– Он и есть робот, Эгер. Вернее, зомби. Мы в краю вуду. – Пэм блаженно потянулась и, прищурившись от яркого солнца, опустила на нос солнечные очки, до этого игравшие роль обруча для волос. – Вуду – мой дом родной. Когда приедем, ничему не удивляйся.

– Нет-нет, милая моя, сомнителен мне этот паренек. Вызывает подозрения. Ты не против, если я его проверю?

Она кивнула. Разговор их шел по-русски, предполагалось, что перевозчик кур с Соломоновых островов уж никак не мог знать язык страны, находившейся отсюда за многие тысячи километров. Да и откуда у простого водилы талант полиглота? Однако по смятенному взгляду Пэм Игорь понял: все и впрямь совсем непросто с этим парнем. Тот заметно напрягся, буквально вцепился в руль, физиономия его дышала сосредоточенной готовностью отразить любую попытку насилия. Игорь перешел на их с Пэм внутренний язык, коря себя за то, что до сих пор не пользовался этим проверенным способом общения, излишне доверясь национальному «авось».

«Мне кажется, он все прекрасно понимает».

«Мне тоже так кажется, Эгер».

«Кто он в таком случае, как ты считаешь? В моем учреждении таких фруктов не растет, знаю точно. Хотя черт их знает, чего они там выдумали! Но все же в такую возможность я верю меньше всего».

«Он скорее всего из моего учреждения. – Игорь увидел, как Пэм нервно сглотнула. – Если так, то я сильно сомневаюсь, что он привезет нас туда, куда нам надо. Сделай с ним немедленно что-нибудь, мне страшно просить его остановить машину. Страшно, что он не станет останавливаться».

– Слушай-ка, друг, – обратился Игорь к парню. – А тебе не кажется, что на спущенном баллоне мы, во-первых, далеко не проедем, а во-вторых, вообще можем слететь с дороги? Ты же еле справляешься с управлением, вон как машина виляет. Может, стоит выйти да заменить колесо? И я бы помог, я не белоручка.

Парень вытаращился на него с явным непониманием. Какое колесо? Да все у него в порядке с этими самыми колесами, он ничего такого не чувствует!

– Ну как же? Ты ради интереса выгляни наружу, у тебя левый баллон уже в лохмотья, поди, разлетелся, – продолжал спокойно настаивать Игорь.

Парень фыркнул, сделавшись на мгновение похожим на чихнувшего ротвейлера, и, не сбавляя скорость, выглянул в окно. Увидев, что колесо в полном порядке, он было открыл пошире рот, чтобы по своему обыкновению расхохотаться, но внезапно поперхнулся чем-то и сильно закашлялся. Какая-то муха из тех, что водятся в этих широтах в исключительном разнообразии, ничтожная, пустяковая муха размером, правда, поболее шмеля, направлявшаяся куда-то по своим делам со скоростью курьерского поезда, не разбирая дороги, влетела в распахнутый рот шофера, проникла в дыхательное горло и полностью закупорила трахею, сжавшуюся от сильнейшего спазма. Парень принялся мычать, пытался откашляться, бил себя кулаками в грудь. Он задыхался, и белки его больших, навыкате глаз вмиг покрылись кровавой сосудистой сеткой. Руль он бросил, ноги уже конвульсивно задергались, и правая ударила по акселератору. Игорь, заорав «полундра», быстро схватил руль и направил машину под откос, оказавшийся, к счастью, весьма пологим. Выбирать ему не пришлось – справа был довольно глубокий каменистый овраг с почти отвесными стенками. Промчавшись метров полтораста, машина опрокинулась, сопровождаемая многоголосным куриным кудахтаньем и воплями Пэм. Она, вцепившись в какую-то железку, пыталась удержаться и не навалиться на Игоря, которому пришлось и вовсе несладко: он сильно ударился головой о ветровое стекло и сквернословил на чем свет стоит. Из машины нужно было как можно быстрее выбираться – агрегат этот был древнее древнего и запросто мог загореться, взорваться, одним словом, доставить своим пассажирам, возможно, самую большую в жизни всякого человека, поистине смертельную неприятность.

– Что с ним случилось? Что ты с ним сделал?! Неужели нельзя было придумать что-нибудь более оригинальное! Ведь он нас почти угробил! – Пэм, ощупывая затылок, которым, должно быть, изрядно приложилась, плаксивым голосом отчитывала Игоря.

Тот просто лег на землю, закрыл глаза и молчал. Затем все-таки не выдержал:

– Я ничего не сделал. Не успел. Я вообще не понимаю, что могло с ним произойти. Надо достать труп из кабины, осмотреть его. Не исключено, что его подстрелил снайпер, может быть и такое, я ничего не хочу утверждать заранее. Как ты? Сильно ударилась?

Пэм прикрыла глаза и отмахнулась. Происходит что-то из ряда вон выходящее, чего быть не должно, что не укладывается в ту спокойную, ставшую уже привычной картину их островного бытия. Только сейчас она вдруг поняла, насколько ей дорого это райское безделье, и сердце ее тоскливо сжалось: «Ну вот и все, конец, этот черномазый глотатель мух работает на ЦРУ. Теперь покоя нам не дадут. Сама заварила эту кашу, а сейчас сжимается сердце и хочется орать. – Пэм усмехнулась. – Да, именно орать. Бабьи слезы не мой стиль. А может, кинуть ЦРУ? Нет, дубина ты стоеросовая, кинуть можно кого угодно, но только не подобную контору. Нашли здесь, значит, найдут повсюду. Эгера станут вербовать, а что будет со мной, вообще непонятно. Угораздило же меня войти в этот проект! Нельзя было, чтобы мое имя в нем хоть как-то фигурировало, а я, наоборот, в списке допущенных, в котором вообще всего несколько фамилий. Очень и очень плохо все, девочка. Если сейчас сбежать, они меня потом наизнанку вывернут, накормят таблетками, от которых, словно на дрожжах, разбухает мозг, а то и вовсе не станут церемониться, а просто, как говорят русские уголовники, шлепнут. Так что хочешь не хочешь, а дело надо делать. Впервые в жизни вступаю в конфликт сама с собой. Чувство такое, будто внутри две разъяренные мегеры, и каждая готова угробить свое же отражение. Выбор между любовью и долгом в пользу последнего мучителен, как зубная боль…» Она не успела додумать: Игорь, кряхтя, вытащил задохнувшегося шофера из кабины и принялся стаскивать с него одежду, ощупывая в ней каждый миллиметр.

– Что-то есть! – держа в руках брюки несчастного куриного пастуха, воскликнул он. – Бумажник! Посмотрим, что у такого засранца водится в бумажнике… Так, фотография его подружки, кредитная карточка «Америкэн Экспресс», полторы тысячи долларов – неплохая сумма, думаю, столько паренек, окажись он тем, за кого себя выдавал, заработал бы здесь за год, и вот оно! – триумф дедукции мистера Лемешева: удостоверение сотрудника разведуправления Мэтью Фогги. Как все просто, да, Пэм?! Твой коллега задохнулся, подавившись собственным языком, до этого произносившим всякие глупости вроде того, что великий колдун сотворил волну, которая смыла белых, и тому подобный бред. Кто готовил этого придурка, Пэм? Да он просто… – Тут разошедшийся Игорь увидел, как изо рта покойного шофера выползло крупное насекомое и как ни в чем не бывало улетело восвояси. От увиденного Лемешева вывернуло наизнанку. После того как желудок его пришел в относительную норму, Пэм иронично спросила, закончилось ли у него это в буквальном смысле извержение. Парень погиб при исполнении от нелепой случайности!

– Он самый обычный агент, и впрямь не очень-то подготовленный. Если он и в самом деле из ЦРУ, то уж точно не из моего отдела, иначе он выдал бы свои способности. Это логично, в Канцелярии знают, что мы без труда бы его распознали, вот и прислали человека не из нашего, так сказать, круга. Ты прав, все действительно чересчур просто. Но куда он хотел нас отвезти, как ты думаешь?

– Здесь и думать нечего, за виллой следят. Стоило нам выйти на прогулку, как тут же прислали грузовик. Значит, где-то там, в чаще, есть поляна, там стоит вертолет, а в море нас ожидает эсминец американского флота. Нас нашли, только и всего. Вернее… – Игорь испытующе поглядел на свою подругу, – нашли меня. Тебя-то им искать незачем. Ну что, милая, первый раз в жизни поговорим, наконец, начистоту?

Пэм знала, что отнекиваться дело напрасное – ведь при желании он прочитает ее, словно открытую книгу, и еще, чего доброго, доберется до кодированной информации о проекте «Копье». Поэтому она во всем призналась. Пусть он поймет ее правильно – человек с его даром интересен разведке любого государства.