– Пошли отсюда, Макс, – нервно проговорил Лешка, но я сделал еще один шаг вперед. Из-под одеяла свесилась тоненькая ручка, одетая в красную перчатку. Я не мог оторвать глаз от этой детской ручонки и, едва осознавая, что делаю, ринулся вперед и сдернул с ребенка одеяло. Крик застрял где-то посередине, между легкими и глоткой. Несчастная малышка была вся в крови, и никакой перчатки на ее ручке не было. Бедняжку словно распотрошили. Лешка стоял за спиной и тихо поскуливал, в любой миг готовый дать стрекача.

Я осторожно коснулся руки девочки. Холодная. Даже холоднее льда, как мне показалось. Лешка что-то испуганно забормотал и тронул меня за локоть.

На первом этаже раздались чьи-то голоса. Алексей, вскрикнув, кинулся вниз, там что-то зазвенело, упало… На лестнице послышались шаги, и я, с трудом соображая, что делаю, спрятался в шкафу, прильнув к замочной скважине. В комнату вихрем ворвалась незнакомая мне женщина, и ее крик разорвал все вокруг. Мне чудилось, что ее надрывный вопль проникает мне прямо в мозг, как сверло.

Как потом выяснилось, ее муж убил Лешку, думая, что это он убил его дочь, а потом этого мужика вроде бы признали невменяемым. Приехавшая из райцентра милиция опросила мать девочки, бегло осмотрела комнаты и увезла отца покойной с собой. В шкаф они не заглянули. На другой машине увезли в морг два тела: девочки и Лешки. Женщина неподвижно сидела перед кроватью и никуда не выходила.

Прошли сутки, пошли вторые. Шкаф стал моим домом, и время спрессовалось в вечность ада. Мне было видно только спинку стула и склонившуюся голову, тронутую ранней сединой. Слезы бессилия капали на мои затекшие ноги. Я задыхался от зловония собственных экскрементов. Я неистово жаждал, чтобы меня обнаружили, даже кашлял и ворочался, но выходить не осмеливался. Зловещий сгорбленный силуэт, застывший над детской кроваткой, вгрызся в мою память на всю жизнь.

На исходе третьих суток человек, уже отдаленно напоминавший Макса Фирсова, плача и ломая ногти, сумел выдернуть из вешалки стальной крюк и решился на убийство. Но ему не суждено было произойти по одной простой причине: мать девочки давно была мертва. Наверное, от пережитого у нее остановилось сердце.

Умирая от голода и жажды, я стал искать избу, где мы начали отмечать праздник. Кругом было тихо. Я обходил все дома, пока не нашел нужный. Снег рядом с дверью был красного цвета с желтоватым оттенком.

МОИ ТОВАРИЩИ ПРОПАЛИ. Вся комната была залита кровью. На столе рядом с бутылкой шампанского валялись отрезанные пальцы. Потом меня допрашивал какой-то седой участковый, другие милиционеры. Я был основным и единственным подозреваемым, кроме сумасшедшего, убившего Лешку. Трупы так и не нашли, доказать мою причастность к массовому убийству не смогли. Я просидел какое-то время в следственном изоляторе, и на этом все закончилось. Судимости у меня не было, и в фирме даже не знают, что я находился под следствием. Для меня осталось полной загадкой, что же произошло в тот роковой Новый год на самом деле.

События тех лет не пробили мою душу навылет, а застряли в ней навсегда навязчивой идеей. Не сочтите меня сумасшедшим, но… у меня появилось желание убивать. Понимаете? И чтобы окончательно не сойти с ума, я стал это делать на экране компьютера. Это, конечно, суррогат, скажете вы. Резиновая женщина вместо страстной и горячей, трепещущей плоти. Но тем не менее хоть как-то успокаивает. Хоть на время.

Участковый уехал, но спать не хотелось. Я подошел к окну и стал вглядываться в непроглядную ночь. Какое величественное спокойствие! Темнота и тишина. Только здесь, в глуши, можно ощутить единение человека с природой. Город с его бесконечной мелкой суетой, назойливым шумом не дает возможности человеку сосредоточиться. Не зря основная масса творческих натур предпочитала создавать свои шедевры среди естественной земной красоты, которая не отвлекает, а, наоборот, помогает постичь глубину мироздания. Стараясь как можно тише скрипеть старой лестницей, я поднялся на второй этаж и приоткрыл дверь в комнату, где спали жена и дочка. Девочка, естественно, побоялась в первую ночь спать одна на новом месте. Я спустился на цыпочках вниз и решил посмотреть, что же за материалы принес мне в огромной папке участковый. Чего там только не было! Вырезки из газет и журналов, копии протоколов допросов, отчеты и справки, фотографии… Причем встречались бумаги столетней давности, за которые какой-нибудь коллекционер– краевед заплатил бы приличные деньги.

Внезапно я услышал странный шорох, идущий откуда-то снизу. Я прислушался: звук напоминал нечто среднее между стрекотанием сверчка и грызущей что-то мыши. У нас в коммунальной квартире водились и те, и другие, и я мог с уверенностью идентифицировать подобные звуки. В конце концов, мало ли какая живность могла водиться в старом деревенском доме? Шорох то усиливался, то затихал, и мне стало немного не по себе. Проверить или нет, что там?

После недолгой внутренней борьбы с самим собой я решил отказаться от этой затеи и погрузился в изучение архива участкового.

«Дул промозглый ветер, срывая остатки одежды с полуголых берез, росших неподалеку. На востоке небо брезжило свинцовым рассветом. Около круглого столика, на котором мерцала свеча, сидел закутанный в серый плащ молодой человек. Вдалеке зацокали копыта, он поднялся и, прежде чем выйти из дома, пристально посмотрелся в зеркало с резной позолоченной рамой. Оттуда на него смотрело печальное бледное лицо, обрамленное завитками черных кудрей. Молодой человек развернулся и стремительно вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

Он открыл черную, слегка поцарапанную дверку кареты и прыгнул внутрь. Там уже находился мужчина в темной накидке и цилиндре. Мужчина наклонил голову в знак приветствия, хлопнул рукой, затянутой в перчатку, по стенке, и карета рванулась вперед».

Так мне представилась картина, когда молодой гвардейский офицер, потомственный дворянин Борис Сергеевич Чертов, ранним ноябрьским утром ехал на дуэль. Я подошел к стене и снова посмотрел на старую фотографию, потом заглянул в зеркало. Удивительное сходство еще более поразило меня. Единственное отличие заключалось в том, что я стригся очень коротко и не носил модные в те времена бакенбарды. Лица были очень похожи, да и имена мы носили одинаковые. Из статьи в «Губернских новостях» нельзя было понять, почему Чертов только лишился офицерства и дворянства, а не отправился на каторгу. Его лишь сослали из Петербурга в глухомань, маленькое имение, доставшееся ему по наследству от сумасшедшего отца. Можно предположить, что у августейшей особы в день судебного разбирательства были именины.

Я бережно держал пожелтевший ветхий листок, боясь, что он рассыплется от неосторожного прикосновения. В статье, называвшейся «Таинственные события в деревне Чертовка» была дана краткая предыстория появления здесь местного барина.

Дальше начиналось самое интересное. Со слов знакомого краеведа я полагал, что местные крестьяне бунтовали, а они, оказывается, отправили тайком ходока к самому генерал– губернатору с просьбой защитить их от барина.

Когда приехал урядник с солдатами, то все крестьянские избы были пустыми, кроме одной, где жила какая-то безумная старуха. На улице стоял декабрь, и в холодных домах в люльках лежали заиндевевшие от мороза трупики детей. Самого барина нигде не нашли. Зато в доме находились уже окоченевшие трупы его жены и дочери. Далее между солдатами случился какой-то конфликт, и они друг друга перебили. Дело закончилось тем, что местные власти дом опечатали, и он долгое время стоял пустым.

Вот еще интересная статейка. Называется «Игра в преферанс с дьяволом». Передо мной вырванная страница из журнала «Нива». Всматриваюсь в год, пропечатанный мелким шрифтом внизу листка. Судя по всему, то, что здесь излагается, произошло уже лет через тридцать после Чертова. Интересно, откуда у Аникеева такие материалы? Он что, по библиотекам рыскал и тайком странички вырывал? Ладно, читаю…