Элиза виновато взглянула на него, и Бриан, подойдя к ней, ласково обнял за плечи:

– Прости, милая, я был несдержан. Это только моя вина, что твоя жизнь в течение стольких лет подвергается опасности.

– Меня не надо утешать, – улыбнулась она. – Но что вы скажете Варану, Моркару, своим вассалам-рыцарям, солдатам гарнизона? Неужели признаетесь, что вся английская армия может обрушиться на маленький Уоллингфорд?

– Да, я скажу, что это вполне возможно. Если Давид, Ранульф и Генрих совершат свой славный поход на Йорк, то Стефан без боя одержит победу над восставшими, рассеяв его лидеров. Я уже говорил, что будет. Давид скроется в Шотландии, и его оттуда ничем не выманишь. Ранульф запрется в Честере и будет тешить себя планами жестокой мести своему недавнему другу Стефану. Что касается Генриха Плантагенета, то он скорее всего ускользнет в Анжу, к матери, и та простит его очередную глупую выходку. Обо всем этом я и скажу своим верным сторонникам.

– Понимаю. Расплачиваться за все это придется нам, и только нам. И теперь ни славный Милес, ни благородный Роберт уже не придут нам на помощь.

Сказав «мы», она вновь посмотрела на деревянную композицию: лорд Бриан в рыцарском облачении, леди Элиза в парадном платье и юный Алан на руках. Теперь «мы» звучало весомее, чем несколько лет назад, ведь их сейчас было трое.

Бриан проследил за ее взглядом и тихо сказал:

– Да, тогда на пути у короля останемся только мы. Трое. Уоллингфорд расположен слишком близко от Лондона, и для Стефана мы словно кость в горле. Весь юг страны смотрит на нас с надеждой, и пока мы держались, держался и он. Но если мы падем… – Бриан пожал плечами. – Возможно, на этом восстание закончится. Я не переоцениваю наш замок, но, сровняв с землей Уоллингфорд, король впервые станет настоящим хозяином в стране. И тогда топор начнет гулять и по югу, и по северу… Стефан стал мнительным и подозрительным, ему повсюду мерещатся враги, с ними он беспощаден, но сейчас свою жестокость сдерживает необходимостью иметь сторонников. С взятием Уоллингфорда у него останутся только подданные. Страшно подумать, сколько голов, в том числе и невинных, может слететь с плеч…

Элиза облизнула пересохшие губы.

– Тогда мы повторим то, что успешно сделали уже однажды, – не очень уверенно предложила она. – Мы вновь сожжем плоты с осадными машинами и постараемся разрушить сторожевые башни.

– Нет, король больше не попадется в эту ловушку, – грустно усмехнулся Бриан. – И Милес не подоспеет вовремя, чтобы спасти нас от гибели. Черт побери, какая-то стрела, отскочила от дерева – и друга нет. – Он с трудом взял себя в руки и серьезно взглянул на жену: – Быть может, тебе с Аланом, пока не поздно, поехать в Бристоль? Эта крепость Стефану не по зубам, и…

– Умоляю вас, не говорите об этом, – со слезами на глазах попросила Элиза, нервно прижав руки к груди. – Я не хочу оставлять вас одного, когда придет король.

– Это не шутки, Элиза. Король на этот раз не будет вести с нами переговоров и станет не до воспоминаний о нашей былой дружбе. Она умерла. Он просто попытается убить нас, всех троих, как убил уже многих бывших друзей. Слишком долго его трон шатался, и он ныне хочет вымести все камешки из-под его ножек, даже такой маленький, как наш Алан.

– И вы опасаетесь, что первый же снаряд, выпущенный баллистой, попадет в нашего сына?

– Или в тебя. Такое вполне может быть.

– И, по-вашему, я должна покинуть вас, уехать из Уоллингфорда, где прожила всю жизнь? Мне кажется, я заслуживаю большего уважения, ведь за все эти годы…

– Я уважаю тебя с первой же нашей встречи, как мало кого из мужчин.

– И вы никогда не заставляли меня делать что-либо вопреки желанию. Моему желанию.

– Да, но теперь…

– Слишком поздно, двадцать лет спустя, менять наш распорядок жизни, наши привычки.

Она отошла от скульптуры и коснулась рукой гравированного края серебряного зеркала, подарка Алана Железной Перчатки. Прохладный металл немного остудил ее дрожащие пальцы, и она после долгой паузы продолжила, уже более уверенно.

– Мы давно готовились к решающему бою. И я, и Варан, и Моркар, и ваш лазутчик Эрнард, и сотни мужчин и женщин. Все они знали, что король когда-нибудь придет за нашими жизнями. Он и так был с нами слишком терпелив. И тем не менее за последний год замок не покинул ни один человек. Мы уйдем отсюда только тогда, когда нам нечего будет защищать и все будет в развалинах и в огне. Только тогда, и ни минутой раньше.

– Это твое последнее слово? – спросил Бриан.

– Да, – односложно ответила Элиза.

Все произошло так, как и опасался Бриан. Армия восставших, бодро прошествовав к Йорку, застыла в изумлении, увидев необъятные королевские войска, занявшие всю огромную равнину перед городом. Весь хмель как ветром выдуло из голов триумвирата, и они, тут же повернув коней, поскакали: Давид – к Карлайлу, Ранульф – в Честер, а юный Генрих – куда глаза глядят, только подальше от этого ужасного полчища врагов.

Успешная победа без битвы и крови у Йорка произвела ошеломляющее впечатление на всю страну. Епископ Генри поспешно приехал из Винчестера в Лондон и, тщательно скрывая свое удивление, попытался загладить их последнюю ссору.

– Вы больше не нуждаетесь в моих советах, – польстил он королю. И получил ответ, которого не ожидал:

– Да, не нуждаюсь, – холодно ответил Стефан. – Я благодарен вам, брат, вы были полезны в первые годы моего правления, и вы помогли мне утвердиться на троне. Вы всегда напоминали, чтобы я дул на воду, прежде чем ее выпить, и подкладывал соломенный тюфяк там, где я только собирался пройти. Но это время прошло безвозвратно. С тех пор я одерживаю победу за победой благодаря собственным усилиям. Это показывает…

– Что вам очень везло, – раздраженно перебил Генри, – и ничего больше. Я приехал из Винчестера в надежде на дружеские отношения, но вы изменились к худшему, вы поражены чумой высокомерия. Да, вы одержали победу у Йорка и напыжились, как индюк. Но это не победа. Вы не выпустили ни одной стрелы, как и противник. Вам просто повезло: эти трое болтунов размахивали своими языками перед началом похода так долго, что вы сумели собрать большую армию. Я удивлен глупостью как короля Давида, так и графа Ранульфа. Видно, вино затмило их разум. В вашем характере случайность принимать за закономерность, а саму закономерность попросту игнорировать. Все знают, что вы никудышный полководец, – кроме вас самих. Пятнадцать лет вы ведете войну с Матильдой Ангевин, а ее сторонники до сих пор контролируют полстраны. Да, они потеряли Милеса Герифордского и Роберта Глостерского, но разве в этом ваша заслуга? Возьмите в плен юного Генриха Плантагенета или этого упрямца Бриана Фитца, и тогда мы склоним перед вами головы. А пока помните: вам только везет, но даже самое большое везение когда-либо кончается. С вами это однажды уже было, под Линкольном. Кто вас тогда вызволил из тюрьмы? Вы сами? Нет, это сделал ваш брат, епископ Генри, в советах которого вы больше не нуждаетесь.

Довольная ухмылка сошла с лица Стефана, и он перестал накручивать свои усы. Насупившись, он выпалил:

– Если вам больше нечего прибавить к этому гимну себе, Генри, то возвращайтесь к своим страусам. Или павлинам.

– И к тем и к другим, – парировал епископ. – У каждого из них больше прав гордо вышагивать и прихорашиваться перед восхищенными зрителями, чем у вас, мой дорогой брат… Не путайте вкус удачи, который всегда был на ваших губах, с нектаром успеха, которого вы так ни разу и не попробовали. Первое – лишь воображение, мираж, а второе – реальность, вам недоступная. Думаю, скоро я понадоблюсь вам, и вы пошлете за мной гонца в Винчестер. Если в то время я не буду занят с моими павлинами, то я буду счастлив вновь приехать в Лондон, чтобы потушить очередной пожар, разгоревшийся по вашему недосмотру и неумению думать.

Епископ поклонился с презрительной улыбкой и отправился домой.