В то время, когда Цезарь обмывал свою предстоящую женитьбу в ходе ночной попойки, которую он устроил в компании своих римских и испанских сеньоров, гонец, соскочив с коня у ворот монастыря Аннунциации в Бурже, резко постучал в его ворота. Час был поздний, и на стук долго не реагировали. Наконец в воротах открылось небольшое окошечко, и за его решеткой показалось испуганное лицо разбуженной монахини. Не давая ей раскрыть рот, гонец объявил:

– Срочная депеша от его Величества к ее Королевскому высочеству герцогине де Берри.

В скупом свете луны монашенка разглядела на груди незнакомца знаки отличия королевского гонца. Она тут же распахнула ворота и побежала предупредить мать-настоятельницу, мадам Жанну Французскую, которой ее бывший супруг дал титул герцогини де Берри. Минутой позже, гонец, встав на колени перед отвергнутой королевой, протягивал ей пергаментный свиток, на конце которого красовалась красная сургучная печать короля.

Не произнося ни слова, принцесса прочла письмо, после чего окинула гонца пристальным взглядом.

– Хорошо! – сказала она наконец. – Я последую воле короля. Потом, повернувшись к монахине, которая привела к ней гонца, добавила:

– Позаботьтесь о том, чтобы этого человека хорошенько накормили, и предупредите мою кузину Шарлотту, что я ее ожидаю.

Отвесив глубокий поклон, гонец удалился в сопровождении монахини, а Жанна осталась одна. Теперь она позволила себе бессильно откинуть голову на спинку высокого кресла. Ее глаза, покрасневшие от ночных бдений и слез, искали на каменной стене крест. То, что ей предстоит сообщить Шарлотте, станет еще одной ступенью страданий на ее мучительном жизненном пути.

Легкий стук в дверь вывел ее из глубокой задумчивости. На пороге появилась высокая девушка с густыми каштановыми волосами, спадавшими до ее поясницы. Жанна Французская протянула к ней руку и голосом исполненным нежности сказала:

– Подойдите сюда, дитя мое! Я только что получила известия, имеющие для вас большую важность. Ваш отец, регент Наварры, дал наконец согласие на ваш брак с герцогом Валентинуа. Вам следует без промедления вернуться в Шинон, где вас ожидает королева.

Услышав эти слова, девушка без промедления упала на колени.

– Мадам, разрешите мне остаться рядом с вами. Передайте королю, что я хочу посвятить свою жизнь Богу, что я хочу стать монашенкой. Скажите ему что угодно, лишь бы избавить меня от необходимости вступить в этот брак.

Слезы заливали ее лицо, а в голосе звучала мука. Она обняла руками колени Жанны, глядя на нее с надеждой, однако бывшая королева лишь покачала головой:

– Вам следует подчиниться, Шарлотта. Этого хочет король, и ваш отец согласен. Вы не можете противиться их воле.

– Но это невозможно, мадам, совершенно невозможно! Как может король хотеть, чтобы я поженилась с этим человеком, который убил своего родного брата и стал причиною вашего несчастья.

– Не преувеличивайте! Монсеньер де Борджиа всего лишь привез буллу Святого престола. Если бы не он, это сделал бы кто-нибудь другой. Вам не следует держать на него обиду за это.

– Как может Святой престол столь несправедливо распоряжаться судьбой королевы Франции? – с горечью воскликнула Шарлотта.

– То была воля Божья, дочь моя. И та же воля побуждает вас выйти замуж за сеньора де Валентинуа.

Шарлотта поднялась с колен и впилась своими прекрасными серыми глазами в лицо Жанны. Она от всего сердца любила бывшую королеву, рядом с которой всегда чувствовала себя защищенной и обнадеженной с тех самых пор, как отец отослал ее приобщаться к утонченным манерам французского двора. И хотя ее удочерила сама королева Анна, ее всегда куда больше привлекало общество Жанны, чье здравомыслие уравновешивало ее мистические порывы. И вот теперь вся ее наваррская кровь клокотала от возмущения, и только воспаленные красные глаза добродетельной Жанны не позволяли гневу Шарлотты вырваться наружу. С каким наслаждением она перегрызла бы горло королю Людовику, королеве Анне, самому Папе, – ведь они стали причиной ее несчастья!

– Но почему я должна склониться перед их волей! – воскликнула она – Моя подруга Шарлотта Арагонская отказалась ведь от брака с этим Цезарем… да еще продемонстрировала ему свое отвращение. Она повсюду повторяла, что не хочет быть «кардинальшей». И я тоже не желаю, чтобы меня так называли.

Легкая улыбка пробежала по измученному лицу Жанны.

– Но у ее отца, короля Фредерика, были все основания, чтобы отказаться от подобной чести. Ведь королевство Неаполитанское, находящееся под его скипетром, граничит с владеньями Папы. Такой брак стал бы для него опасным. Так что отказ исходил не от Шарлотты, а от ее отца. К тому же она вряд ли была бы столь неприступной, если бы не ее любовь к молодому Ги де Лавалю. Ведь сеньор Борджиа очень красив. Вспомните, как великолепно он смотрелся при своем въезде в Шинон. А какая роскошь его окружала! Кое-кто даже подумал, что прибыло посольство самого турецкого султана. Никогда еще на одном человеке не было стольких драгоценных камней.

– Их было даже слишком много! Это говорит о нем, как о выскочке. Вспомните, ваше Высочество, всех этих мулов, нагруженных роскошными одеждами и утварью, всех его слуг, менестрелей, тамбуринистов, трубачей, конюхов и псарей, пажей, одетых в золотые одежды. Ну а сам Цезарь сверкал, как рождественская елка.

На этот раз Жанна не выдержала и рассмеялась.

– Будьте снисходительны, Шарлотта! Я признаю, что герцог, на наш французский вкус, переобременил себя золотом, но таким образом он выказал свое уважение к королю. И вам не следует так строго судить вашего будущего супруга. Вы ведь даже не разговаривали с ним.

Неожиданно Шарлотта покраснела до корней волос и отвела глаза. Она схватила подсвечник и переставила его подальше от Жанны, чтобы та не смогла заметить, что с нею происходит. Не могла же она рассказать чистой, набожной, почти святой королеве, что произошло одним февральским вечером в замке Лош, между церковью Сент-Ур и покоями короля…

На тот момент Анна Бретанская, вот уже месяц как снова королева Франции, деятельно принялась перестраивать королевские покои замка Лош. Шарлотта без всякого энтузиазма стала камеристкой новой королевы. Красивая и все еще молодая королева отличалась строгостью и жестко контролировала поведение своих камеристок. Тем разрешалось покидать королевские покои лишь для того, чтобы отправиться в церковь, причем ходили они туда под бдительным присмотром старших по возрасту дам.

В тот вечер Шарлотта задержалась после конца службы в церковном пределе. Она любила оставаться там одна, ожидая наступления ночи, поскольку тогда все внутри храма становилось таинственным, исполненным высокого и непостижимого смысла. Все остальные камеристки и придворные дамы уже покинули церковь, оставив Шарлотту в одиночестве, коленопреклоненной на ступенях алтаря.

Шарлотта молилась сосредоточенно, потеряв счет времени. Когда церковный сторож собрался запирать двери храма, он заметил молящуюся Шарлотту и тронул ее за плечо.

– Уже поздно, мадмуазель… Я должен закрывать церковь.

– Я ухожу. Прошу меня извинить.

Она тут же поднялась, натянула на голову капюшон и покинула церковь. Ночь была беззвездной, буквально черной, и в порывах ветра пламя единственного факела, освещавшего ей дорогу, то вспыхивало, то почти угасало. Дорога казалась совершенно пустынной, только вдалеке у ворот королевской резиденции позвякивали доспехи стражников. Закутавшись поплотнее в свою шубку, Шарлотта ускорила шаг, а затем побежала. Она беспокоилась о том, чтобы не вызвать своим опозданием гнева королевы, и не заметила, что ей навстречу идут два человека в масках. Столкнувшись в темноте с одним из них, она издала пронзительный крик и уже готова была упасть, но тут незнакомец сильной рукой поддержал ее.

– Что с вами, красавица? Куда это вы бежите так быстро?

Голос был властным, но в нем явно присутствовал иностранный акцент, какой именно, Шарлотта не могла определить. Человек был высоким, плотным, и от него исходил странный пряный запах. Он не отпускал ее, напротив, крепче обхватил своими руками.