— Нет. Не думаю.

Эстер подошла поближе. Глядя на ее мертвенно-бледное лицо и сухие белые пальцы, можно было подумать, что это еще одна гипсовая фигура, сошедшая с гробницы лорда Грея.

— Может быть, заметили королевский герб над северными вратами?

— Как давно вы здесь?

— Герб королевы Анны, но, что интересно, все еще в стиле Стюартов. Шотландские атрибуты были добавлены лишь в 1707 году. Теперь это редкость. Минут десять. Полиция как раз уходила отсюда. — Она протянула руку. — Пожалуйста, верните мою записку.

Джерихо помедлил, но она снова протянула ладонь, на этот раз более настойчиво.

— Записку, будьте так добры. Я бы предпочла не оставлять следов. Благодарю вас. — Эстер забрала записку и сунула на дно объемистого саквояжа. Руки так тряслись, что она с трудом застегнула замок. — Между прочим, говорить шепотом нет необходимости. Здесь никого нет. Кроме Бога. А он, надо полагать, на нашей стороне.

Джерихо понимал, что не следует торопиться, надо дать ей возможность самой перейти к делу, но не удержался.

— Вы проверили? — спросил он. — Позывные.

Она наконец справилась с замком.

— Проверила.

— Это армия или люфтваффе? Она подняла палец.

— Терпение, мистер Джерихо. Терпение. Прежде я хотела бы узнать кое-что у вас, если не возражаете. Начнем с того, почему вы назвали эти три буквы.

— Вам не надо этого знать, мисс Уоллес. Поверьте мне.

Она подняла глаза к потолку.

— Господи помилуй: еще один.

— Прошу прощения?

— Я, кажется, двигаюсь по бесконечному кругу, мистер Джерихо, от одного мнящего о себе представителя мужского пола к другому, и все указывают мне, что можно и чего нельзя. Ладно, тогда на этом и закончим.

— Мисс Уоллес, — возразил Джерихо, подстраиваясь под сухой официальный тон, — я пришел в ответ на вашу записку. У меня, если на то пошло, нет никакого интереса к гипсовой скульптуре — будь то средневековая, викторианская или древнекитайская. Если вам нечего мне сказать, всего хорошего.

— Тогда всего хорошего.

— Всего хорошего.

Будь он в шляпе, приподнял бы ее.

Повернулся и зашагал по проходу к двери. Дурак, говорил ему внутренний голос, паршивый самодовольный дурак. На полпути он замедлил шаг; подойдя к двери, остановился, опустив плечи.

— Кажется, сдаетесь, мистер Джерихо, — весело заметила она, оставаясь у алтаря.

— ADU — позывные группы из четырех радиоперехватов, которые похитила из третьего барака наша… общая знакомая, — устало произнес он.

— Откуда вы знаете, что их похитила она?

— Они были спрятаны в ее комнате. Под половицами. Насколько мне известно, нас не поощряют брать работу домой.

— Где они теперь?

— Я их сжег.

Они сидели рядом во втором ряду, глядя прямо напротив. Если бы кто-то вошел в церковь, то подумал бы, что это исповедь — она за священника, а он исповедуется в грехах.

— Думаете, она шпионка?

— Не знаю. Поведение, в лучшем случае, подозрительное. Некоторые считают ее шпионкой.

— Кто?

— Ну, скажем, человек из Форин Оффис по имени Уигрэм.

— Почему?

— Очевидно, потому что она исчезла.

— А-а, бросьте. Здесь должно быть что-то более важное. Вся эта суматоха из-за одной пропущенной смены?

Он нервно провел рукой по волосам.

— Имеются свидетельства — и, ради бога, не спрашивайте, откуда они… хорошо, просто косвенные свидетельства, — будто немцы подозревают, что Энигму раскололи.

Долгое молчание.

— Но зачем нашей общей знакомой помогать немцам?

— Мисс Уоллес, если бы я это знал, то не сидел бы здесь с вами и не нарушал бы Закон о служебной тайне. А теперь, достаточно ли вам сказанного мною?

Снова молчание. Принужденный кивок.

— Достаточно.

Эстер, не глядя на него, тихим голосом заговорила. Джерихо видел ее мечущиеся руки. Она не могла их удержать. Они летали, как белые птицы: то дергали подол пальто, деланно стыдливо натягивая его на колени, то ложились на спинку передней скамьи, то ходили кругами, объясняя ее проступок.

Она ждет, пока уйдут на обед остальные девушки.

Чтобы не вызывать подозрений и увидеть, если кто появится, оставляет дверь каталога приоткрытой.

Подходит к запыленному металлическому стеллажу и снимает первый том.

ААА, ААВ, ААС…

Пролистывает книгу до десятой страницы.

Вот. Тринадцатый пункт.

ADU.

Пробегает пальцем по строчке, отыскивая обозначения ряда и колонки, и записывает их номера на листке бумаги.

Ставит том каталога на место. Книга с записями стоит выше. Чтобы ее достать, приходится подставлять стул.

По пути выглядывает в дверь. В коридоре пусто.

Вот теперь она занервничала. Почему, спрашивается? Что такого ужасного она делает? Обтерев о юбку повлажневшие руки, открывает книгу. Перелистывает страницы. Находит номер. Ведет пальцем по строчке.

Проверяет раз, потом другой. Никакого сомнения.

ADU — позывные «Нахрихтен-Режиментер-537», моторизованного подразделения связи германской армии. Передает на волнах, прослушиваемых станцией радиоперехвата в Бьюмэноре, графство Лестершир. Пеленгаторами установлено, что с октября подразделение номер 537 базируется в смоленском военном округе на Украине, в настоящее время занятом армейской группой «Центр» под командованием фельдмаршала Гюнтера фон Клюге.

Джерихо слушал, нетерпеливо подавшись вперед. При этих словах он удивленно отпрянул.

— Подразделение связи?

В душе он был разочарован. Чего именно он ожидал? Сам не уверен. Кажется, чего-то чуть более… экзотического.

— 537-е? — переспросил он. — Это фронтовое подразделение?

— Линия фронта на этом участке меняется ежедневно. Но судя по карте обстановки в шестом бараке, Смоленск все еще на германской стороне, в сотне километров от линии фронта.

— А-а, только и всего.

— Да. Я тоже так думала… во всяком случае, сначала. Обычный второстепенный объект тылового эшелона. Самый что ни на есть серенький. Но есть некоторые… сложности.

Порывшись в сумке, Эстер достала платок и высморкалась. Джерихо опять заметил чуть дрожащие пальцы.

Поставить на место указатель позывных, достать соответствующую книгу записей и выписать номера радиоперехватов было делом одной минуты.

Выходя из каталога, она видит, что Майлз («Это Майлз Мермаген, — поясняет она, — дежурный офицер диспетчерской службы: безмозглое животное»), повернувшись спиной к двери, говорит по телефону, умасливая кого-то из начальства: «Нет, нет, Дональд, вполне устраивает, рад быть полезным… » Прекрасно, значит, он не заметит, как Эстер забирает пальто и, включив фонарик, выходит наружу.

В проходе между бараками, обжигая лицо, крутит ветер. У конца восьмого барака дорожка раздваивается: правая ведет к главным воротам и теплой толкотне столовой, левая по берегу озера уходит в темноту.

Эстер сворачивает налево.

Луна закуталась в облака, но ее бледного света хватает, чтобы разглядеть дорогу. За тянущимся по восточной стороне территории забором небольшой лесок, его не видно, но шум ветра в ветвях как бы притягивает к себе. Две с половиной сотни ярдов мимо блоков «А» и «В» — и прямо перед ней возникают неясные очертания большого, приземистого, похожего на бункер только что построенного здания, где теперь размещается центральная регистратура Блетчли. Эстер подходит ближе, и луч фонарика бегает по железным ставням окон, потом находит тяжелую дверь.

Не укради, — берясь за ручку двери, говорит она себе.

Нет, нет. Конечно, нет.

Не укради, только быстренько взгляни и уходи.

И во всяком случае, разве не «принадлежит сокрытое Господу Богу нашему» (Второзаконие, 29, 29)?

После барачного полумрака поражают ослепительная белизна неона и тишина, нарушаемая лишь редким отдаленным стуком дыроколов. Рабочие еще не закончили. Кисти и инструменты сложены у одной из стен приемного помещения, сохранившего тяжелые запахи строительных работ: свежего цемента, непросохшей краски, древесной стружки. Дежурная, капрал женского корпуса ВВС, предупредительно, будто продавщица в магазине, перегибается через стойку.