Первый контакт. Настолько странный.

Старший, которому ее представили, подошел к ней. Встал напротив. Шивон одновременно тошнило от страха и трясло от любопытства. Зоянин медленно поднял — руку? — конечность и дотронулся до ее плеча. Потом взял ее за руку и потянул за собой — к лесу. По дорожке через холмы, которая так знакомо петляла и изгибалась под ногами. Над головой кружили пчелки — там, на катере, у Марши оружие наизготовку (это мы-то — ллассан?)

Шивон сняла шлем. Лес, легкий ветерок, и все это — через пелену нереальности, будто пикник во сне. Они шли рядом, как два подростка на первом свидании, боясь заговорить.

Потом — будто внутри обвалилось препятствие — Шивон вытащила снимки. Зоянин посмотрел. Перевел взгляд на Шивон.

— Вы, — сказала она. — Слова.

— Слова, — боится он, или возвращает ее собственный страх? — Важный. Слова.

— Как? — она проскользила пальцем по строчкам. И произнесла, надеясь, что прозвучит это правильно:

— Как вы это читаете?

Зоянин вздрогнул. На секунду его облик заколыхался, и Шивон смогла разглядеть… а ничего, собственно.

— Слова, — сказал он. — Опасный.

Они уже почти вошли в лес, странные растения пересекали небо над их головами. Зоянин снова поглядел на нее — но в глазах его было только ее отражение.

— Опасный, — сказал он и показал вниз, на землю. — Слушающая, — сказал он. И повторил это слово несколько раз. А до нее только сейчас дошло, что так на его языке и называется планета. Слушающая. Зоэйвирран.

— Слова, — сказал зоянин. — Слушающая. Нельзя. Слова.

— Нет, — сказала она и пожала плечами, сознавая, что здесь этот жест может значить совсем другое.

— Вы, — сказал зоянин, и конечность его потянулась к нагрудному знаку на ее скафандре, символу Лингвистической Комиссии. — Опасный. — Он ласково дотронулся до снимков, которые она держала в руке; забрал их у нее — она не знала, как реагировать, — прижал к груди. — Хал лассан.

Зоянин, как ей показалось, вздохнул. А потом из-за спины сказали:

— Шивон. Никак не можете успокоиться?

Она обернулась. У Гранта было серьезное и хмурое лицо, будто с похмелья. Он сказал зоянину несколько отрывистых, несвязных слов — Шивон не поняла. Потом взял ее за руку:

— Идемте.

Они остановились посреди лужайки — приятной, хоть и чужой.

— Чего вы хотите? — спросил Грант. — Нобеля хотите?

— Я имею право знать, — сказала Шивон. — Им, там, все равно… А я хочу понять.

— Никогда, ни одной живой душе не говорите, что вы видели, — сказал Грант. И медленно проговорил:

— Маассах эр ваурин кие.

Все правильно, так и должно быть; трава-есть-зеленая-здесь, нормально построенная человеческая фраза. Шивон застыла.

Он показывал ей вниз, на траву. Траву неопределенного, неземного цвета, которая постепенно окрашивалась в зеленый.

Черт побери, это же невозможно. Откуда он знал этот оттенок — сочный, тем ярче, чем серее над травой небо?

Она невольно отступила, словно под ногами разливалась кровь, а не цвет.

Пионер смотрел на нее поверх чуда.

— Знаю. Я тоже сперва не верил.

Это невозможно, и даже ее ирландское воображение на такое не согласится. Потому что… Потому что был Бог, и у Бога было Слово, и никому, кроме Бога, Слово не досталось. Не должно было достаться. Шивон возвращалась к катеру оглушенная. Хуже всего было то, что все казалось логичным. Планеты подчиняются законам природы, почему бы одной из них не подчиняться законам языка? И тогда любая правильно построенная фраза ведет к преображению планеты. И жители вынуждены говорить обломками, навсегда запертые за своим «пиджином», боясь сказать что-то лишнее.

И текст этот — не текст, а когда-то давно написанная Библия…

— Ну, выяснила что-нибудь? — встретил ее Лоран.

Она пробормотала что-то.

Но ведь так не должно быть. Где же Бог? Он дал им Слово. Дал способность творить. На Него это абсолютно не похоже. Бог трус, Шивон знала это еще в католической школе. Он трус, он не любит, когда люди пытаются создавать. Он ни за что не даст им орудия.

Язык — это власть, говорили ей, когда она была студенткой.

Шивон знала, что все равно это сделает, и наблюдала за собой с научным интересом — сколько она все же продержится?

Продержалась ровно до ночи.

Над полем сияли звезды. Под ногами ощущалась трава. Трава, сделанная зеленой одним усилием.

«Этого не может быть, — говорила она себе. — Этого не может быть».

Она стояла посреди поля, собираясь со словами.

— О керрах, — сказала она. Я лечу. Эту фразу ей удалось выскрести из пока еще совсем чужого языка. — О керрах.

Ее вознесло в воздух.

Шивон задохнулась — даже не от полета, а от сознания, что вот так происходит, как в детских сказках, в стране Нет-И-Небудет.

Здесь нет ничего невозможного.

О Господи, сказала она себе, приземлившись.

Следующим утром на катере царил переполох.

Марша стояла у одного из главных экранов и направляла свой отряд:

— Два человека в пятый квадрат… Посылаю вам дополнительно двух пчел. И будьте осторожны.

— Они все ушли. В неизвестном направлении. Отказались от контакта, — сказала она. — Грант тоже исчез. Мы его разыскиваем.

Шивон молчала.

— Что за конфликт у вас с ними произошел?

— У нас не было конфликта, — сказала она.

— Ладно. Никуда не денутся, — сказала шеф службы безопасности. — В любом случае, исследование планеты продолжится. Я связывалась с утра с Межпланетным Лингвистическим. И с Центром Космической Разведки. Они дают добро.

К вечеру — по часам экипажа — Гранта так и не нашли. Марша велела всем подтягиваться к катеру. Грант или не Грант, они должны были провести церемонию. Экипаж поднялся на холм недалеко от места посадки. Здесь в земле торчал уже ободранный флаг первопроходцев. Ему отсалютовали «Лучами». Достали новый — синее со звездами полотнище Объединенной Земли. Запели гимн.

Шивон стояла, вытянувшись по струнке, как все. Стояла и глядела, как сияют новые звезды на свежем полотне.

Потом команда Марши установила другой флаг. Своей страны. На что они имели полное право, поскольку пионеры были американцами. Они стояли, распрямившись, подняв головы, взгляды устремлены за стяг, дальше, в еще не покоренный космос. Такие красивые. Сильные. Земляне.

Шивон повернулась и пошла прочь.

— Доктор Маклауд? — зазвучало у нее в шлеме. — Куда вы?

Шивон уходила. Дальше и дальше, по траве, которая стала теперь зеленой.

Маассах эр ваурин кие.

Зеленая трава; серое море; дом мистера Киллани с покосившейся оградой.

Вначале было Слово…

Так легко изменить этот мир. Стоит всего лишь иметь хорошее произношение и — как раньше говорили на курсах? — навыки разговорного языка… Так легко изменить его — зеленая трава, изогнутые, как надо, континенты, Нью-Даблин, Нувель-Пари, Нью-Аризона…

Все знают, зачем нужна наша Комиссия.

Маяк — красные огни в новом море, и там где-то — свеже-зеленая Статуя Свободы.

И трупы тех, кто боялся разговаривать с планетой. Так экономно, ни бомб, ни ракет, просто пара слов. Земляне уже давно не боятся творить. Не боятся Бога.

— Вернитесь, доктор Маклауд!

А теперь оно у них — у нее, у кучки молодых американских бойцов, которых она учила разговаривать. И Его здесь нет. Им придется решать самим. Серое море, сухой, взбитый, как сливки, песок, вдоль волн бегут две девочки, окликают друг друга, хохочут. Вроде бы такое простое решение.

«Я знаю, как сказать «Моя сестра жива», — подумала она. — Я знаю. Неизвестно, что получится, но с экспериментами никогда не знаешь, правда?».

— Я приказываю вам немедленно вернуться на катер!

Встревоженный голос Лорана:

— Siobhàn, tu reviens tout de suite, ce n'est plus une blague, t u m'entends?