мои шпильки.
– Простите, можно вас на минуточку? Мы забыли позвонить Ниловой.
– Ниловой? – удивился Пал Палыч.
– Ну да.
– Мы сейчас придем, – сказала я Красичу, и мы вышли в фойе.
*
– Никому никогда не рассказывайте о том, что вы сейчас видели.
*
Но встреча была испорчена.
Оказалось, что я не умею пользоваться ножом и вилкой. Окорочок приземлился прямо на брюки директора Объединенных издательств.
*
Желто-красные автоматы с презервативами в туалетных комнатах ресторанов так нахально, так ярко и нагло напоминают об одиночестве.
*
К черту! Домой и креслокачаться!
*
В шесть утра я проснулась, поняла, что у меня ангина, и заплакала.
*
В девять позвонит Пал Палыч.
А я ему скажу: «Я чувствую себя такой несчастной, что даже вас мне не хочется видеть».
*
Точность – вежливость королей. Тут Палыч своего не упустит. Телефон вздрогнул и разразился руладой ровно в девять ноль-ноль:
– Живы? И слава Богу! – И короткие гудки.
Я даже сказать ничего не успела. Ничего себе, думаю. Ну как это называется?
*
– Я вам специально тогда позвонил, думаю: интересно, вставит в свои клочки или нет?
*
Ах ты, гад!
*
Что делает женщина, когда ей плохо? Ходит по магазинам.
*
И тогда я выпила панадол и отправилась поглазеть на витрины. В «Подарках» ничего хорошего не было. Хозяйственный оказался на учете. В булочной от сладкого запаха леденцов опять захотелось плакать.
В «Коврах» я сделала, наконец, покупку. Носовой платок. Папа потом смеялся.
*
С Мишей мы не виделись полгода (на самом деле – два месяца). Иногда я придумываю какой-нибудь повод, чтобы ему позвонить, но вообще такое со мной случается редко.
А сегодня опять не выдержала.
– Приезжай ко мне в гости! Нарежем сыр веером, посмотрим Вермеера… – от неуверенности я рифмую на ходу. Глупо… Но первое, что в голову пришло.
– Не Вермеера, а Вермера.
– В моем альбоме написано: «Вермеера».
– Выкини его в помойку, свой альбом!
*
Опять все закончилось склокой.
*
Мне снился сон.
Я стою в самом длинном и гулком коридоре филфака. За окнами темень, все уже разошлись, но я кого-то жду. В руках у меня буханка черного хлеба, и я, то ли от голода, то ли от скуки, отламываю по кусочку и ем. Наконец из дальних дверей выглядывает Миша и просит меня здесь не стоять, а подождать его в сквере.
Я выхожу, сажусь на скамейку напротив главного входа. Вскоре Миша показывается на крыльце, сбегает вниз по ступеням…
Я поднимаюсь, распахиваю руки навстречу. Мы бросаемся друг другу в объятия, валимся наземь, катимся по траве. Я хочу поцеловать его, но не могу. Еще раз пытаюсь – и не могу.
Потому что во рту у меня недожеванный черный хлеб.
*
Когда человек уходит, проблема не в том, что его больше нет, – а в том, чтобы вылюбить его из себя.
*
Радужное кружево моего сна безвозвратно похерено.
Просыпаюсь от грохота, железного жуткого лязга, гул нарастает, звук отдает во всем теле, заползает в руки и ноги, вибрирует, ввинчивается в мозг, фонтаном рассыпается в черепе. Что это?!!
*
Я открыла глаза.
Была конечная станция, и баба, толстая метрополитеновская баба в красном картузе, лупила ручным семафором по поручню, чтобы меня разбудить.
*
Ноль на улице, ноль – по Цельсию и по Реомюру… Конец ноября – и вдруг оттепель. Обувь приходится густо намазывать кремом. Чернеют сырые бульвары. Оттаивают стены, лестницы подземных переходов, тропинки и крыши. И я, я тоже понемногу оттаиваю.
*
Сегодня видела Мишу под ручку с незнакомой девушкой.
*