Воксхолл подался вперед, устремив взгляд на писателей. Маска его поблескивала серебром, и держался он с таким достоинством, что Баджирон подумал: «Вот именно так и должен выглядеть вдумчивый и солидный хорек-книгоиздатель».
— Все мы очень рады, что вы согласились встретиться с нами, — продолжал президент. — Подозреваю, что вы и впредь будете наслаждаться вниманием публики столько, сколько сможете выдержать... а пожалуй, что и больше. Честно говоря, мы просто не успеваем печатать ваши книги! Таким успехом, как «Стайк», давно уже не пользовалась ни одна книга для щенков. А «Мисс Озорство» мы переиздаем уже в четвертый раз...
Шатеору подняла лапу с растопыренными коготками.
— ...то есть в пятый, — поправился президент. — Я знаю, что у вас сейчас много забот, но от имени всех присутствующих я хотел бы заверить вас, что мы сделаем все возможное, чтобы иметь дело с нашим издательством вам было приятно и в будущем — еще долгое, долгое время.
Хорьки, не покладая лап трудившиеся над тем, чтобы рукописи Даниэллы превратились в настоящие книги и попали во все книжные магазины страны, дружно зааплодировали. Они ничуть ей не завидовали. Они не хотели оказаться на месте Даниэллы или Баджирона. Но им приятно было сознавать, что благодаря их усердию и мастерству книги этих писателей вошли в большой мир и сделали его гораздо интереснее.
Баджирон посмотрел на свою жену. Как всегда, опрятная и подтянутая, Даниэлла сидела чинно и улыбалась. Глаза ее сверкали из-под козырька алой шляпки.
— Спасибо вам, Воксхолл, — проговорила она, когда аплодисменты стихли. — Спасибо вам всем. Вы сразу поверили в Баджирона. Вы приняли меня, когда Вероника была еще никому не нужна. Этого мы никогда не забудем!
Шатеору кратко переговорила с кем-то по сотовому телефону и кивнула президенту.
— Лимузин подан, — объявил тот, поднимаясь из-за стола. Все остальные тоже встали. — Спасибо вам, Даниэлла и Баджирон, за то, что провели с нами все это утро. Надеюсь, то, что ждет вас впереди, вам понравится. Там, в Монтане, у вас такое тихое местечко!
Даниэлла кивнула.
— Возможно, вы в скором времени захотите расширить свой участок, — добавил президент, и в словах этих писатели уловили предостережение. — Чтобы писать, нужны тишина и уединение, и очень скоро вы оцените это в полной мере. — Он протянул лапу Баджирону, затем — Даниэлле. — Приятной поездки.
Уже в лимузине Шатеору вручила Даниэлле последний вариант расписания и большой конверт.
— В студию, пожалуйста, Габби, — велела она водителю, а затем вновь повернулась к писателям:
— Насчет этого интервью по спутниковому... Одно небольшое изменение. Вместо хьюстонской станции будет вещание через Уичито. Но вы не волнуйтесь. Мы покажем вам из-за камеры табличку с названием города и именем интервьюера...
Глава 30
Распечатанный белый конверт из Издательского дома «Хорек» лежал на шелковом гамаке в пентхаусе бостонского отеля «Принцесса».
— Я и представить себе не могла, что денег бывает столько! — повторила Даниэлла уже в третий раз после того, как они с Баджироном прочли предложение от издателей. — Это же целое... целое состояние! Неужели они собираются столько платить мне всего лишь за то, чтобы я и дальше занималась любимым делом?
Баджирон с наслаждением раскинулся на роскошном ложе.
— Ничего подобного, дорогая! Они собираются заплатить тебе за три готовые рукописи. Конечно, им приятно сознавать, что ты будешь заниматься любимым делом, но не это главное. Главное для них — заполучить твои истории. И чем скорее — тем лучше. За скорость — специальная премия.
Даниэлла забралась в гамак, улеглась рядом с мужем и надолго задумалась, а потом глубоко вздохнула и спросила:
— А стоит ли мне это делать? Теперь у нас нет нужды в деньгах...
— Не в деньгах дело, Даниэлла. Дело в твоих книгах, в твоих персонажах, в твоей душе... во всем, что ты значишь для своих читателей. Ты даришь им себя, и деньги тут ни при чем. Другой вопрос — как ты потратишь эти деньги...
Но у Даниэллы были и другие причины для опасений.
— А вся эта известность, эти толпы поклонников? Ты хочешь быть знаменитостью, Баджирон?
— Разве нам это решать? Мы становимся знаменитыми, когда другие звери говорят, что мы знамениты. Над их мнениями мы не властны. Есть ведь и такие, кто ничего о нас не слышал. «А кто такая эта Даниэлла? — могут спросить они. — А кто такой этот Баджирон?» Слава — это не наших лап дело. Все решают читатели.
— Мы могли бы перестать писать...
— Баджирон уставился на нее в недоумении.
— Но ведь могли бы, — упрямо повторила она.
— Попробуй. Хочу посмотреть, как у тебя это получится!
Даниэлла рассмеялась.
— А ты бы смог?
— Еще и как! Вот только закончу «Стайка и гордого графа» — и все. Идеи иссякли.
И он радостно улыбнулся: ведь Даниэлла добилась неслыханного успеха, и впереди их ожидало еще множество приключений. «Мы сами выбрали такую жизнь, — подумал он. — Мы этого хотели. И вот — это случилось!»
Глава 31
Болтливые героини Даниэллы общались со своей создательницей днем и ночью — никак не могли наговориться.
Проснувшись среди ночи, Баджирон уже не впервые услышал, как Даниэлла в темноте водит пером по бумаге, что-то шепча себе под нос. Утром, открыв блокнот, она снова удивится и с любопытством примется расшифровывать свои ночные каракули, в которых сохранились сцены, иначе пропавшие бы к рассвету без следа.
Баджирон затаил дыхание, чтобы ненароком не разбудить ее.
«На самом деле эти записи не очень-то ей нужны», — подумал он. Хорьчиха Даниэлла никогда не испытывала недостатка в идеях. Баджирон не знал никого, кто так тонко разбирался бы в душевной жизни хорьков и во всех тайнах и неожиданных поворотах отношений между ними.
Скрип пера затих. Даниэлла уронила голову на подушку, но, прежде чем снова провалиться в беспокойный сон, повернулась к Баджирону и, не открывая глаз, пробормотала: «Я тебя люблю».
Волна тепла поднялась в груди Баджирона. Невероятно! Она сказала это во сне!
«Чем я заслужил такое чудо?» — подумал он и, счастливо вздохнув, потянулся к Даниэлле. Она расслабилась от его прикосновения, прижалась к нему, и миг спустя ее дыхание снова стало глубоким и ровным.
«Вот она, жизнь писателя, — сказал он себе. — Как прекрасно, когда у тебя есть дар! Но до чего же трудное испытание — научиться его использовать!»
И с этой мыслью Хорек Баджирон тоже погрузился в сон.
Ему приснился какой-то старинный город — гранитные дома, мощенные булыжником улицы, сходящиеся к центральной площади. И плоские крыши... чем-то смутно знакомые.
Хорек Баджирон стоял один-одинешенек посреди площади и внимал городскому глашатаю — черному, как ночь, хорьку в красной шапочке и золотом шарфе. Глашатай громко читал по широкому пергаментному свитку:
— Ты нашел то, что находил каждый писатель, живший до тебя, и что предстоит найти всем писателям, которые придут после тебя.
Он поднял голову и посмотрел в глаза Баджирону, но продолжал говорить как по писаному:
— Чем больше у тебя идей, тем больше новых идей к тебе приходит.
А Баджи все смотрел на эти крыши за спиной глашатая. Где-то он уже видел такую крышу...
— Ты наделил волшебной жизнью целое племя персонажей. Если ты позовешь, они придут и принесут свои истории, которые ты сможешь облечь в слова.
Глашатай умолк и выжидающе посмотрел на Баджирона:
— Ты приглашаешь их?
— Я? — переспросил писатель. — Кого я должен пригласить? Идеи? Персонажей?
— Ты приглашаешь их? — жестко переспросил глашатай. — Да или нет?
Баджирон растерялся: он не привык, чтобы во сне ему задавали вопросы, да еще и требовали ответа.
