Он поднял руку, словно защищаясь. На его тонком, аристократическом лице дрогнули мускулы; достав платок, он вытер слезящиеся глаза.

— Подождите! На самом деле я ни в чем не подозреваю Фиска. Вот в чем трудность. Боже правый, я понятия не имею, кого же мне подозревать. Дело обстоит хуже, чем с Бреземанном в Цюрихе в 1916 году. Очевидно, как вы и утверждаете, нас было всего шестеро. Нам предстоит ответить не на один вопрос, а по меньшей мере на полдюжины, а именно: а) кто украл пленку; б) кто и почему налил в графин серную кислоту; в) кто и почему дважды покушался на жизнь мисс Моники Стэнтон; г) какова причина чьей-то личной ненависти к мисс Стэнтон; д) связаны ли данные события между собой и, наконец, е) если связаны, то как?

Наступило молчание.

— Что ж, — сказал, наконец, Билл, — желаю вам удачи. А теперь прошу меня извинить…

— Нет уж, — проворчал Г.М.

На лице великого человека появилось на удивление злорадное выражение.

— Что, в дрожь бросило? — осведомился он. — Так и тянет спрятать голову в песок? Не выйдет, сынок! Все воссоздано и записано неплохо, признаю; единственная ошибка — подозрения оказались направлены не на того. А теперь пора забыть обо всем и подумать, что тут можно сделать. Какие будут предложения?

— Никаких, сэр. Можно вопрос?

— Конечно, вперед!

Билл повернулся к Гагерну:

— А у вас-то есть какие-то предположения? Понимаете, в слепоте своей я тешил себя мыслью, что выследил вас. Раз, по словам сэра Генри, во время первого нападения на Монику вы беседовали с ним, вы вне подозрений. Но я тешил себя мыслью, что могу защитить Монику, потому что мне известно, откуда ждать удара. А теперь я ничего не понимаю. Она сейчас внизу; здесь, в Военном министерстве, ей ничто не угрожает. Но она настаивает на том, чтобы оставаться на студии «Пайнем», и я просто с ума схожу от беспокойства! Откуда, по-вашему, нам ждать угрозы? Кстати, что вы делали у озера в ночь с понедельника на вторник?

Гагерн положил правую руку на стол и растопырил пальцы, как будто снимал отпечатки.

— Как жаль, — задумчиво проговорил он, — что преступник — один из нас!

— Кого вы имеете в виду?

— Я имею в виду, — Гагерн забарабанил по столешнице, — нашу роковую шестерку. Вот на что я натыкался всякий раз. Мне приходится подозревать вас, Фиска или Хаккетта — и даже собственную жену. Очевидно, постепенно я привыкну… А у старого здания в ночь на вторник…

Он осекся и вопросительно посмотрел на Г.М.

— Все в порядке, сынок, — кивнул Г.М. — Расскажи ему. Джо следил за одной особой по имени Тилли Парсонс.

Если бы Г.М. силой левитации вдруг взмыл на своем крутящемся кресле к потолку, а потом всей своей тяжестью обрушился на Билла Картрайта, он не мог бы подавить его сильнее. В своих книгах Билл последовательно внушал читателю мысль о том, что преступником всегда оказывается «наименее подозрительный тип». По его мнению, самый смак интриге придавал настоящий шок, в который — как он надеялся — впадал читатель, узнав, кто убийца.

Но слова Г.М. потрясли его в другом смысле. Невероятно! Немыслимо! Фантастика!

— Тилли Парсонс? — вскричал он. — Но почему?

— Потому что она не Тилли Парсонс, — ответил Гагерн. — По крайней мере, не думаю, что она — та самая Тилли Парсонс, которую я однажды встретил на приеме в Голливуде. Я видел ее только издали, но почти готов присягнуть. Мы, конечно, дали телеграмму на «Джуэл Пикчерз» в Голливуд.

— И что они ответили?

— Пока ничего.

Билл отчаянно замолотил в воздухе руками.

— Но ведь Тилли даже не было в Англии, когда… ну, когда было первое нападение!

— В том-то и трудность, — согласился Гагерн. — Ее не было в Англии, и уж конечно, насколько нам известно, ее не было на съемочной площадке днем 23 августа. Очевидно, она не могла украсть пленку, подменить графин и плеснуть кислотой в мисс Стэнтон. Я не говорю, что она шпионка или убийца. Я только говорю, что она не та, за кого себя выдает.

Покрасневшие глаза смотрели на Билла в упор. Рука Гагерна, изысканной формы рука с длинными пальцами, стучала по столешнице.

— Кстати, позвольте спросить вас еще кое о чем. Мы оба слышали голос, кричавший в ночь на вторник: «Мисс Стэнтон, свет!» — в результате чего мисс Стэнтон оказалась на краю гибели. Возможно, я слышал голос лучше, чем вы, поскольку находился на улице, а не в доме и мне не мешали стены и шторы.

— Да, и что?

— Где тогда была Тилли Парсонс?

— В своей комнате.

— Откуда вы знаете? Вы ее видели?

Билл Картрайт почувствовал, как по спине побежали мурашки.

— Н-нет… до того, как прогремел выстрел, я ее не видел.

— Как скоро она появилась?

— Чтоб мне провалиться, если я помню!

— Могла ли она, например, незаметно вылезти в окно своей комнаты, сначала выключив свет, чтобы ее не было видно снаружи; могла ли она затем позвать мисс Стэнтон, постучать по стеклу, выстрелить и незаметно для вас проскользнуть обратно?

— Да… физически такое возможно.

— Дверь между ее комнатой и комнатой мисс Стэнтон была закрыта?

— Да.

— А теперь подумайте хорошенько, мистер Картрайт, и вспомните… Голос за окном не показался вам знакомым?

Голос Тилли.

Целых два дня Картрайт мучился, терзался и не находил себе места из-за того, что в том голосе слышались знакомые нотки; какие-то хрипловатые полутона; нечеткая речь, как будто рот говорившего был набит мелкими камешками; характерная хрипотца, какая бывает и у мужчин, и у женщин… Голос Тилли!

— И еще одна деталь. В вашем письме к сэру Генри вы говорите, — Гагерн пошевелил пальцами, — что мисс Стэнтон присылали анонимные письма. Каким образом письма попадали к ней?

— Их передавали лично в загородный клуб.

— Вот как! Очень интересно. Тилли Парсонс тоже живет в загородном клубе?

— Да, ее комната соседняя с… — Билл замолчал. Злость, недоверие, изумление затопили его одновременно, словно захлестнули волной; он заговорил быстро и бессвязно: — Нет, не верю!

— Почему? Потому что она вам нравится? — спросил Гагерн, цинично ухмыляясь. Глаза его смотрели куда-то внутрь себя. — Я открыл, что в жизни редко кому или чему можно доверять. Во всяком случае, я не утверждаю наверняка, что нападения — ее рук дело. Я убежден, что за всеми событиями стоит один и только один человек; а та женщина не могла отвечать за первую часть представления. Возможно, ее вовлекли в дело даже помимо ее воли. Я говорю только одно: за ней стоит последить. Какие будут распоряжения, сэр Генри?

Во время их переговоров Г.М. сонно жевал мундштук и иногда хмыкал.

— Послушайте, — с упрямым видом заявил он, — меня интересует пропавшая пленка и больше ничего. — Он выпрямился и заревел на них: — Неужели мне, по-вашему, нечего делать? Вы думаете, я могу сидеть и морочить себе голову вашими покушениями? Все, что мне нужно, — пленка! А теперь давайте-ка кое-что выясним. Вы утверждаете, что пленку украли одновременно с серной кислотой?

— Нет, я только говорю, что пропажу того и другого обнаружили одновременно.

— Угу. Кислоту хранили в студийном павильоне? Я имею в виду — до того, как ее украли.

— Да.

— Но пленки, насколько я понимаю, в павильоне не было?

— Нет, конечно нет. Она хранилась в так называемой Библиотеке — так мы называем большой склад возле монтажных и проявочных студий в западном крыле главного корпуса.

— А когда точно ты узнал об исчезновении пленки?

— Примерно без четверти пять пополудни. Роджер Бейкер позвонил из Библиотеки в студийный павильон и все мне рассказал. Я пошел прямо туда; вот почему никто меня не видел. Оказалось, что пленка и правда пропала. Я вернулся в павильон около пяти минут шестого. Том Хаккетт стоял у двери и обыскивал всех выходящих на предмет обнаружения следов кислоты. Я направился прямо к телефону и позвонил вам; мы еще разговаривали, когда в десять минут шестого я услышал звон разбиваемого стекла — тогда злоумышленник плеснул кислотой в трубу. Я не сразу сказал Хаккетту о пропаже пленки — сообщил ему позже. Он и так очень расстроился.