— Людям нравятся люди опрятные, — сказал Эдвард. — А вы смотритесь как-то убого, если простите мне такое выражение.

— Вы в самом деле считаете, что слишком длинные? — спросил Карл, снова ощупывая волосы.

— А вы как считаете, у меня хорошенький оттенок? — спросил Эдвард. — Вы завидуете?

— Нет, — ответил Карл, — не завидую.

— Вот видите? Преувеличения и эгоизм. А я что говорю?

— Вы какой-то скучный, Эдвард. Сказать по правде. Эдвард на миг задумался.

Затем сказал:

— Но я белый.

— Предпочтительный цвет, — сказал Карл. — Но я устал разговаривать о цвете. Давайте поговорим о ценностях или еще о чем-нибудь.

— Карл, я дурак, — неожиданно сказал Эдвард.

— Да, — подтвердил Карл.

— Но я — белый дурак, — сказал Эдвард. — Вот это во мне и славно.

— Вы и сами ничего, Эдвард, — сказал Карл. — Это правда. Славно выглядите. Внешний вид добрый.

— О черт, — уныло вымолвил Эдвард. — У вас хорошо язык подвешен, — сказал он. — Я это заметил.

— А причина в том, — сказал Карл, — что я читаю. Вы читали «Каннибала» Джона Хоукса? Просто дьявольская книга.

— Постригитесь, Карл, — сказал Эдвард. — Купите новый костюм. Может, какой-нибудь из новых итальянских, с узкими пиджаками. Быстро пойдете в гору, если приложите к этому силы.

— Почему вы так беспокоитесь, Эдвард? Почему мое положение вас так расстраивает? Почему бы вам не отойти от меня и не поговорить с кем-нибудь другим?

— Вы меня тревожите, — признался Эдвард. — Я все пытаюсь проникнуть в вашу внутреннюю реальность, разузнать, что она такое. Любопытно, не так ли?

— Еще Джон Хоукс написал «Жучиную ножку» и пару других книжек, чьих названий я сейчас припомнить не в состоянии, — сказал Карл. — Мне кажется, он один из лучших американских писателей молодого поколения.

— Карл, — сказал Эдвард, — какова же ваша внутренняя реальность? Выкладывайте, малыш.

— Она — моя, — спокойно ответил Карл. И посмотрел на свои ботинки, напоминавшие пару крупных дохлых буроватых птиц.

— Вы уверены, что не крали те полтора доллара, упомянутые на вашем плакате?

— Эдвард, я же сказал вам, что не крал этот доллар с половиной. — Карл, обвешанный плакатами, потопал ногами. — Какая же холодина на этой Четырнадцатой улице.

— Это все ваше воображение, Карл, — сказал Эдвард. — На этой улице ничуть не холоднее, чем на Пятой или на Лексе. Ваше ощущение того, что здесь холоднее, вероятно, проистекает из вашего маргинального статуса лица, в нашем обществе презираемого.

— Вероятно, — сказал Карл. На его лице появилось выражение. — Знаете, я ходил к правительству и просил дать мне работу в Оркестре морской пехоты, а мне отказали?

— Хорошо дуете, чувак? Где ваша дудка?

— Меня и на сборе хлопка не захотели, — сказал Карл. — Что вы об этом думаете?

— Эта ваша эсхатологическая любовь, — сказал Эдвард, — что это за любовь такая?

— Это поздняя любовь, — ответил Карл. — Я ее так называю, что бы там ни говорили. Любовь по другую сторону Иордана. Понятие соотносится с набором условий, которые… Это как бы такая история, которую мы, черные, себе рассказываем, чтобы стать счастливыми.

— Ох-хо-хо, — сказал Эдвард. — Невежество и тьма.

— Эдвард, — сказал Карл, — я вам не нравлюсь.

— А вот и нравитесь, Карл, — сказал Эдвард. — Где вы главным образом крадете себе книги?

— Главным образом — в аптеках, — ответил Карл. — Они мне подходят, поскольку длинные и узкие по большей части, а продавцы склонны держаться поближе к рецептурным прилавкам в глубине аптек, в то время как книги обычно размещаются в таких маленьких вращающихся стойках у самых дверей. Обычно довольно легко сунуть парочку в карман пальто, если вы носите пальто.

— Но…

— Да, — сказал Карл. — Я знаю, о чем вы думаете. Если я краду книги, то краду и что-нибудь еще. Вместе с тем кража книги метафизически отличается от кражи, скажем, денег. Вийону было что хорошего сказать на эту тему, я полагаю.

— Это в «Если б я был королем»?

— Кроме того, — добавил Карл, — неужели вы никогда ничего не крали? В какой-то момент своей жизни?

— Моя жизнь, — сказал Эдвард. — Зачем вы мне о ней напоминаете?

— Эдвард, вы не удовлетворены собственной жизнью! Я думал, у белых жизнь всегда славная! — удивленно вымолвил Карл. — Мне нравится это слово — «славная». Я от него так счастлив.

— Послушайте, Карл, — сказал Эдвард. — Почему бы вам просто не сосредоточиться на улучшении собственного почерка?

— Моего характера, вы имеете в виду?

— Нет, — сказал Эдвард. — Не хлопочите об улучшении характера. Займитесь только почерком. Делайте заглавные покрупнее. Петельки в «у» и «д» поменьше. Следите за пробелами между словами, чтобы не проявлять дезориентацию. И не упускайте из виду поля.

— Хорошая мысль. Но не слишком ли это поверхностный подход к проблеме?

— И поосторожнее с междустрочными интервалами, — продолжал Эдвард. — Междустрочные интервалы проявляют ясность мысли. Обращайте внимание на последние буквы в словах. Существует двадцать две разновидности написания последних букв, и каждая может многое сказать о человеке. Я дам почитать вам свою книгу. Хороший почерк — ключ к успеху, если не единственный, то один из. Вы можете стать первым представителем вашей расовой принадлежности, занявшим пост вице-президента.

— Есть к чему стремиться, нормально так.

— Сходить за книгой?

— Не думаю, — ответил Карл. — Нет, спасибо. Не то чтобы я никак не верил в ваше решение проблемы. Мне бы другого хотелось — помочиться. Не подержите плакаты минутку?

— С удовольствием, — сказал Эдвард и в следующий миг уже накинул связанные плакаты себе на узкие плечи. — Ух, а они тяжеленькие, да?

— Немножко режут, — злобновато улыбнулся Карл. — Я сейчас только вон в тот магазин мужской одежды зайду.

Когда Карл вернулся, двое резко треснули друг друга по мордасам тыльными сторонами рук — той великолепной их частью, где растут костяшки.

Фредрик ходил домой к своему другу Брюсу Уэйну по вечерам почти каждый вторник. Брюс обычно сидел у себя в кабинете и пил стаканчик чего-нибудь. Фредрик заходил, садился и озирал кабинет, где имелось множество трофеев былых подвигов.

— Ну, Фредрик, что поделывал? Что-нибудь?

— Да нет, Брюс, все как-то вприскочку.

— Что ж, сегодня вечер вторника, а по вечерам вторника обычно что-то происходит.

— Я знаю, Брюс, иначе вечер вторника я бы не стал выбирать для визита.

— Включить радио, Фредрик? Обычно по радио бывает что-нибудь интересное, или хочешь какой-нибудь музыки из моей стереосистемы?

Радио у Брюса Уэйна было особой коротковолновой модели со множеством дополнительных функций. Когда Брюс его включал, раздавался визг, после чего они слушали Токио или еще где-нибудь. Над радио на стене висел трофей подвига: длинное африканское копье с жестяным наконечником.

— Скажи мне, Брюс, что это ты там пьешь? — спросил Фредрик.

— Извини, Фредрик, это томатный сок. Налить тебе стаканчик?

— А в нем что-нибудь есть, или это просто томатный сок?

— Томатный сок и немного водки.

— Да, я бы не отказался от стаканчика, — сказал Фредрик. — И на водку не сильно, пожалуйста, налегай.

Пока Брюс ходил на кухню готовить выпивку, Фредрик встал и пристальнее осмотрел африканское копье. На кончике он заметил темноватое ржавое пятно какого-то вещества, возможно — редкого экзотического яда.

— Что это за штука на кончике вон того африканского копья? — спросил он, когда Брюс вернулся в комнату.

— Должно быть, еще одну бутылку водки я оставил в бэтмобиле, — сказал Брюс. — О, это кураре, смертельнейший из южноамериканских ядов, — подтвердил он. — Поражает двигательные нервы. Ты там осторожнее, не оцарапайся.

— Ничего, я выпью неразбавленного томатного сока, — сказал Фредрик, усаживаясь в кресло и выглядывая в окно. — Ой-ёй, в небе высветился силуэт летучей мыши. Должно быть, вызов комиссара Гордона из штаб-квартиры.