Нет, немыслимо. Этого просто не могло быть. Хотя…

– Бессмысленно мечтать изменить в прошлом всего одну деталь, – принялась рассуждать она. – Так не бывает. А если бы и могло быть, то не стоит совершать такую глупость. Моя жизнь приняла бы совсем иной оборот, если бы я отказалась, хотя это случилось всего несколько недель назад. И я не знаю, что могло со мной произойти.

Усмехнувшись, он молча отошел к каретам, вокруг которых собрались пирующие слуги, и вскоре вернулся с зажженным фонарем.

– А вы хотели бы, чтобы все сложилось по-другому? – спросила Клодия.

– Нет. – Он предложил ей свободную руку, и она оперлась на нее.

От него, рослого и надежного, веяло теплом и ароматом одеколона, он был хорош собой, обаятелен, богат и знатен, и когда-нибудь ему достанется герцогский титул. Мало того, он воплощение мужественности. Если бы Клодия возмечтала о любви и романтике, забыв про свой возраст, – а она, само собой, изредка мечтала о них, – в грезах ей явился бы совсем другой мужчина.

– О чем вы думаете? – спросил Джозеф.

Только теперь Клодия заметила, что они шагают по главной аллее парка, приближаясь к мостику в итальянском стиле. Ночь выдалась довольно темная, облака заволокли луну и звезды, по сравнению со вчерашним днем ветер похолодал.

– О мужчине моей мечты, – ответила она.

Джозеф повернулся к ней, поднял фонарь повыше и при свете вгляделся в ее лицо, а она засмотрелась на него. Темные глаза Джозефа казались непроницаемыми.

– И что же? – Он ждал продолжения.

– О самом обычном, ничем не примечательном джентльмене без титула и состояния, зато с блестящим умом. О прекрасном собеседнике.

– Да он, похоже, педант.

– Верно, – согласилась Клодия. – Педантичность часто недооценивают.

– Значит, я не мужчина вашей мечты?

– Нет, – покачала головой она, – отнюдь.

Они вышли на мост и остановились у каменного парапета, глядя, как река несет темные воды к озеру. Джозеф поставил фонарь.

– С другой стороны, – нарушила молчание Клодия, – и я не могу быть женщиной вашей мечты.

– Вот как?

Фонарь освещал его со спины, лицо терялось в тени. По тону Клодия так и не смогла понять, усмехается он или грустит.

– Я некрасива, – пояснила она.

– Миловидной вас не назовешь, – согласился он. – Но то, что вы красивы – несомненно.

Ох и лесть – грубее некуда. Значит, он решил был галантным во что бы то ни стало?

– Я немолода.

– Смотря для кого, – возразил он. – С точки зрения ваших учениц, вы, безусловно, ископаемое существо. А для восьмидесятилетнего старика – молоденькая девчушка. Но мы с вами почти ровесники, и поскольку я не считаю себя старым – совсем напротив! – я твердо убежден, что и вы молоды.

– Мне недостает элегантности, жизнерадостности и… – У нее иссякли доводы.

– На самом деле, – подхватил он, – вы – женщина, в ранней юности утратившая веру в свою красоту, обаяние и притягательность. И направившая всю свою энергию на то, чтобы преуспеть в работе. Вы обладательница твердого характера, силы воли, интеллекта и знаний. Женщина, излучающая сочувствие и любовь к ближнему. Женщина, запасы любви которой так велики, что тихий и нудный ученый муж их просто не выдержит – разумеется, если в нем не дремлет вулкан. Но допустим, что таковым он не располагает, следовательно, не может предложить вам ничего, кроме унылых бесед и бедной событиями жизни. И никакой страсти! Нет, Клодия, это не мужчина вашей мечты. Это сущий кошмар.

Она невольно улыбнулась.

– Вот так-то лучше, – кивнул Джозеф, и только теперь она сообразила, что ему отчетливо видно ее лицо. – Меня неудержимо влечет к учительнице мисс Мартин, а она, возможно, предпочла бы более холодного партнера. Но страстная женщина Клодия Мартин ни за что бы так не сделала. У меня даже есть тому доказательства.

– Лорд Аттингсборо… – пробормотала она.

– Клодия, – перебил он, – мы на прогулке, которая может стать и длинной, и краткой. Если хотите, мы немедленно вернемся в дом и бальный зал. В самом лучшем случае наше отсутствие заметит меньше половины гостей. Мы еще можем повеселиться на балу – разумеется, врозь, чтобы не давать пищу для сплетен другой половине присутствующих. А завтра я приеду за Лиззи, вы сможете вернуться в Бат, и впредь мы оба будем довольствоваться лишь воспоминаниями. Или продолжить прогулку.

Клодия не сводила с него глаз.

– Вот один из решающих моментов, – добавил он, – от которых зависит, как сложится дальнейшая жизнь.

– Едва ли, – возразила она. – Он ничем не важнее любого другого момента. Каждая минута жизни решающая, каждая неумолимо задает направление последующим событиям.

– Считайте, как вам угодно, но в эту минуту мы должны принять решение вместе. Каким оно будет? Отчаянной попыткой вернуть то, что было, пока я не явился в школу мисс Мартин с письмом от Сюзанны в кармане? Или шагом в неизвестность и темноту – не только в переносном, но и в прямом смысле – и шансом на нечто новое и, возможно, чудесное? Совершенное в своем роде?

– В жизни нет совершенства, – возразила она.

– Позволю себе не согласиться. Совершенство не может быть вечным. Но бывают совершенные моменты и готовность выбирать то, благодаря чему таких моментов в жизни становится больше. Например, вчерашний вечер. Не спорьте, Клодия, – он идеален. Я запрещаю вам отрицать это. Он был просто совершенством.

Она вздохнула:

– Как много сложностей…

– Не больше, чем обычно, – напомнил он. – Такова жизнь. За годы вы не могли этого не заметить. Вот, к примеру, одна из мелких сложностей: та лесная хижина, которая вчера была открыта, сегодня может оказаться запертой.

Клодия онемела. Она прекрасно поняла, куда и зачем приглашает ее собеседник. Есть ли смысл отрицать это и отказываться?

– Может быть, ключ прячут на притолоке, под крыльцом или еще где-нибудь, где его легко найти, – предположила она.

Его лица она по-прежнему не видела, но на миг уловила блеск зубов.

– Чем гадать, проще сходить и узнать, – добавила она, решительно кутаясь в шаль.

– Вы уверены? – негромко переспросил он.

– Да.

На этот раз вместо того, чтобы согнуть локоть и предложить ей, Джозеф взял ее за руку, их пальцы сплелись. Приподняв фонарь, он освещал путь. На другом берегу, где деревья росли гуще, фонарь пришелся особенно кстати. Общими усилиями Джозеф и Клодия отыскали неприметную тропу, по которой шли вчера, и она вывела их к лесной хижине.

Дверь оказалась незапертой.

Вчера Клодия не обратила внимания, что в хижине есть камин, возле которого приготовлены поленья. На столе обнаружились стопка книг, огниво и лампа. На кресле-качалке лежало одеяло. К стене была придвинута узкая койка, на которой вчера они нашли Лиззи.

Сегодня единственная комната выглядела уютнее и приветливее. Джозеф поставил фонарь на стол, взял огниво и развел в камине огонь. Клодия медленно покачивалась в кресле, придерживая шаль и наблюдая за Джозефом. Предстоящее наполняло ее предвкушением. Весь день ее груди, бедра и лоно напоминали о вчерашней любви.

Скоро все повторится.

Какой чудесной могла бы стать супружеская жизнь…

Клодия откинула голову на спинку кресла.

Огонь разгорелся, Джозеф встал и обернулся к ней. При свете фонаря его глаза казались ярко-синими, волосы – почти черными, черты лица – скульптурными. Поставив ногу на полоз качалки, он остановил ее движение, положил обе руки на подлокотники, склонился над Клодией и поцеловал ее в приоткрытый рот.

– Клодия, – проговорил он, оторвавшись от ее губ, – я хочу, чтобы ты знала: ты прекрасна. Ты разуверилась в своей привлекательности – потому что обстоятельства однажды вынудили слабого мужчину расстаться с тобой, потому что тебе уже за тридцать, ты не замужем и преподаешь в школе. Ты думаешь, что уже утратила притягательность для противоположного пола. Наверное, ты успела убедить себя, что вчерашние события произошли только потому, что я не рассчитывал получить свободу и продолжить наши отношения. Так вот: ты ошибаешься. Знай, что твоя красота несравненна, но в первую очередь потому, что ты прожила более тридцати лет и многого достигла. Поверь, будь ты значительно моложе, в моих глазах ты не стала бы привлекательнее. И еще я хочу, чтобы ты знала: меня неудержимо влечет к тебе.