– Вот только для начала я предлагаю совершить разведку, – предложил полковник Юрий Квятковский, когда Петр закончил речь.

Государь удивился, но начальник Преображенского приказа напомнил, об осаде Нарвы, когда Петр попытался осадить крепость без предварительной подготовки, а еще и о коннице Шереметева, которая вовремя доложила о приближении армии Карла. Ельчанинов ожидал, что монарх сорвется, услышав слова полковника, но тот удержал себя в руках, сделал вид, что это уже в прошлом. Хотя князь от Андрея (а тот в свою очередь от царевича) знал, что царь очень от этого страдает, и с трудом переносит все не удачи.

– Хорошо, – молвил Петр, – значит так! Завтра по утру отряд под командованием князя Ельчанинова выступает в направлении крепости Нотенбург, мы выступаем через пару дней, оставляя здесь небольшой отряд, который будет поджидать отряд из Белозерска, который в сторону крепости будет двигаться в этом районе.

Утром князь Ельчанинов, не смотря на ненастье, забежал в шатер царевича Алексея. Попросил у того разрешение поговорить с Андреем. Мальчишка расхохотался и позвал Золотарева.

– Мы сегодня выступаем, – проговорил Силантий Семенович, когда эстонец вышел из шатра. – Вот пришел проститься. Чай не на прогулку иду.

– Вот только прощаться не будем, – сказал Андрей, кутаясь в епанчу, по утрам было на озере холодновато, – встретимся под крепостью.

– Веришь, что все обойдется?

– Конечно, верю! Я же тебя знаю, ты по глупости в драку не полезешь. Государь велел разведку произвести, а это подразумевает, что вы должны узнать не только обстановку, но и не выдать присутствие русской армии в пяти днях пути от крепости.

– Что верно, то верно. – Согласился князь.

– Мой совет Силантий Семенович, – предложил Андрей, – вы наблюдайте, а за день до подхода армии государя, возьмите языка.

– Кого? – не понял князь.

– Человека, от которого можно узнать сведения об обстановке в городе.

– А, понял, – улыбнулся Ельчанинов.

Они еще по-приятельски обнялись, и князь ушел. Андрей проклял этот дождь и вернулся в палатку. Царевич разговаривал с Онегиным, тот что-то интересное рассказывал, отчего Алексей подпрыгивал и восклицал:

– Не может такого быть.

С бывшей шведской шнявы спустили на воду карбас. Князь Ельчанинов, сидя на носу лодки, смотрел на берег. Ему казалось, что больше он этих мест не увидит. Неожиданно он понял, что нахлынули неприятные чувства, и попытался их отогнать. Преображенцы подняли парус, и карбас понесло в сторону западного берега озера.

– Где-то там, чуть севернее должен быть вход в устье реки Свирь, – проговорил один из солдат, что сидел рядом с князем.

– А ты откуда знаешь? – Поинтересовался Силантий Семенович.

– Я отсюда родом ваше благородие, – ответил тот. – Мой дед отец проживал недалеко от Вознесенского монастыря, что как раз находится на правом берегу Свири.

– Значит, неплохо должен знать здешние места. – Сделал вывод Ельчанинов. – Будешь мне помогать. Кстати, как тебя звать?

– Никифор Стахеев, ваше благородие.

– Ну, так веди нас Никифор Стахеев.

Дождь прекратился на второй день стояния на Онежском озере. Вечер разогнал тучи. Андрей выбрался из офицерского шатра. И пошел мимо палаток-шалашей в сторону озера.

Солдаты начинали постепенно просыпаться и выбираться палаток. Возле одной из них эстонец увидел кашевара, который в котле готовил харч. По запаху, исходившему оттуда, можно было предположить, что это перловка. Как-то, еще в Архангельске, князь Ельчанинов проговорился, что государь любит «до безобразия» именно эту кашу. То ли Петр пытался стать ближе к солдатам, то ли солдаты подражали монарху, но перловая крупа входила в трапезу служивых. Тут же около пирамиды из трех фузей, молодой драгун, умело орудуя топором, рубил дрова для костра.

Чуть по дальше полковой цирюльник стриг гвардейца, а в нескольких шагах от него, еще один служивый брился шпагой. Заметив Андрея, тот подмигнул, Золотарев пригляделся и признал в нем одного из стрельцов, что зимой тысяча семисотого года под командованием князя Ельчанинова привез его в Москву.

Не дойдя до озера несколько метров, эстонец разглядел трапезничавшего штаб-офицера. Маленький круглый стол, почти такой же табурет. На столе скатерть, на удивление белая. В миске куриные окорочка, штоф и бутыль – в первой, скорее всего хлебное вино, во второй, может быть, Андрей не был уверен, красное. А также солонка, из которой офицер маленькими полными ручками брал щепотки соли, и посыпал, прежде чем есть курочку. В блюде хлеб, его, скорее всего, порезал денщик штаб-офицера, который стоял у костра и на вертеле крутил тушку птицы.

«А может это и не курочка, – неожиданно подумал Золотарев, – сейчас в походе это может быть все что угодно. Да же гусь».

Тем временем денщик, поворачивая вертел, не вынимал изо рта голландскую трубку, скорее всего подаренную этим самым офицером, за прилежную службу.

Вскоре Андрей вышел к озеру. Подошел к самому краю берега и присев на корточки опустил руки в воду. Холодная б-р-р. Умылся. Потом стал смотреть в сторону противоположного берега. Где-то там был его друг князь Ельчанинов. Только сейчас после расставания, Золотарев понял, что кроме Силантия Семеновича у него здесь, в прошлом вроде и товарищей нет. Царевич Алексей не в счет, сейчас для мальчишки он – скорее учитель, чем друг.

Днем государь Петр Алексеевич приказал собирать лагерь и грузиться на корабли. А уже через несколько часов, оставив лагерь из небольшого отряда на берегу, пять кораблей отошли от восточного берега Онежского озера.

Алексей с учителем стоял на носу шнявы. Теперь паренек по-новому смотрел на пребывание на паруснике. Они беседовали. Выбравшись от мамок да нянек, царевич узрел в этом походе много нового и неизвестного, отчего появились разные вопросы к учителю. Понимая, что на все что спрашивал Алексей, тот ответить не мог, Андрей просто пытался иногда уходить или даже сменить тему разговора. Но царевич был настойчив, от чего Золотареву все больше и больше это нравилось. И он вдруг понял, что в этой истории шанс погибнуть у сына государя от рук родителя, куда меньше. Андрей обнял мальчишку и молвил:

– Я не знаю ответов на все вопросы. Да и ни кто не знает. Так что ты не расстраивайся Алексей. Будет время, и жизнь сама ответит на них.

Свирь река, вытекающая из Онежского озера. По ней, минуя пороги можно попасть в Ладожское озеро, а оттуда рукой подать и до Нотенбурга, крепости закрывающей вход в Неву.

Именно эти самые пороги, которые в будущем исчезли по причине постройки ГЭС, и сделали поход по речке затруднительным. Пришлось из солдат в бурлаков превратиться, и тащить на своем горбу пять парусников. У Андрея даже мысль возникла, а не Проше ли была прорубить дорогу. Она была, конечно же, глупой, но такой назойливой. Эстонец это и сам понимал. Исчезла думка, когда пороги закончились и все вновь погрузились на парусники.

И вот, наконец, Ладожское озеро, такое же большое, как и Онежское. Вышли в него под вечер, Петр позвал к себе в каюту Меншикова и расстелил на столе карту. Один конец ее прижал табакеркой, а на второй положил журнал, в котором делал записи происходящего.

– Напрямую Алексашка, – проговорил монарх, – к крепости не пойдем. Сил пока маловато. Остановимся здесь. – И он ткнул пальцем чуть правее мыска, выступавшего в очертании южного побережья. – Тут, недалеко до Ладоги. Верст десять. Именно туда должны прийти войска из Белозерска и Новгорода.

-Мин херц, – молвил Меншиков, когда царь замолчал, – зачем ты сына на осаду берешь? – спросил он, – Ведь убить могут.

– Лешку оставлю в Ладоге. Пусть наблюдает, – тут Петр задумался, отошел от стола к окну, – с высоты птичьего полета, – подобрал он слова. Участвовать в битвах ему еще рано, чай двенадцатый год только, но лицезреть с помощью воздушного шара вполне возможно. И если вдруг во время осады пойдет что-то не так, царевич всегда останется под защитой стен города.