— Не-не, не перипатетики они, куда важнее называются — Ordo Peccatorum!
— Час от часу не легче!
— И давно они тут? — спросил позабавленный Аймер. — Разных я попрошаек видел, а таких почтенных — еще не приходилось!
— Года уж точно не будет… Ну, полгода-то есть! Или нет — они дом для своей компании только в мае у канониката выпросили, — и друзья заспорили, как давно в Ажене обосновались доминиканцы, а двое все приближались, и уже было видно, что один из них пожилой, а второй — много моложе, наверное, Аймеров ровесник, но в отличие от него парень весьма хилый и малорослый. Оба несли кружки для подаяния; оба периодически останавливались и сгибались в поклонах, когда кто-нибудь кидал в кружку медную монетку.
— Эй, перипатетики! — весело окликнул их хмельной Аймер. — Да, да, дедушка, к вам обращаюсь! Не ответите ли мне на один вопрос?
Белые монахи быстро приближались. Вокруг рта старика лучеобразно разбегались морщины, будто он все время улыбался; молодой, напротив же, нес свое нищенское служение с непреходящим достоинством, словно, побираясь, делал всем вокруг большое одолжение.
— Мир вам, возлюбленные во Христе Господе, — старик отвесил пьяным студентам почтительный поклон. — Не подадите ли слугам Божьим ради Христа на пропитание братии Ордена Проповедников?
— А вы мне объясните, почтенный, — вопросил Аймер, качаясь на толстоногом стуле, — вы мне ответьте на давний мой вопросец: почему это мы вам должны подавать ради Христа, а вы нам — нет?
Студенты дружно заржали. Рауль под шумок долил себе в чашку остатки вина.
— Видите, мы клирики не хуже вас, и в деньгах тоже стеснены, — Аймер досадливым жестом перевернул свою собственную чашу. — Судите сами — даже выпить не на что! У вас вон в кружке что-то звенит, а у меня в кармане вошь с клещом подрались, и тех тутошний злодей хозяин в уплату не возьмет…
Молодой монах отошел бы — но старый с места не двинулся, как-то виновато улыбаясь, заглянул в свою кружку.
— Вот вы бы нам что-нибудь подали ради Христа — а мы бы помолились за ваше здоровье, — продолжал веселиться Аймер, чувствуя себя в центре внимания. — Молиться мы умеем неплохо, особенно действием: поднимаешь чашку — и говоришь, пошли, мол, Господи, здоровья такому-то благодетелю…
— Ежели ради Христа просят, так нельзя не подать, — мирно согласился старик и выудил из кружки круглый серебряный су. — Вот, возьми, возлюбленный сын, и пошли вам с друзьями Бог всемогущий всякой благодати!
Аймер смутился, не сразу нашелся, что ответить.
— Стойте, да ладно вам, братие! — он вертел монету, не зная, что с ней делать. — Не надо нам! Пошутил я…
Но белые монахи уже не слышали их, пробираясь между столиками. Аймер встал было, чтобы их догнать — но смутился еще больше, и так стоял с монетой в руках, глядя вслед старику и юноше, бок о бок уходившим вдаль по улице.
— Полно тебе, садись, — Рауль дергал друга за модный висячий рукав. — Подали — так подали, они сами виноваты, извлечем же свою выгоду, то есть закажем еще винца! И я бы давно не прочь чего-нибудь пожевать под это дело…
— Неловко как-то получилось, — заметил один из друзей. Аймер нарочито рассмеялся, махнул рукой.
— Брось, братец, считай, что Бог нам посылает выпивки, снисходя к нашей клирической нищете. Давайте-ка, ребята, исполним свои посулы и хорошенько помолимся действием за неизвестных благотворителей, да не иссякнет у них дома еда и выпивка, а на лекциях — умные слушатели вроде нас! Помните, как во Всепьянейшей Литургии: Во шкалики шкаликов!
— Опрокинь!
— Пир вам!
— И со духом свиным! — отозвался стройный хор…
Веселье продолжалось по новой, Аймер вроде бы даже подзабыл неловкую историю… Однако на следующий день, и на послеследующий, и к концу недели — чем дальше, тем больше он нежданно для себя мучился совестью. Он и сам не ожидал, что будет так неприятно: казалось бы, пошутил, что тут особенного? Никому же вреда не причинил, греха не было, а добрую шутку Господь ценит… Но Аймер сам себя ловил на том, что вздрагивает, увидев на улице светлую фигуру. В следующее воскресенье до Аймера добрался слуга с деньгами от отца. Сидя по кабакам, Аймер невольно выискивал взглядом — не приближаются ли двое, старый и молодой, оба в белых туниках со скапулирами… Юноша уже решил, что при случае кинет им в кружки каждому по серебряному су, ровно вдвое больше, чем получил от старика: мол, вы мне помогли — а я помогу вам, возвращаю должок, и без обид, добрые братья! Более всего его беспокоило, остро отдаваясь в сердце, воспоминание об улыбке пожилого монаха, о лучах, расходившихся от его рта. Так улыбаются глупому ребенку, яростно думал он, и уже получалось, что он не столько посмеялся над нищенствующими монахами, сколь выставил себя круглым дураком. Да еще и хамом притом. Аймер, скрывая смущение, расспрашивал знакомых о братьях из нового Ордена — и узнал, что они в Ажене появились совсем недавно, у них даже монастыря пока нет. Каноникат им отдал для жизни старую пристройку к своему дому, больше напоминающую сарай. Братьев видели в квартале каменщиков, они там покупали камень для перегородок, известь и паклю для утепления стен; нанять мастеров им не по средствам, вот и будут все делать сами, камней немало перетаскали к себе на носилках. Носилок и то своих нет — заняли у кафедральных каноников. Сперва Аймер удивлялся, почему такого старого человека отправили побираться — разве других не нашлось? Теперь ему становилось понятно: в свободное от учения и молитв время большая часть молодых братьев занималась ремонтом дома, чтобы к зиме сделать его пригодным для жилья.
Друзья заметили, что Аймер странно изменился за неделю. Он стал тише, мало пил, вел себя неподобающе душе компании — часто озирался, будто искал кого, не распевал в голос непристойных песенок, то и дело терял нить беседы.
Уж не заболел ли ты, тревожно спрашивал заводилу Андре. Ему и Раулю — двоим ближайшим друзьям — Аймер и рассказал наконец, почему-то страшно смущаясь, о своей никчемной тайне. Мол, сам не знаю почему все время думаю о давешних монахах — как их, проповедники? Хотелось бы встретить того старика и отдать ему долг.
Андре посмеялся и сказал, чтобы он думать забыл о такой ерунде. Подай любому нищему, успокой свою совесть, посоветовал он. А еще лучше — встретить такого же белорясного побирушку, как те двое, и вручить им щедрое подаяние: зачем искать тех же самых людей, все равно деньги на их монастырь пойдут. Рауль, напротив же, отнесся к словам друга серьезно и предложил сходить в дом к доминиканцам, отнести деньги и попросить за шутку прощения. Аймер категорически отказался, но на самом деле был близок к такому решению, когда удача наконец улыбнулась ему: осунувшийся от размышлений, по пути в церковь он наткнулся на двоих монахов — наконец-то тех самых, старого и молодого. Они устало шагали со своими кружками, на вечерню, должно быть, спешили, и судя по лицу парня, денек у них выдался не слишком удачный.
Аймерово сердце пропустило несколько тактов. Мог ли он подумать прежде, что будет подобным образом трепетать при виде всего-навсего пары монахов! Но даже сам вид их хабитов — и смешные белые передники-скапулярии, и посеревшие от пыли черные плащи — странным образом волновал его.
Аймер быстро догнал их, преградил дорогу. Две пары глаз пытливо и приветливо смотрели на его красивое лицо, смотрели без малейшей тени узнавания. Аймер бросил в кружку старика целый серебряный ливр, монета звякнула о едва прикрытое дно. И тут произошло нечто, перевернувшее Аймеру всю душу — при виде щедрого подаяния старик опустился на колени прямо посреди улицы, склонил плешивую голову и поблагодарил Аймера за доброту. Мгновение спустя на колени встал и младший.
— Спасибо, возлюбленный во Христе дорогой брат, благословен будь Господь по всех дарах Своих. Да благословит тебя Господь и воздаст тебе полной мерой, полной, нагнетенной, утрясенной.
